Повесть о суровом друге

– А где Вася?
– спросила она.

– Дома, сейчас придет.

Илюхе не хотелось уступать первенство. Он поднялся с лавки, нагнулся и неожиданно для нас стал на голову, задрав кверху растопыренные ноги. Его лицо, наполовину погруженное в снег, побагровело. Тонька с восторгом глядела на Илюху. У него посинели уши, а он все стоял. Потом свалился, встал, пошатываясь, и хрипло проговорил:

– Еще дольше могу простоять.

– Целый день простоишь?
– спросила Тонька.

– Раз плюнуть, - хвастался Илюха, вытирая проступившие слезы.

– А сто дней простоишь?
– спросил я.

– Простою. Только обедать буду вставать.

Тонька не то с восхищением, не то с насмешкой смотрела на Илюху. Разбираться было некогда, и я подумал: «Украду. В дальнем карьере есть пещера, туда и утащу!»

– Ты Васькиного мизинца не стоишь, - сказал я Илюхе.
– Васька в тюрьме сидел за свободу, а ты?

– А я воровать умею, - похвалился Илюха.

Я подошел к нему - грудь в грудь.

– Умеешь? Ну укради что-нибудь у меня. Укради вот этот патрон.

– Пожалуйста... Только ты не смотри, как я буду красть.

Заложив руки за спину и равнодушно посвистывая, точно я вовсе не интересовал его, Илюха прошелся мимо.

Я крепко зажал в кармане патронную гильзу. Илюха подкрался сзади и грубо полез ко мне в карман. Я схватил его за руку.

– Чего хватаешься?
– обиделся он.

Наступил момент рассчитаться с Илюхой, и я взял его за рубаху.

– А ты чего по карманам лазаешь?

– Да мы же играем.
– Илюха попятился.
– Я разве взаправду?

– Нет, ты чего в карман лезешь?
– наступал я.

Со двора выбежал Абдулка, стал между нами и не дал драться. Может быть, к лучшему: мы все побаивались длинных и грязных Илюхиных ногтей, еще вцепится, глаза выдерет.

– Ладно, обожди, я тебе еще надаю, - грозил я.

Илюха хныкал.

В это время подошел Васька. Он снял с плеча мешок и сел на лавочку. Несколько минут все молчали. Потом Илюха шмыгнул, провел под носом рукавом и попросил:

– Васька, расскажи нам...

– Чего тебе рассказать?

– Чего-нибудь.

Васька покосился на рыжего, как бы придумывая, чем его поддеть. Потом сказал.

– А ты новость знаешь?

– Какую?

– Говорят, что в Казани пироги с глазами...

– Как?
– не понял Илюха.

– А так. Их едят, а они глядят.

– Г-гы...

– Расскажи, как ты в тюрьме сидел, - попросил подошедший Уча.

Васька сплюнул сквозь зубы:

– Очень просто. Как сейчас сижу, так и в тюрьме сидел.

– Врешь, - сказал Илюха.

Тонька, стоя у калитки, с нежностью смотрела на Ваську. Потом она зачем-то побежала в дом.

– А тебя в тюрьме били?
– спросил Илюха.

– А как же?
– ответил Васька.
– Для того и тюрьма у немцев, чтобы людей терзать.

– Вот глядите, как били, - сказал я с гордостью за Ваську, снял с него шапку, и ребята с уважением потрогали шрамы на Васькиной голове.

– За что тебя били?
– спросил Илюха.

– Много будешь знать, скоро состаришься, - сказал Васька, взял мешок и легко перебросил его через плечо.

– Пойдем, Леня, а то базар кончится.

– Вась, а кто у нас флаги поснимал?
– не отставал Илюха.

– Бандит Яблочко.

В эту минуту из дому выбежала Тонька. Что-то пряча за спиной, она озорно оглядела ребят.

– Кому подарить?
– спросила она, подняв над головой вареную картошку.

– Мне, - поспешно сказал Илюха.

– Мне, мне, - в один голос проговорили мы с Учей и потянулись к Тонькиному угощению.

Один Васька молчал.

– Давай мне, - сказал Абдулка.

– Ты уже ел, - заметила Тонька и несмело подошла к Ваське: - На, Вась, ну бери же, у меня еще есть.

– Вот еще, зачем я возьму? Ешь сама.

– Да бери же, чудной, - попросила она с обидой в голосе и насильно сунула картошку в карман Васькиного пиджака.

Васька укоризненно покачал головой и сказал:

– Ну ладно, за мной будет долг...

Мы пошли. Дорогой Васька спросил:

– Хочешь есть?

– Так себе, - сказал я и подумал: «Хорошо бы...»

Васька вынул из кармана Тонькину холодную картошку и дал мне.

– А ты?
– спросил я.

– Ешь, я сытый.

Все же я разломил картошку пополам.

– Бери ты, тогда и я возьму.

– Не выдумывай. Я старший и могу терпеть.

Все-таки я переспорил, и мы разделили картошку на двоих.

3

Базар, открытый на Сенной площади, был немноголюдным. Несколько торговок с макухой и колбасой, подвода с подсолнухами и высокий воз соломы. Одна подвода привезла кукурузу. Возле нее была давка.

Наверху, прикрыв собой желтую кукурузу, сидела толстая крестьянка. Рядом с ней - дядька в оранжевом кожухе и в бараньей шапке. Он кричал:

– Гражданы, не товчиться коло брички! Уже нема кукурузы, уся!

– Эй, - выкрикнул один из толпы, - за сапоги сколько дашь?
– И поднял над головой новые хромовые сапоги.

Крестьянин пренебрежительно взглянул на них.

– Два фунта, - сказал он и отвернулся.

Толпа напирала. Но толстая тетка пищала:

– Нема, бабоньки, кукурузы, и не стойте, нема.

В стороне громко кричала другая торговка:

– Колбаса баранья по дешевке! Сто тысяч рублей порция! Только сто тысяч!

– В кавалерии твоя колбаса не служила?
– спросил проходивший мимо паренек.

Торговка осыпала шутника бранью.

– Раки, раки!
– вдруг услышал я сзади грубый голос.

Я оглянулся и увидел старуху. Она была обута в сапоги. На маленьком лице, закутанном в серый платок, выделялся толстый нос, из которого торчали черные волосы. Глаза у старухи были темные, как два медных пятака.