Повесть о суровом друге

Васька достал кофту и начал торговаться с теткой, продававшей пять штук картошек, а я подошел к старухе посмотреть раков.

– Ты шо, хлопчик, - спросила она, - рака хочешь?

– Почем?
– деловито осведомился я.

Старуха пытливо оглядела меня и сказала:

– Не купишь, дорого.

– А может, у меня сто тыщ есть, - сказал я.

Старуха показала в улыбке желтые зубы и сочувственно покачала головой.

– Бачу я, бидный ты, хлопчик. Я тебе рака за так дам, без грошей.

Она взяла за клешню одного рака и протянула мне. Я попятился.

– Бери, дурный, - сказала она, - бери, я еще дам. Ты хлопчик бидный, я бачу.

Машинально я принял от нее двух раков и покосился на Ваську, который уже продал кофту и покупал картошку. Я хотел было подойти к нему, но старуха потянула за руку:

– Иди до мене, хлопчик, у тебе, мабуть, батька нэма, да?

– Нету, - угрюмо сказал я.

– Ну вот. Я и вгадала. Як тебе зовуть?

– Ленька.

– От, яке гарне имя, аж мини завидно. А скажи, Леня, що там за собрание сегодня в городи?

– Праздник нашей власти, - сказал я.

– А-а, вот як! Шо ж, усим туда можно, чи тилки Червоной Армии?

– Только трудящим, - ответил я.

– О це гарно, - воскликнула старуха, - значит, пиду и я! Хоть трошки порадуюсь на старости. А може, мени не пустить начальник Червоной Армии?

– Не знаю, - ответил я, - у него и спроси.

К нам подошел усатый дядька с плеткой в руках. Он шлепнул по старушкиной табуретке и весело спросил:

– Торгуешь, бабуся?

– Торгую, торгую, - ответила старуха, не глядя на подошедшего.
– Не мешай, торгую.

Дядька отошел и побрел по базару, похлестывая плетью по голенищам сапог.

Старуха все ближе привлекала меня, поглаживая мое плечо огромными, как клешни, руками.

– Ты, Леня, бери ще рака, - сказала она, - бери, не бойся. И скажи, до кого ж мени обратиться... хто ж тут за начальника Червоной Армии?

– А шо?
– спросил я, насторожившись...

– Так, - безразлично ответила она.
– Интересно, кто может буть начальником, колы тут усий армии два человека?

– А вот и не два, - возразил я.

– А скильки ж?
– ласково спросила старуха и притянула меня к себе.

Мне стало противно. Я начал вырываться и крикнул.

Подбежал Васька.

– Ты чего?
– спросил он и глянул на старуху.

– Вот обнимается, - сказал я.
– Дядю Митяя ей надо.

Старуха гневно метнула глазами и вдруг крепко схватила меня за полу пиджака:

– А ты шо у меня ракив покрав, га? На шо?

Как из-под земли, вокруг нас появилось много подозрительных дядек. Среди них был подходивший раньше с плетью.

Они переглянулись со старухой, как бы спрашивая, что нужно делать с нами. Страшный круг их сужался. Я похолодел, раки вывалились из моих рук.

Васька подступил к старухе:

– Пусти!

Но старуха не отпускала. Брови ее нахмурились, зубы оскалились.

– Пусти его!
– снова крикнул Васька, рванул меня из ее рук, и мы побежали...

Один из дядек подставил Ваське ногу, и он упал в снег, другой так ударил меня по шее, что я долго потом не мог повернуть головы.

Васька выкарабкался из снега. Усач в голубых шароварах схватил его за куртку, но Васька рванулся в сторону.

– Бежим скорее к дяде Митяю. Это бандиты.

Мы во весь дух пустились к Совету.

4

Дяди Митяя на месте не оказалось. Часовой послал нас в киноиллюзион.

Мы увидели его там на высокой лестнице, приставленной к стене. Переговариваясь с Надей, которая стояла у лестницы и держала коробочку с гвоздями, дядя Митяй прибивал красный лозунг: «Хай живе Радянська влада!»

Когда он слез, мы схватили его за руки и заговорили, перебивая друг друга.

Дядя Митяй засмеялся, тряхнул руками.

– Да постойте вы, говорите толком. Ну говори ты.
– Он кивнул мне.

Я передохнул и рассказал то, что мы видели и слышали на базаре.

– Ты все сказал?
– спросил он, улыбаясь.

– Все, - ответил я, опустошенный.

Он полез в карман и вытащил целую пачку желтых талонов.

– Вот, - сказал он, - у каптера хлеба получите и пообедаете в столовой, а насчет старухи не бойтесь, все будет хорошо. Идите.

Дядя Митяй послал на базар отряд красноармейцев, но они не нашли там ни старухи, ни подозрительных дядек.

– Убегли, - сказал мне шепотом Васька, - дядю Митяя надо охранять. Я буду все время ходить сзади него, а ты сбоку смотри.

Мы отправились в красноармейскую столовую. Там нам дали по целому котелку синего перлового супа и по куску хлеба из кукурузы. Никогда я не ел так много. Я даже облизал котелок. Еще можно было поесть, да, как говорил отец, брюхо не мешок, в запас не ест. Пришлось уходить от супа.

Под вечер, еще задолго до начала празднества, возле кино собралось много народу. А когда стемнело, подошел отряд красноармейцев с винтовками за плечами. Они громко пели:

Ты лети, лети, мой конь,

Да не спотыкнися,

Возле милого двора

Стань, остановися.

Когда они по одному стали заходить в помещение, подбежал Васька и схватил меня за руку:

– Иди скорее!

– Куда?

– Иди. Будешь речь говорить.

– Как?
– испуганно спросил я.

– Очень просто. У тебя отца убили, вот дядя Митяй и хочет, чтобы ты речь сказал...

Васька потащил меня через зал. Всюду на стенах горели шахтерские лампы, огарки свечей. Света от них было мало, зато потолок потемнел от копоти.

На сцену вынесли стол, покрытый красной материей, поставили знамена. Дядя Митяй подвел нас с Васькой к знаменам:

– Стойте по бокам, и чтобы не шевелиться. Это называется почетный караул.

Всюду были лозунги, а над сценой портрет Карла Маркса - учителя всех рабочих и крестьян.

В зале, на деревянных лавках, на мягких шатохинских креслах с бархатными спинками и гнутыми золотыми ножками сидели рабочие, красноармейцы. Курили цигарки, завернутые в керенские деньги, танцевали между рядами. Помещение было не топлено, сидели в шапках, в платках. От махорочного дыма в зале стоял туман.