Поворот

— Но получит ли страна то, что вы желаете ей дать?

— Безусловно. Частные предприятия, производящие промышленную продукцию, просто экономически не могут конкурировать с такими же заводами, но казенными.

— Боюсь, вы в этом заблуждаетесь.

— Нет. Мы не заблуждаемся, мы это точно знаем. Как и много иное.

— Но почему вы считаете, что частный завод…

— Простой пример: ваш завод по изготовлению снарядов. Насколько я знаю, вы снаряды казне поставляли по минимальной цене, так?

— Да, снаряд для трехдюймовки у меня казне обходился в семь рублей с мелочью.

— И себе вы зачастую даже мелочь эту не брали.

— Ну, почти… я же и на излечение рабочих часть выручки использовал, и на…

— Это все необходимые затраты, их считать не будем. И возьмем за основу цену в семь рублей. Сколько за них казна переплачивала?

— Да нисколько!

— Ответ неверный. Смотрите сами: вы на один снаряд тратите больше четырех пудов угля, пусть будет четыре. Уголь вы покупали по двадцать две копейки, так?

— Так.

— А на выходе из шахты шахтовладельцу он обходится меньше полутора копеек за пуд, даже с учетом платы за добычу.

— Но его ведь и привезти денег стоит немалых…

— Да. Но и шахтовладелец, и владелец дороги железной еще и свою прибыль к цене добавляют. Процентов по пятнадцать обычно, а что выходит в сумме: пятнадцать процентов на уголь, пятнадцать на дорогу, пятнадцать процентов на сталь, которую вы тоже не сами выплавляете, еще пятнадцать торговцам, которые вам все поставляют — и в конце оказывается, что вы все, вам необходимое, получаете на три четверти дороже, чем это реально стоит. И это только в производстве снарядных корпусов, а ведь есть еще и заряд. Так в заряде переделов уже семь, и взрывчатка вам уже обходится более чем в два с половиной раза дороже настоящей цены. Вы, как истинный патриот, свои пятнадцать процентов решили с казны не отбирать, но все равно казна ваш снаряд получает вдвое дороже действительно возможной стоимости.

— Хм… действительно, — уж считать-то самый успешный банкир России умел неплохо.

— И так получается вообще по всем товарам. Поэтому открою вам тайну: когда мы какие-то заводы и шахты в казну забрали, мы сразу всем рабочим на этих заводах заработок подняли на четверть — а готовую продукцию стали получать где на треть, а где даже втрое дешевле прежнего! А вот высвободившиеся средства мы теперь можем и на постройку новых заводов направить, и на улучшение жизни вообще всем людям в стране. Конечно, бывшие владельцы этих заводов лучше точно теперь не живут, но не надо было из-за войны цены втрое задирать, ведь это же откровенный грабеж!

— Но узаконенный.

— Теперь уже нет. А вы… вы наверняка уже заметили, что количество предлагаемых к продаже заводов и фабрик сильно выросло?

— Заметил, даже приценялся к некоторым. Но уж больно цены запрашивают… невеликие, думаю, что что-то тут неладно.

— И это при том, что на сырье, на тот же уголь, металл, лес казна цены сильно опустила. Казалось бы: радоваться нужно, а хозяева страстно возжелали от собственности своей избавиться.

— И вы знаете почему?

— Конечно, мы все для этого и сделали. От хозяев таких рабочие опытные просто бегут, а мужики, им на замен приходящие, ничего толком выделать не умеют, от таких убытки одни. А уходят рабочие потому, что рядом другой завод есть, казенный, на котором и оплата в полтора раза больше, и иных благ, вроде помощи медицинской или жилья удобного и недорогого, достаточно. А с завода, неважно в прибыль он работает или убытки одни приносит, налоги-то платить надо — вот все и стараются обременение такое сбросить.

— Ну, это если завод рядом…

— Вот именно. Но казне теперь очень просто такой завод рядом новый выстроить, даже не особо и большой. А когда прежний владелец окончательно разорится, выкупить старый завод и объединить его с новым. Поэтому умные заводчики стараются свои заводы продать побыстрее, некоторые — пока еще немногие, но только пока — даже даром в казну их передают. Ну а те, кто сам в производстве ничего не смыслит и только прибыли проматывать горазд… лично мне их не жалко совсем. А так как вы не просто умный, а… я даже не знаю, как сказать, чтобы это не выглядело пошлым комплиментом…

— Я понял вас. И о предложении вашем подумаю. Обещаю, что думать буду недолго. Но позвольте полюбопытствовать: а какие заводы вы желаете сейчас выстроить… под моим руководством?

— Сейчас у нас строится… то есть мы приступаем к строительству трех тракторных заводов. Двух на пустом месте, и один — там предполагается в разы расширить заводик уже существующий.

— Дело, вероятно, полезное…

— Очень. Но вот лично меня беспокоит то, что все три завода где-то через год, не раньше, смогут выделывать тысяч пять столь нужных стране тракторов. А потребность уже составляет тысяч сто, и уменьшаться не будет.

— И куда вам столько?

— Куда? Я вам одно скажу: сейчас в России полей, которых плуг еще не касался, почти шестьдесят миллионов десятин. При том, что все мужики России с трудом обрабатывают на своих саврасках семьдесят два миллиона.

— Да уж, такие цифры внушают уважение. Андрей Владимирович, а давайте я просто попробую немножко таким вашим министром побыть? Не всерьез, а просто… ну чтобы понять, способен ли я к работе такой? И если пойму, что способен, тут же и вакансию вашу займу, а нет… вы мне должность хотя бы директора казенного завода общества «Электросталь» предоставить сможете?

— Адрес нового здания министерства вот. И ключ возьмите, там пока еще ни одного сотрудника нет, даже швейцара. Но вы, я надеюсь, штат быстро укомплектуете, а по заводам тракторным вам завтра к полудню все нужные бумаги принесут. Куда их доставить, домой к вам или?

— В министерство конечно. Надеюсь, я там не заблужусь… а швейцара нынче же там поставлю. Спасибо, Андрей Владимирович!

Глава 2

Страна довольно быстро переходила на мирные рельсы, а не самый плохой урожай восемнадцатого года гарантировал, что по крайней мере в текущем году народ в стране будет относительно сыт. Урожай на самом деле даже немного превысил ожидания министерства земледелия. Но совсем не из-за конфискации и национализации огромных земельных угодий. Просто в связи с окончанием войны примерно миллион солдат не демобилизовали, а отправили в деревни «на помощь мужикам», и отправили их вместе с полутора миллионами армейских лошадей. Да и «помогали» они не крестьянам-единоличникам, а батракам, ставшим «сельхозрабочими» в национализированных помещичьих угодьях, так что именно государство получило существенный прирост урожаев (и, соответственно, запасов того же зерна и фуража). Еще довольно заметный прирост таких запасов случился из-за национализации всех водочных заводов в стране, которые в большинстве своем просто были остановлены — и, следовательно, зерна уже не потребляли. Правда, по этому поводу случились мелкие народные волнения — но все же именно мелкие: народ в массе своей осознал, что «новая власть шутить не любит».

Власть и не шутила: за использование зерна в производстве спиртного теперь устанавливалась уголовная ответственность даже если мужики для собственных нужд самогон гнали, а если такое спиртное готовилось для продажи, то таких самогонщиков вообще на каторгу отправляли. Но это, конечно, не означало, что ту же водку делать перестали. Весной восемнадцатого довольно много «казенных» полей засадили картошкой и теперь спирт именно из картошки и производился. Причем не просто из картошки, а из добываемого на выстроенных (на скорую руку, лишь бы побыстрее) крахмальных заводах.

И вообще именно лето восемнадцатого года принесло много изменений на российских полях: все же из семидесяти миллионов десятин пашни «казенными» стало уже двадцать два миллиона — и на этих «казенных миллионах» выращивание всего стало выполняться под строгим контролем со стороны агрономической науки. А наука — она часто «не отвечает интересам крестьянства», но очень хорошо отвечает интересам государства. И в результате закрома родины обильно пополнились горохом (его собрали аж впятеро больше, чем в предыдущие годы), было собрано заметно больше «товарной» ржи и ячменя, овес тоже по валовому сбору побил все рекорды, хотя это и привело к снижению валового сбора пшеницы почти на четверть по сравнению с годом семнадцатым.