Повесть о спортивном журналисте
Шрифт:
—Ах, ах! — воскликнул Барбье. — Все, что не соответствует программе, все шпионаж! Зачем было приезжать? Пусть бы наши «советские товарищи» все сами
засняли, написали все наши репортажи и очерки и прислали. И им и нам меньше хлопот.
Луговой счел долгом вмешаться.
– Извините, друзья, — сказал он, — у вас беспредметный разговор. Вы повезете, господин Барбье, через границу любые пленки. Кстати говоря, и здесь вы можете снимать все, что захотите.
– И военные заводы?
– Простите, — начал раздражаться Луговой, — я предполагал, что вы не военный корреспондент,
– Но стадионы ЦСКА нам покажут? — усмехнулся Вист.
Луговой подозрительно посмотрел на него, и Вист торопливо переменил тему разговора.
Не беспокойтесь, Луговой, одни из нас любят вашу страну, другие не любят, но тех жуликов, что снимали телефильм, среди нас нет.
– Почему жуликов? — вскинулся Барбье. — Наверняка они там переборщили, но ведь и доля истины есть.
– Какая доля? — пососав трубку, спросил Гробуа.
– Ну, не знаю... Что у вас, все мальчишки пользуются бутсами и мячами «Адидас»? — повернулся он к Луговому.
– Нет, конечно, но...
– Ну так в чем же они наврали, — перебил Барбье, — показав ваших босоногих футболистов? Вас никто не упрекает, что они у вас есть. Не надо только кричать со всех крыш, что вы всему народу предоставили все возможности для занятий спортом. Кому-то больше, кому-то меньше...
– Первых поменьше, — поддакнул Вист, — вторых побольше. А, Луговой? Или я занимаюсь злостной антисоветской пропагандой? Так, кажется, у вас говорят? — Он захохотал.
– Так, так, именно так они говорят, — покивал головой Гробуа, — и, судя по вашим статьям, вы как раз этим и занимаетесь.
– Вот я и приехал, чтобы посмотреть, как все обстоит в действительности. Ну, ладно, пора спать... Хотя я немного еще поработаю. Знаете, надо застенографировать первые впечатления, пока свежи.
Вист еще в Москве предупредил Лугового, что привык поздно ночью диктовать своей секретарше, и попросил, чтобы никого не беспокоить, поместить их в одном купе. При этом он весело подмигнул.
Последним отправился спать Гробуа.
– Знаете,— сказал он на прощание,— это вы здорово придумали — пригласить всех нас посмотреть ваш спорт. Но таких, как Барбье, могила исправит. Он здесь темных очков не снимет, не надейтесь. Вернется, все равно вас будет грязью поливать.
– Ну что ж, — пожал плечами Луговой, — быть может, тогда кто-нибудь из вашей группы уличит его во лжи? А?
– Быть может, — усмехнулся Гробуа, — я, например. А вот Вист вряд ли.
– Вист вряд ли, — согласился Луговой. — А вдруг Манчини или Громбек?
– Возможно, возможно. Покойной ночи.
Они провели в Риге один день, погуляли по юрмальскому пляжу, одарившему их на редкость солнечной для мая погодой, побывали во Дворце спорта, на теннисном стадионе. А затем выехали в Таллин.
На знаменитой гоночной трассе Пирита Клоостри-митса в сосновом лесу проходило первенство профсоюзов по мотогонкам. Здесь произошла у Лугового незапланированная встреча. Они стояли возле судейской трибуны, окруженные вниманием и почетом. Вообще, внимание и почет окружали их с первого дня на советской земле. По Прибалтике с самой Риги они ездили в роскошном «Икарусе», останавливались в лучших гостиницах. Помимо спортивных мероприятий
программа пребывания включала посещение концертов, осмотр музеев.Сейчас они стояли возле трибуны, только что по радио объявили, что на состязаниях присутствуют гости, видные зарубежные журналисты, и назвали их имена.
Мимо с небольшими промежутками проносились черные «болиды» — могучие мотоциклы с почти лежащими на них слившимися с машинами гонщиками. Шли заезды женщин.
Издали слышался слабый рокот, он стремительно нарастал, и через мгновение машины проносились мимо.
Вот и финиш. Закончила дистанцию первая гонщица, вторая, десятая. А когда финишировала четырнадцатая, она поставила свой мотоцикл под деревьями и подбежала к журналистам.
Спортсменка сняла шлем. Она стояла в своем черном кожаном комбинезоне, в грубых сапогах. На ее загорелой, кое-где измазанной, вспотевшей рожице краснел обгоревший на солнце нос, русые волосы рассыпались по плечам.
Это была Ирина. Она неуверенно улыбалась, глядя на Лугового, — может быть, не следовало подходить?
И вдруг Луговой почувствовал к ней неудержимую нежность. До того раздражало его, надоело это постоянное напряжение, эта круглосуточная бдительность — заботиться о своих беспокойных питомцах, следить, чтобы все было в порядке, и в то же время в любую секунду быть готовым дать отпор в споре, отвечать на вопросы, в том числе и те, что с подковыркой... О господи, как это все надоело!
И он сделал то, что в других обстоятельствах никогда бы не позволил себе сделать, — подошел к Ирине, прижал ее голову к груди и поцеловал.
Вист мгновенно щелкнул затвором фотоаппарата, запечатлевая сцену.
—Сенсационный снимок. Помещу в газете с подписью: «Награда современной амазонке!» А?
Луговой нахмурился.
—Я дура, да? — шепнула Ирина виновато глядя в глаза Луговому.
Луговой пожал плечами.
Но тут их разъединили: гонщиц вызывали к главному судье, Лугового с его группой на трибуну — предстоял финальный заезд.
В гостиницу вернулись рано, журналисту начали уставать. Назавтра предстоял перелет в Вильнюс. Темп поездки и насыщенность программы давали себя знать.
Распрощавшись со всеми, Луговой неторопливо поднимался пешком в свой номер — он жил на втором этаже.
Неожиданно он услышал за собой торопливые шаги и, обернувшись, увидел Элен. Он остановился на площадке. Элен догнала его. Она слегка запыхалась.
—Что-нибудь случилось? — спросил Луговой, улыбнувшись дежурной улыбкой. — Господин Вист чем-нибудь неудовлетворен, недоволен? — в голосе его звучала плохо скрытая ирония.
– Да, — переводя дыхание, ответила Элен. — Он недоволен тем, что по неосторожности я засветила его фотопленку. Впрочем, он еще не знает об этом...
– Засветили? — Луговой не сразу понял о чем речь.
– Именно. И когда отдаст проявлять, будет недоволен, что она засвечена.
– А она засвечена? — он начал догадываться.
– Не уверена, — усмехнулась Элен. — Проверьте сами, — и она протянула ему запечатанный ролик. — Если нет, у вас сохранится хороший снимок на память.
– Спасибо, — Луговой усмехнулся, — за что же мне такой подарок?