Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)
Шрифт:
«Песни на современный лад»– имаё-ута – лирическая песня в четыре или восемь стихов. Схема строфы имаё – четверостишие: 7–5–7–5 слогов, возникла под влиянием буддийских песнопений в середине хэйанской эпохи. Исполнялась на придворных пирах. Впоследствии (в XII в.) стала ведущим поэтическим жанром, проникла в народную лирику.
Люблю слушать, как ночной страж… – Специальная служба времени (Токидзукаса) измеряла время при помощи клепсидры, а также наблюдала ход небесных светил. Во главе ее стояли два ученых астронома. Сутки делились на двенадцать часов, а каждый час – на четыре четверти. Часы носили название согласно двенадцати циклическим знакам. Особые стражи времени (токи-мори) вывешивали на «столбе часов» возле дворца Сэйрёдэн таблицу с указанием данного часа. Кроме того, колокол на башне выбивал определенное число ударов, и ночной страж обязан был возглашать время.
Повесть «Комано». – Утрачена.
Возлюбленный девушки Отикубо– герой «Повести о прекрасной Отикубо» («Отикубо-моногатари»).
Сумею
«Пускай не знаешь ты…»– Цитата из танки поэта Минамотоно Нобуакира: «Пускай не знаешь ты, // Как сердце глубоко волнует // Томление любви, // Но неужели в эту ночь // Ты на луну не смотришь тоже?
«Как от дождей прибывает вода…»– В известном стихотворении, помещенном в антологии «Кокинсю», говорится: «Как от дождей // Прибывает вода // В мелких заливах реки Ёдо, // Там, где срезают камыш, // Так растет и моя любовь».
«Стражи грома». – Во время грозы перед императорским дворцом выставляли особую охрану.
…каковы сегодня снега на вершине Сянлу? – Намек на стихотворение Бо Цзюйи: «Солнце на небе взошло, // А я все лежу на постели, // Холод в башне царит, // Накинул горой одеяла. // Колокол храма Иай // Слышу, склонясь на подушку. // Снег на вершине Сянлу // Вижу, подняв занавеску». Сэй-Сёнагон догадывается, что императрица просит открыть окно.
«Боюсь, что этой же ночью…»– Видимо, намек на легенду о том, что некий младший военачальник Фукагава влюбился в красавицу и поэтессу Оно-но Комати. Она велела ему в доказательство любви провести возле ее дома сто ночей. Он умер накануне обещанного свидания.
Холодом-холодомвея… – Стихотворение китайского поэта IX в. Чэнъи «Пятнадцатая ночь восьмой луны».
Праздник Бон. – Справлялся в середине седьмой луны.
Его святейшество Домэй(855–920) – буддийский священник и поэт.
Матушка светлейшего господина Охара… – Знаменитая поэтесса (?–995), создала лирический дневник «Кагэро-никки» («Дневник летучей паутинки»). Подлинное ее имя неизвестно.
Господин Охара– Фудзивара-но Митицуна (955–1020). Ему принадлежали дворец Охара (?), а также дворец Оно.
Мы рубили дрова… – Танка содержит сложную игру слов. Будда Гаутама некогда выполнял разные работы для одного старого отшельника: рубил дрова на топливо, носил воду и т. д. Во время «Восьми поучений», когда читалась Сутра Лотоса благого закона, монахи торжественно несли связки поленьев и ведра воды. Пока не сгниет рукоять топора – т. е. долгое время.
Однажды вечером… – Время действия 992–994 гг., когда император был еще подростком. Дайнагон Корэтика иногда давал ему уроки.
Будит криком… – В написанном по-китайски стихотворении японского поэта Мияко-но Ёсика (?–879) говорится: «На рассвете «Человек-петух» будит криком просвещенного монарха». «Человек-петух» (название должности) возвещал зарю, его головной убор был украшен гребнем петуха (древний китайский обычай). Мудрый царь вставал с зарей, чтобы браться за государственные дела.
Сад возле обветшалого дома… – Существует предположение, что Сэй-Сёнагон изобразила ветхое жилище, куда вынуждена была удалиться на склоне лет.
В.Н. Маркова
Записки из кельи
Впервые перевод «Записок из кельи» («Ходзё-но-ки», или «Ходзёки») Камо-но Тёмэя был опубликован Н.И. Конрадом в 1921 г. в «Записках Орловского университета». Окончательный вариант был помещен в его книге «Японская литература в образцах и очерках», т. 1, вышедшей в 1927 г. Здесь, как и в прежних переизданиях, сохраняются разбивка текста, осуществленная Конрадом, введенные им подзаголовки и указания дат в европейском стиле, поскольку все это является важной частью его историко-литературной и переводческой концепции. Она была выражена опосредованно – в виде подробного описания стиля этого произведения Тёмэя (который «работал» в разных жанрах прозы, и их стиль соответственно различался) уже в предисловии к изданию 1921 г. Отмечая, что уже первая фраза «Записок» «представляется претворенной в японскую форму начальной строфой одного китайского стихотворения, и таких мест во всем произведении немало», Конрад пишет далее: «Многие образы, возбуждающие интерес своей красотой и неожиданностью, оказываются принадлежащими другому писателю; некоторые стилистические построения, кажущиеся нам столь своеобразными, ведут свое происхождение от другого произведения. Впрочем, только досадливый анализ и придирчивое исследование могут открыть нам эти явления, – сам Тёмэй их чувствовать не дает: заимствование становится у него вполне своим, чужая конструкция или образ органически тесно сливаются у него с собственной речью. Шероховатостей нет, перебоев и неприятных противоречий в стиле не ощущается вовсе. К тому же это прием – обычный для всех писателей Востока: уменье вовремя искусно подставить мысль или образ, встречающиеся у другого, чем-нибудь выдающиеся, замечательные, искусно сплавить это в единое целое с тем, что идет от себя, всегда высоко ценилось и ценится там до сих пор. В этом критики усматривают, во-первых, свидетельство литературной образованности – совершенно необходимое условие для восточного писателя, во-вторых, доказательство умения господствовать над разнообразным поэтическим материалом. Писатель не в плену у одной
лишь категории мыслей и чувств, построений и образов, пусть хоть они и свои, наоборот, – он над ними, он властвует и над своим, и над чужим и по своему произволу берет то, что ему в данный момент необходимо».Отчасти поэтому Конрад подошел с такой осторожностью к комментированию перевода, поскольку отнимать внимание читателя от художественной цельности текста, на которой он настаивал и тогда, и впоследствии, когда его знание и понимание японской литературы многократно углубилось (важно помнить, что перевод и исследование «Записок из кельи» Тёмэя были первой серьезной работой в этой области в нашей стране). Сейчас, причем в большой степени благодаря позднейшим трудам самого Конрада, можно с помощью более пространных пояснений показать, к какой длительной и богатой литературной традиции принадлежало это произведение Тёмэя. И в связи с этим хотелось бы заметить, что трудно найти среди японских классиков первого ряда другого писателя, чьи жизнь и творчество столь наглядно представили бы многовековую историю Японии. Обозначим две вехи во времени.
В трактате «Струи реки. О “Записках из кельи” Камо-но Тёмэя», изданном в Японии в 1719 г., читаем: «Род Камо – это род священнослужителей храма Тадасу-но мори (т. е. священной рощи и храма Тадасу, принадлежащего и поныне синтоистскому святилищу нижней Камо, – В.С.), что в уезде Отаги, в провинции Ямасиро. В далекую старину женщина, жившая в месте Идзумодзи, что к северу от столицы, прогуливалась близ реки Камо (Утиной реки – В.С.), и вот прибило течением к берегу стрелу алого цвета, а в выеме на черенке стрелы торчало утиное перо. Женщина подхватила стрелу и почувствовала, будто она со стрелой соединились, и от этого родился на свет мальчик, давший имя роду Камо». В древнейших памятниках японской словесности «Кодзики» («Записки о деяниях древности», 712 г.), и «Нихон сёки» («Анналы Японии», 720 г.) имеются сведения о божественном первопредке рода Камо.
После Великого Землетрясения, случившегося на северо-востоке Японии 1 сентября 1923 г., в газетах появились отрывки из «Записок из кельи» Тёмэя, настолько злободневными они оказались.
Камо-но Тёмэй подписал свое сочинение именем Рэн-ин. Это его монашеское имя. «Рэн» означает «лотос», а цветок лотоса (рэнгэ) символизирует важнейшие стороны буддийстского учения, «ин» – означает «семя» и – «потомок». Японское прочтение иероглифа «ин» – «танэ». А танэ – это вторая часть имени писателя, поэта, религиозного деятеля Ёсисигэ-но Ясутанэ (931–1002), происходившего из рода Камо, к которому принадлежал Тёмэй (Ёсисигэ – фамилия Ясутанэ про приемному отцу). Чиновник невысокого ранга, он был один из самых образованных людей своего времени. С ранних лет, как он сам свидетельствует, он тяготел к учению Чистой Земли. В 986 г. он становится монахом в монастыре в местности Ёкава на горе Хиэйдзан, где трудился его друг, прославленный буддистский мыслитель Гэнсинсодзу (942–1017). «Одзё ёсю» – «Собрание необходимого для Достижения Рождения [в Чистой Земле]» Гэнсина – одна из главных книг японского буддизма Чистой Земли. Она названа Тёмэем среди тех немногих книг, находившихся в его келье. (Интересно, что в 1210 г., т. е. примерно за два года до завершения «Записок из кельи», текст «Одзё ёсю» был отпечатан с резных досок в одной из монастырских печатен: быть может, у Тёмэя речь идет именно об этом издании). Для нашей темы важны два произведения Ясутанэ «Записки о Достижении Рождения в Краю Блаженства – [события, происшедшие] в Японии» и в особенности «Записки из беседки над прудом» («Титэй-но ки», 982 г.). Они открываются обширным вступлением, где описывается столичный город Хэйан, его переменчивая судьба и быт его обитателей. В средней части автор рассказывает, как строил себе дом (он приобрел его только пожилом возрасте), обустраивал его и украшал на свой вкус, и здесь мы с особой отчетливостью видим, как он подражает прозе из «Собрания [строф] над прудом и предисловия к ним» и «Запискам о хижине, крытой травой» великого китайского поэта Бо Цзюйи (772–846). Причем Ясутанэ не считает нужным упоминать об этом, потому что те, к кому было обращено его сочинение, и так понимали это: популярность Бо Цзюйи в Японии была в то время, да и много позже, огромной, так что, напротив, это доставляло читающим радость узнавания, или возможность подумать и догадаться, когда они находили, например, имя Жуанейи понимали, что если речь идет об их южной ветви, то ясно, что имеется в виду прежде всего поэт Жуань Цзи (210–263). В. В. Малявин в книге о нем приводит его характеристику из «Истории династии Цзинь»: «Наружность Цзи была необыкновенной, нрав упрямый и своевольный, гордый и независимый. Следовал ли порывам души, ничем не стесняя себя, и лицо его оставалось вегда бесстрастным. […] Если же его захватывала идея, то забывал обо всем на свете. Многие считали его безумцем.» (см. Малявин В.В. Жуань Цзи. М., 1978, с. 37). Также те, кто читал «Записки» Ясутанэ знали, что Ханьский император Вэнь-ди (179–156 гг. до н. э.) – один из примеров скромного бережливого правителя, заботящегося о своих подданных. («Шторы в его покоях шились из старых сумок, в которых подавали [ему] докладные». Ван Фу, 76–157 гг. «Суждения затворника», пер. П.М. Устина и Линь Лин. см. В кн.: «Древнекитайская философия. Эпоха Хань», М., 1990, с.345). Также знали, что Бо Цзюйи именовался еще и Бо Лэтянь (Лэтянь – «Радующийся Небу»).
«Записки» Ясутанэ завершает славословие некоему идеальному дому, который строит себе достойный муж, благородно мыслящий человек.
Полный перевод «Записок из беседки над прудом» публикуется впервые. Читатель заметит, что большая часть главы III раздела I, как и описание кельи в разделе II «Записок» Тёмэя чрезвычайно близки соответствующим местам в произведении Ясутанэ. Тёмэй в большой степени следовал и общей композиции «Записок из беседки», и все же это очень разные произведения. Дело не только в том, что «Титэйно ки», написано на китайском литературном языке, а «Ходзёки» создано на японском, хотя это также очень важно. Разница в масштабах – и в степени литературного дарования, и в масштабе личности. Личность Тёмэя соответствовала масштабам его эпохи.