Повесть о спортивном журналисте

И тогда двое игроков, недавно пришедшие в «Мотор» (их разыскал и привел в команду Ростовский), более смелые, чем их товарищи по команде, написали в «Спортивные просторы» письмо. Они писали, что Ростовский может вырастить великолепного футболиста, а воспитать человека не может, что он первоклассный" тренер и никакой педагог и что пусть лучше их команда как спортивный коллектив будет похуже, по как коллектив человеческий, общественный — получше. И вообще, что делать?

Луговой сразу понял значение письма. Это был не частный случай, это был принципиальный вопрос, важный не для одного «Мотора», а для спорта вообще: в чем обязанность тренера — воспитывать чемпиона или гражданина?

Луговой послал в «Мотор» своего лучшего фельетониста. На следующий день, сообразив, что сделал ощибку, отозвал фельетониста обратно и поехал сам. Нет, это дело требовало не фельетона.

Он поговорил с авторами письма, с игроками, еще кое с кем (Ростовский от встречи уклонился) и быстро разобрался в обстановке, да и разбираться почти не пришлось — все было ясно.

В очередном номере «Спортивные просторы» опубликовали письмо двух футболистов и редакционный комментарий. Такие материалы случалось публиковать и

раньше.

Новшество заключалось в том, что журнал не высказывал на этом этапе своей позиции: в комментарии с протокольной сухостью излагались точки зрения других игроков, руководителей клуба и профсоюза, в который он входил, местных руководителей.

Одни осуждали поведение тренера категорически, другие оправдывали, третьи толкли воду в ступе, четвертые призывали к снисходительности и т. д.

Журнал предлагал читателям, в первую очередь болельщикам «Мотора», высказаться.

—Зря вы это затеяли, — неодобрительно заявил Лютов на редакционной «летучке», специально посвященной «делу „Мотора"», как его уже окрестили в редакции. — Ну, получите вы письма. И что? Ручаюсь вам —девяносто процентов болельщиков поддержат тренера, назовут авторов письма «предателями», в чем, кстати, есть доля истины, да и другие читатели выскажутся

так же.

—А вы считаете, Родион Пантелеевич, что доля истины в том, чтобы считать авторов письма предателями, все же есть? — спросил Луговой.

—Подумайте сами, — Лютов говорил со все большей горячностью. — Ростовский выискивает молодых ребят, разжигает в них искру божью, берет в прославленную на всю республику команду, оказывает доверие, день и ночь работает с ними, не жалея времени и сил, выращивает первоклассных футболистов. И как они его благодарят? Публично (с помощью нашего журнала) поливают помоями...

– Но ведь за дело! — выкрикнул кто-то.

– Что значит «за дело»? Конечно, Ростовский не святой, кто с этим спорит. Но он тренер, понимаете, тренер! Что главное в работе тренера? Добиться победы своей команды, вырастить классных мастеров кожаного мяча, подарить сборной страны таких игроков, которые, быть может, прославят нашу Родину! Вот задача тренера, и вот чем определяется его ценность как работника!

– А ценность футболиста чем определяется? — спросил Луговой.

– Ну что вы задаете такие вопросы, Александр Александрович? — пожал плечами Лютов. — Классом его игры, ясно чем.

– Нет, Родион Пантелеевич, не только этим. Хотя и этим тоже, — Луговой говорил не торопясь. — Если следовать вашей логике, то, окажись в тюрьме убийца, но гениальный игрок, его надо выпускать на поле, что, кстати, как вы знаете, случается в Америке. Почему вы не хотите понять, что сначала у нас в стране человек является гражданином, а уж потом футболистом, бухгалтером, инженером, скрипачом, заведующим отделом в журнале — да мало ли кем. Кстати, футболистом он является даже в третью очередь. Потому что, как вам известно, такой профессии у нас нет. Так вот, если плохой бухгалтер или инженер одновременно хороший футболист — еще куда ни шло, но вот если хорошим футболистом окажется плохой гражданин — это никуда не годится...

Это все слова, — махнул рукой Лютов, — красивые слова. Я не говорю, что неправильные. Правильные. Но на практике все сложней — что зна-чит плохой гражданин? Вот Ростовский...

– Плохой! — раздался голос.

– Да почему плохой? Потому что пьет, не безупречен в моральном отношении? Да он бессребреник, если хотите знать. Он все отдает спорту. Ну да, нет у него духовных запросов. Песталоцци не изучал, может, и Макаренко не читал, но свое-то прямое дело он делает великолепно. Я знаю людей, которые тоже попивают, да и таких, которые в семейной жизни не образцы, а их все считают хорошими гражданами...

Поднялся заместитель главного редактора, с места закричал еще кто-то, началась словесная перепалка.

Большинство присутствовавших осудили позицию Лютова, однако были и такие, кто считал, что не следует выносить сор из избы — печатать такой материал во всесоюзном журнале. Это роняло авторитет футбола, авторитет тренера, могло натолкнуть на склочничество молодых, чем-нибудь недовольных или обиженных. В конце концов, не все же в команде «Мотор» шли по стопам своего тренера! Можно было тихо убрать этого Ростовского или поставить на команду сильного начальника, мало ли что еще...

Луговой молча сидел, собираясь с мыслями. Намек Лютова был более чем прозрачен. Значит, он знает. Кто еще? И как он дальше намерен действовать?

Вскоре начали поступать письма. Луговой распорядился приносить их прямо к нему. И испытал чувство полного торжества.

Во-первых, подавляющее большинство писавших (а их оказалось великое множество), в том числе болельщики «Мотора», осуждали Ростовского и поддерживали молодых футболистов — авторов письма в «Спортивные просторы», во-вторых, писали не только отдельные любители футбола, а целые коллективы — комсомольские, рабочие, спортивные.

Поддержал журнал и президиум Федерации футбола СССР.

Но были и иные письма. Они шли не в журнал, а в различные высокие инстанции, и писали их не простые болельщики, а местные высокопоставленные меценаты или болельщики с весом. Лугового обвиняли в очернении действительности, чуть ли не в клевете, в поддержке склочников, затеявших все это дело лишь потому, что не удовлетворили каких-то их квартирных или автомобильных капризов, в том, что Луговой дает пищу западной реакционной пропаганде, раздувая на страницах журнала мелкие дрязги и неизбежные ошибки чуть ли не до размеров национального бедствия, и т. д. и т. п.

Один из авторов письма не выдержал нажима и отказался от своих обвинений, в команде произошел раскол, одни поддерживали Ростовского, другие восставали против него, «Мотор» проиграл три встречи подряд. Ему грозило возвращение во вторую лигу.

Любопытно вел себя в этой истории сам Ростовский. Так, словно все это его абсолютно не касалось. Он с тем же энтузиазмом и самоотдачей продолжал тренировать своих игроков — и тех, что были за него, и тех, что против. Но и пить продолжал.

А однажды, когда у «Мотора» должна была состояться встреча с московской командой и моторцы на три дня прибыли в столицу, в журнал явился посетитель. К концу рабочего дня Луговой уже укладывал бумаги в папку, когда в дверь просунулась голова Кати. Лицо ее выражало тревогу.