Повести

тут хоть бы выбраться самому. Он знал по собственному опыту, как это трудно, где уж там вести с собой

какого-то доходягу. Немцы наверняка уже подняли тревогу. Не так это просто - удрать.

И он изо всех сил побежал дальше, карабкаясь меж камней и елей вверх, наискось по горному

лесистому склону, так как лезть прямо уже не хватало сил. Ручей остался где-то в стороне, говор его

притих; сильнее и отчетливее стали шуметь ели - свежий ветер настойчиво раскачивал вершины; солнце

скрылось, помрачневшее небо все шире заволакивала темная туча. Было душно, куртка на спине

промокла от пота. Полосатый берет Иван потерял еще при взрыве и теперь вытирал лицо рукавами, все

время озираясь по сторонам и чутко вслушиваясь. Один раз он услышал далекий еще, но стремительно

нараставший рев мотоциклов. Тут где-то проходила дорога, и немцы, по-видимому, послали погоню.

Охваченный мрачным предчувствием, Иван напряженно обдумывал, как быть дальше, и в то же время по

какому-то неясному звуку догадался, что сзади кто-то бежит. Отскочив за мшистый комель ели, он

щелкнул предохранителем браунинга. Треск мотоциклов приблизился: «Обкладывают, сволочи!» Иван

оглянулся, опустился за елью на одно колено и приподнял сжатый в руке пистолет. Внизу снова раздался

приглушенный стук по камням. Иван всмотрелся и уже отчетливо определил в зарослях место, где был

человек. Вначале оттуда никто не показывался. Потом ветки закачались, и на прогалину из ельника

выскочила легкая полосатая фигурка, метнула взглядом по склону.

– Руссо!

Женщина?! Этого еще не хватало! Он чуть не выругался с досады, но приближающийся рев

мотоциклов переключил его внимание. Иван крутнулся на земле, не зная, куда податься: меж редких

стволов его легко могли увидеть сверху. И он прыгнул в неглубокую выемку-нишу под крутоверхой

скалой, весь сжался, готовясь к отпору. Полосатая фигурка внизу на минуту исчезла за краем обрыва. Он

теперь не смотрел туда, а напряженно слушал, больше всего остерегаясь мотоциклов. Но вот внизу, в

двадцати шагах, из-за камня снова показалась женская фигура в длинной, не по росту, куртке с

закатанными рукавами и красным треугольником на груди. Это была девушка. Она быстро огляделась по

3

сторонам, и он заметил, как под черной шапкой волос с нескрываемой радостью блеснули такие же

черные, словно две маслины, глаза.

– Чао!

Он слышал уже это слово - так всегда здоровались гефтлинги-итальянцы. Однако теперь,

вслушиваясь в треск над головой, он сжался и молчал, ожидая, что она вот-вот юркнет в какое-нибудь

укрытие. Но она, кажется вовсе равнодушная к опасности, снова оглянулась и торопливо заговорила по-

немецки, как ему показалось, кого-то прогоняя от себя. Взглянув в подлесок, Иван увидел за камнями

еще одного в полосатом, который после окрика девушки сразу же шмыгнул в заросли. Иван хотел было

кинуться прочь от этих непрошеных спутников, но девушка легко выскочила из-за обрыва, нагнулась,

сунула ноги в колодки, которые до сих пор держала в руках, и, застучав ими, торопливо побежала к нему.

Мотоциклы ревели чуть ли не над их головами, и эта ее нелепая дерзость вызвала у Ивана гнев - их

ведь легко могли тут заметить. Пригнувшись, Иван шагнул к девушке и за руку рванул ее под скалу. При

этом он тихо, но с неудержимой яростью выругался. Она легко метнулась за ним, как вдруг одна ее

колодка сорвалась с ноги и, застучав по камням, отлетела далеко в сторону.

– Ой, клумпес!
– приглушенно вскрикнула девушка.

Мотоциклы один за другим, обдавая их грохотом, проносились совсем близко, но она, казалось не

обращая на них внимания, вырвала у него руку и бросилась за своей колодкой. Иван не успел удержать

ее, только в гневе стукнул кулаком по камню и скрипнул зубами. Девушка между тем подхватила колодку

и кинулась назад. И тогда Иван, встретившись с азартно блеснувшим взглядом девушки, зло ударил ее

по лицу.

Удар обжег ей щеку. Она коротко вскрикнула, но не отшатнулась, не побежала, а упала под скалу

рядом и из-под локтя кинула на него взгляд, полный не гнева, а скорее озорного удивления.

Гул мотоциклов удалялся, и Иван пожалел, что не сдержал себя. Девушка на минуту

сосредоточилась, округлила глаза, прислушалась, казалось, только теперь осознав, что им угрожало, и,

приподняв ногу в полосатой запачканной штанине, надела на ступню колодку. Потом еще раз взглянула

на него и, по-детски неумело выговаривая слова, будто картавя, повторила его ругательство.

Это было так же неожиданно, как и его пощечина, и так необычно, что в нем будто что-то сдвинулось,

сместилось - человеческое на минуту хлынуло в его заскорузлую душу, и он впервые за сегодняшний

день удивленно и широко раскрыл глаза:

– Ого!

– Ого!
– повторила, как бы передразнивая, она, обнаружив тем свою нарочитую обиду, и впервые с

заметным любопытством оглядела его. Полные губы ее были капризно поджаты, но в глазах уже

появились готовые вот-вот запрыгать озорные смешливые чертики. Казалось, он где-то уже видел их, эти

непонятные глаза на смуглом, сильно исхудавшем лице, и, почувствовав что-то новое в себе,

нахмурился. Обжигающая красота девушки, ее необыкновенное бесстрашие в этом их более чем

сложном положении вовсе сбили его с толку.

– Ты куда бежишь?
– строго спросил он, глядя на ее поджатые, в колодках ноги.

– Вас?

– Вас! Вас! Куда бежишь?

– Руссо бежишь - ихь бежишь.

Не удержавшись, он исподлобья смерил ее злым взглядом - все ее подвижное, с тонкими чертами

лицо выражало желание понять его. Густые черные брови, сросшиеся над переносьем, были высоко