Пойдем играть к Адамсам

Она делала это со знанием дела, нежно, по-женски. Прикосновения девушки были настолько умелыми, что у Барбары возникло ощущение, что ее касаются ее собственные руки. Она вымыла Барбаре лицо, шею и верхнюю часть туловища, затем осторожно ополоснула. Запустила руку ей между ног, туда, где Джон довел ее до оргазма и где она обмочилась, и нежно все промыла. Вымыла ей ноги и ступни, вытерла их, а потом натерла принесенным одеколоном. Наконец, положила голову Барбары себе на колени и расчесала ей волосы.

В этом ощущалась какая-то особенная чувственность. Мыло было мягким и душистым, а мочалка – из дорогого набора с монограммой. Одеколон обладал летним ароматом, и касания расчески были нежными и убаюкивающими. Чувствуя все это и зная, что ее могут скоро убить, Барбара с горечью принимала эти маленькие удовольствия.

Если ничего не произойдет, – сказала себе она, – какое огромное «если», вечно ускользающее «если», фактически отсутствующее «если», совершенно невозможное «если», – если не произойдет ничего, что бы остановило происходящее, я умру. О боже, солнце уже так высоко, наступает день, помощь далеко, и я могу умереть. Реально могу умереть. Ощущая чувственные касания расчески, Барбара решила, что выхода, похоже, все-таки нет.

Но я прожила еще так мало, – подумала она. Считай, вообще не жила. До сих пор. Почему это происходит сейчас? Почему в последнюю минуту?

Нет.

Я не умру, – сказала себе Барбара. Что бы они ни говорили и что бы они ни делали, я буду жить. Я должна жить. Меня обманули. То, что они считают ужасным, не так уж и плохо. Что бы они ни делали, я перетерплю это и буду жить. Меня обманули. Вовсе не обязательно, чтобы было по-моему. Я дам им полную власть над собой. Я проиграла, но я должна жить.

Я буду делать что угодно, чтобы жить.

Расческа продолжала гладить ее волосы. Дайана расчесывала их справа и слева, сзади и спереди. Барбара не сопротивлялась, и вскоре ее короткие, упругие волосы стали легкими и тонкими, как сотканная из серебра паутинка. Они обрели объем. Барбара покорно прижалась щекой к худым загорелым бедрам Дайаны, поскольку больше ничего не могла делать. Я мертвецки красива, – сказала она себе.

Но я не умерла и никогда не умру.

Вечность – это очень большой срок, и я буду жить вечно, хотя и боюсь этого.

Дыхание смерти, мягкое поглаживание расчески по волосам, близость ее лица к телу Дайаны создавали между ними связь.

Барбара чувствовала, что соучастница ее убийства любит ее. Чувствовала обилие любящей доброты.

Она чувствовала, что Дайана любит ее и завидует ей, завидует ее смерти. Я не могу этого понять, – подумала Барбара. Не могу понять и никогда не пойму, как можно хотеть кого-то убить и в то же время завидовать этому человеку. И все же я понимаю. Это важный опыт, самый важный, какой только можно себе представить, но умирать буду я, а не Дайана.

Ее глаза наполнились слезами.

– Не надо, – успокаивающе сказала Дайана, – не сейчас. – Она промокнула Барбаре глаза, положила платок и убрала у нее кляп изо рта. Затем промокнула ей кожу вокруг рта. – Это не поможет. – Она будто говорила с Полом или Синди, которые только что ободрали колено.

На этот раз Барбара не испытывала жажды. Возможно, ей больше никогда не захочется пить. Удерживаемая справа и слева, за руку и за ногу, она подняла глаза и со вздохом спросила:

– Почему? Почему, Дайана? Думаете, вам понравится убивать меня? Вы увидите что-то новое, почувствуете что-то новое, станете чем-то новым?

– Не-е-е…

– Тогда, – Барбара попыталась вывернуться с неожиданным для нее самой остервенением, но тщетно, – тогда – о боже – почему, Дайана?

Дайана не испугалась и не стала разбрасываться словами. Она опустила глаза на Барбару и с присущей ей медлительностью произнесла:

– Потому что кто-то должен выиграть, а кто-то – проиграть.

– Выиграть что? – Барбара ни с кем больше не разговаривала так громко, ни с Бобби, ни с Полом, ни с Синди, ни с Джоном, ни даже с самой собой. Тем не менее в ее голосе звучала острая потребность знать ответ. Чудесный выдался денек.

– Выиграть что?

– Игру, – ответила Дайана.

Она была такой же невозмутимой, как и тогда, когда они познакомились.

Барбара очень медленно произнесла:

– К-а-к-у-ю и-г-р-у?

Дайана коснулась пальцами щеки Барбары.

– Ту, в которую играют все, – ответила она. – Игру тех, кто выигрывает игру. – Казалось, она была довольна своей запутанной и непонятной логикой. – Люди убивают людей, – сказала она. – Проигравшие проигрывают.

– Но ведь вы придумали эту игру, – сказала Барбара. – Вы придумали эту игру.

– Нет, не мы, – Дайана отложила расческу, – я уже говорила тебе об этом. Все всегда играли в нее, и мы играем. Ничего нового.

– Но вы же дети!..

– Какая разница? В любом случае, мы не такие тупые, как ты думаешь.

Барбара чувствовала себя почти побежденной.

– Дайана, почему ты меня ненавидишь? – спросила она.

– Мы не ненавидим тебя, – Дайана погладила Барбару по голове. – Пол не ненавидит тебя, Джон, Синди, Бобби и я – тоже. Смешно.

– Что смешного?

– Ты нам нравишься. Джон вроде как влюблен в тебя. Ну, – она выглядела немного грустной, – думаю, ты знаешь. Ты всем нам нравишься.

– Нравлюсь?

– Угу, – кивнула Дайана. – Никогда не думала, что так будет…

Барбара закончила предложение за нее:

– …что вы соберетесь кого-то убить?

Дайана снова кивнула.

– Поэтому это должно быть красиво, настолько красиво, насколько я смогу это сделать.

– Почему красиво?

– О… Потому что ты красивая, сегодня прекрасный день, и у нас есть время.

– Время для чего?

– Сама знаешь.

– Дайана, – Барбара будто не слышала ее из-за своего страха, – Дайана, послушай. Почему бы вам не устроить собрание? Вместе со мной? Просто еще одно собрание? Время же есть, ты сама сказала…

– Зачем это? – удивленно спросила Дайана.

– Если бы я могла поговорить со всеми вами одновременно, а не по отдельности, если бы мы все могли побыть вместе хотя бы раз, если бы вы все выслушали меня хотя бы пару минут…