Поймать солнце

ЭПИЛОГ

Элла

Год спустя.

Любовь побеждает все.

Так сказал мне Джона однажды вечером, когда мы готовили на кухне бок о бок, желая удивить маму пиршеством из запеченной утки и домашнего картофельного пюре. Мне тогда было всего пятнадцать, а Джоне — девятнадцать, и я решила, что он знает толк в любви. В конце концов, у него была Эрин. Любовь загоралась в его глазах, когда он говорил о ней, и любовь искрилась в ее милой улыбке, когда она смотрела на него. Мой брат был экспертом в любви, я была уверена в этом. Он был настоящим экспертом во всем.

— Элла, слушай меня, и слушай внимательно, — сказал он, сжав мое плечо, когда посыпал мясо розмарином. — Я многого не знаю, но знаю одно: любовь побеждает все. Любовь побеждает всегда. Если тебе когда-нибудь будет плохо, я имею в виду, совсем плохо, помни об этом, хорошо? Помни, что я люблю тебя. Всегда. И ты пройдешь через это.

Любовь побеждает все.

И все же я всегда задавалась вопросом: какой ценой?

Я сажусь за круглый стол, комната освещена медными лампочками, свисающими со стерильного подвесного потолка.

Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз.

Его руки и рубашка не забрызганы красным, а глаза по-прежнему смотрят на меня с той же яростной защитой, которую я всегда в них видела. Даже в тот последний роковой день.

— Пятачок. — Взгляд Джоны останавливается на мне, его голос сочится лаской. Он сидит напротив меня, без наручников, но скованный тысячью других способов. — Наконец-то ты пришла ко мне.

Ботинки скрипят по линолеуму, пока сотрудники исправительного учреждения расхаживают по комнате для свиданий, а я смотрю на Джону, который, ссутулившись, сидит на маленьком синем стуле. Он почесывает свою густую рыжеватую бороду и ждет, пока я заговорю, раздвинув колени и покачивая ими туда-сюда, его зеленые глаза сверкают так, словно он никогда не видел ужасов и кровопролития, созданные его рукой.

В моем сердце все еще кипит гнев.

Но помимо этого… в нем есть покой.

Принятие.

Любовь.

Любовь ко мне — к моему благополучию, к моему светлому будущему и ко всем тем людям, которые подняли меня на ноги и поддерживали, несмотря на удары холодных ветров и разрушения от слишком большого количества ураганов.

Люблю ли я Джону?

Люблю ли я этого мужчину напротив, который смотрит на меня так, как будто ничего не изменилось, как будто мы все еще дети с мечтательными глазами, готовящие на скорую руку рецепты и читающие истории у камина?

Да.

Я люблю его. Люблю кусочки давно минувшей жизни, за которые все еще цепляюсь, когда мой разум блуждает, а сердце вспоминает. Я люблю человека, которым он был когда-то, человека, которого он показал мне, когда царила невинность, а душевная боль казалась чем-то таким, что случается только в книгах и фильмах.

Мне позволено скучать по мгновениям и лить слезы утраты, когда солнце скрывается и его место занимают тени.

Мне позволено любить его.

Но ключ к исцелению — это когда ты знаешь, за что держаться…

А что нужно отпустить.

Несмотря на любовь.

— Завтра я выхожу замуж, — говорю я Джоне, наблюдая, как выражение его лица меняется на удивленное.

— Ни фига себе, — выдыхает он, выпрямляясь. — Черт, Пятачок. Моя младшая сестренка нашла любовь. Я всегда хотел этого для тебя, ты же знаешь.

Я поджимаю губы, глядя на поцарапанную столешницу.

— Я выхожу замуж за брата человека, которого ты убил.

Он замолкает.

Вокруг нас раздаются голоса: близкие разговаривают с заключенными, сотрудники исправительного учреждения отдают приказы.

Я поднимаю взгляд.

Джона медленно кивает, блеск в его глазах тускнеет.

— Ну, это какая-то извращенная ирония. Полагаю, мне не стоит ожидать приглашения на рождественский ужин, как только выберусь отсюда, да?

Я сглатываю, сердце скручивается колючими узлами.

— Ты чуть не погубил нас.

Он наклоняется вперед, опираясь на стол, его глаза сужаются, предплечья сгибаются, когда он складывает ладони вместе.

— Я защищал тебя, Пятачок. Я спасал тебя от этого мерзкого куска дерьма, который чуть не убил тебя, — парирует он, и его радужки темнеют, как грозовые тучи. — Я бы сделал это снова. В мгновение ока, черт возьми.

Мое сердце бьется, как гвоздь в крышку гроба.

Джона лежит в этом гробу. Я засыпаю его землей навечно.

Я должна.

Должна, даже если это больно. Даже если люблю его.

— Поэтому мы больше никогда не увидимся после сегодняшнего дня, — признаюсь я, голос срывается от боли. — Я больше не буду тебя навещать.

В этот момент буря в его глазах превращается в печальный, медленный моросящий дождь, а дыхание сбивается и срывается.

— Не говори так.

— Я не мама, — шепчу я в ответ. — Я люблю тебя, но моя любовь не побеждает все. Она не отменяет тех ужасных вещей, которые ты сделал, того, как ты разрушил жизнь, которую я создавала, которую я только начала восстанавливать с нуля. Ты разрушил все это и оставил меня разбитой.

— Да ладно, Элла, — рычит он в ответ, и по его лицу пробегает боль. — Ты говоришь так, будто я гребаный монстр, а я всего лишь оберегал тебя. Я поклялся, что сделаю для тебя все, что угодно, что буду защищать тебя до самой смерти, и не жалею, что сдержал это обещание. Ни капельки. — Он наклоняется еще ближе, удерживая мой взгляд. — И я надеюсь, что тот мужчина, за которого ты выйдешь замуж, сделает то же самое.

Моя нижняя губа подрагивает.

— Макс не такой, как ты. Он хороший, чистый и благородный. Он сражается за меня. Он защищает мою честь, но также защищает и мое сердце. — Не отрывая глаз от блестящего о пола, я сжимаю руки в кулаки на коленях. — Ты сказал, что сделаешь для меня все. Ты поклялся в этом.

— Ты знаешь, что сделаю, — подтверждает он. — Думаю, я это доказал, не так ли?

Я скрежещу зубами, глядя на него, наблюдая, как его медные брови нахмурились в ожидании моей просьбы.

— Я хочу попросить тебя сделать для меня последнюю вещь. Ты должен пообещать, что сделаешь это.

— Обещаю, — бормочет он, обхватывая руками край стола, сжимая его все крепче в ожидании.

Я расправляю плечи, делаю глубокий вдох и говорю:

— Никогда не ищи меня.

Проходит мгновение.

Напряженные, молчаливые секунды, когда мои слова долетают до его ушей, а черты его лица медленно опускаются от душевной боли. Джона словно сдувается, его борьба иссякает, все следы света исчезают из его взгляда.