Повесть о спортивном журналисте

—Александр Александрович, к вам товарищ... Ростовский.

Она испуганно смотрела на главного редактора.

—Пригласите, — спокойно сказал Луговой, не прекращая укладывать папку.

Ростовский вошел. Это был неряшливо одетый, худой, почти лысый мужчина лет пятидесяти, со впалыми щеками и нездоровым, землистым цветом лица. Однако держался он прямо, а широкие плечи и крупные, сильные руки свидетельствовали о спортивном прошлом.

Садитесь, пожалуйста,— пригласил Луговой, не глядя на визитера. Он нажал клавишу и негромко произнес в интерфон:

– Принесите два стакана чаю, Катя, если это вас не затруднит.

Потом сел напротив Ростовского за столик, а не в свое редакторское кресло и устремил на пришедшего внимательный взгляд.

Ростовский не опустил глаз. Глаза у него были карие, молодые, в них горел странный, какой-то отчаянный, огонек. Он усмехнулся.

—Если один чай для меня, — не беспокойтесь. Я ведь, коли верить «Спортивным просторам», кроме водки, ничего не пью, и не стаканами, а литрами.

Вошла Катя, настороженно поглядывая на Ростовского. Она поставила на стол чай, сахар, печенье. Луговой некоторое время продолжал смотреть на Ростовского, потом не торопясь встал, подошел к бару, вынул оттуда бутылку коньяку и бокал и поставил перед Ростовским.

—Извините, водки не держу.

Землистые щеки Ростовского покрылись красными пятнами. Он снова усмехнулся.

Один — ноль в вашу пользу. Когда налью, пригласите корреспондентов?

Один — один, — констатировал Луговой и улыбнулся. — Ну что ж, товарищ Ростовский, слушаю вас. Вы ведь ко мне, наверное, не в футбол играть пришли? И не чай с коньяком пить, между прочим, уберите это.

Луговой так же спокойно отнес коньяк в бар, положил себе сахар и начал помешивать ложечкой.

—Вы, наверное, заметили, товарищ Луговой, — начал Ростовский, — что я не захотел с вами встретиться, когда вы к нам приезжали, что я не писал в газету и, между прочим, никуда не писал. Другие за меня писали, я их не просил. Я как делал свое дело, так и делаю и, между прочим, будут делать, не сомневайтесь. А в «Моторе» или в дворовой команде — это не важно. Коли выгонят, без дела не останусь. — Он помолчал. — Я к вам зашел, чтобы сказать, что я думаю. Да и то между прочим. Не приехали бы в Москву играть, не зашел бы. А так думаю — время есть — воздержусь один вечерок от питья и обычного дебоша в ресторане, — он опять усмехнулся, — и к вам загляну. На чаек вот...

Ростовский придвинул к себе стакан, бросил сахар и тоже начал помешивать ложечкой.

Потом прихлебнул, почмокал языком и уважительно произнес:

—Хорошо ваша пигалица заваривает. Сейчас мало кто умеет. — Неожиданно широко улыбнулся, обнажив испорченные зубы.

—Пейте на здоровье, — сказал Луговой.

Ростовский неторопливо, но не отрываясь выпил до дна весь стакан обжигающего чая, поставил на место и сказал:

—Я вот чего пришел. Ну понимаю, такое ваше журнальное дело — все эти «отклики», я имею в виду «письма читателей», вы тут сами понаписали. Неплохо, между прочим, убедительно. Даже некоторые вроде в мою защиту. Тут ясно, кто пойдет проверять? Я, что ль? Мне некогда на Сахалин или там в Алма-Ату ездить. Но неужели спортивные коллективы, команды известные сами писали? Или вы им на подпись носили? Скажите честно. Слово даю — никому не выдам. В этом кабинете

останется. Мне это для себя важно. А?

Луговой не ответил. Он молча встал, нажал клавишу.

– Да, Александр Александрович, — раздался приглушенный голос Кати. Она никогда не уходила, пока он не уйдет. Сначала Луговой воевал, просил, даже приказывал, потом смирился. И в душе был доволен, что она всегда рядом.

– Катя, — сказал он, — будьте добры, возьмите у вахтера ключ, зайдите в отдел писем и из среднего шкафа, кажется, достаньте письма — отклики по «делу „Мотора"». Принесите, пожалуйста.

– По «делу „Мотора"», — лицо Ростовского скривилось в усмешку, — а почему не по «уголовному делу»?

– Мы не в суде, — сухо сказал Луговой.

– Не в суде, а суд чините...

Вошла Катя, она с трудом волокла по полу большой брезентовый мешок. Ничего не говоря, вышла.

Луговой поднял мешок и вывалил его содержимое на длинный полированный стол для заседаний, стоявший у противоположной стены кабинета. Ростовский поднялся и подошел к столу.

Открылась дверь, и Катя так же молча втащила второй мешок. Слабой, тонкорукой, ей было это нелегко. Она вопросительно посмотрела на Лугового.

– Там еще один. Нести?

– Не надо, — глухо произнес Ростовский.

– Принесите, — коротко приказал Луговой.

Через несколько минут Катя принесла третий мешок.

Ростовский стоял у стола, копаясь в письмах. Луговой не мешал ему.

Отойдя к окну, он смотрел, как опускаются на город сумерки, стирая контуры домов, зажигая первые окна, окрашивая дымчатый городской пейзаж в синие, сиреневые, грифельные тона.

Так прошло минут десять.

– Значит, сами они писали, — услышал он за спиной тихий голос Ростовского. — Не жулики вы, не подделывали. Сами те писали... — Он говорил словно обращался к себе.

– Да, — Луговой обернулся, — нам столько написать, да все разными почерками, да по всей стране развезти, со всех почтовых отделений послать — людей не хватит. Штат мал. А письма спортсменов, команд нашли?

– Нашел, — глухо отозвался Ростовский и показал зажатую в руке пачку листков.

Он снова сел. Луговой остался стоять.

Сумерки уже проникли в комнату, но он не зажигал света. Лицо Ростовского было трудно разглядеть в темноте, только глаза выделялись двумя черными впадинами.

Неожиданно он заговорил. Медленно, тихо:

—Значит, сами писали. Столько народа, и все, между прочим, против меня. И футболисты тоже. Целые команды. Считают, мало, мол, играть научить — надо жить учить, мало на игру установку давать — надо пример подавать.

Он долго молчал, Луговой не торопил его.

—Честно скажу, не верил, — снова заговорил Ростовский. — Думал, так, болтовня. Одно пишете, другое делаете. А оказывается, верно, вон — все так, как вы, думают. Все. Небось еще сто мешков можно набрать.—

Он опять помолчал, потом встал:—Ну что ж, спасибо, товарищ редактор. Нигде не признаюсь, учтите, только вам скажу, поскольку вдвоем мы, — усомнился. Усомнился. Может, и правда неправильно делаю, неправильно живу. Подумать надо...

И, не прощаясь, он неторопливо вышел из кабинета. Сразу же вбежала Катя.

– Ой, Александр Александрович,— вскричала она, — что случилось? Почему темно? — она включила свет. — Господи, я уж испугалась. Кто его знает, у него такой вид... какой-то страшный он, .на убийцу похож.

– Да нет, — усмехнулся Луговой, — скорей на жертву. Ну, давайте соберем все это и отнесем обратно. А то попадет нам утром от Клавдии Николаевны.

Так звали заведующую отделом писем.

– Вот какая история, — закончил Луговой свой рассказ внимательно слушавшей его Ирине. — А завтра меня вызывают на коллегию. Будут решать этот вопрос.

– Что решать? — спросила Ирина.

– Ну как что? Все: правильно ли сделал журнал, что вынес это дело на публичное обсуждение, и в той ли форме это сделал, виноват ли Ростовский, и если да, то в чем именно, должен ли он быть наказан, уволен, переведен, оставлен... Много чего надо решить. И не ошибиться.