Поймать солнце

Я двигаюсь.

Перекидываю ноги через выступ обрыва и карабкаюсь вниз, цепляясь ногами за неровности земли, царапая руки о камни.

— Элла! — кричу я, повторяя ее имя снова и снова.

Кай велит Бринн оставаться на месте, а сам спускается за мной вниз. Я преодолеваю только половину пути по насыпи, когда бросаюсь вперед и перепрыгиваю остаток пути, болезненно приземляясь на бедро. Я ползу к ней, не обращая внимания на боль.

— Элла, Элла… черт, — кричу я, подползая к ней на четвереньках.

Из ее рта сочится кровь, уже засохшая и покрытая коркой, а локоны темных волос падают ей на глаза. Когда добираюсь до нее, откидываю волосы назад и вглядываюсь в ее лицо. Моргание, вздох, хоть что-нибудь. Проверяю ее пульс, но мой собственный учащен. Одна ее рука над головой, кончики пальцев погружены в воду озера, а другая вытянута в сторону.

— Элла, детка, пожалуйста, — выдыхаю я, прижимаясь ухом к ее груди и умоляя подать признаки жизни. Я ничего не слышу.

Меня вот-вот стошнит.

Кай проносится рядом со мной, вздымая кроссовками облако пыли, и опускается на колени по другую сторону от Эллы. Он спокойнее меня, хладнокровнее, когда берет на себя инициативу.

— Пульс? — спрашивает он, беря ее за запястье.

Я едва улавливаю смысл его слов. Все, что я слышу, это свои собственные страдания и испуганные вопли Бринн, доносящиеся сверху, когда я утыкаюсь лицом в шею Эллы.

— Она жива, — говорит Кай.

Я беру ее избитое лицо в ладони и осыпаю солеными от слез поцелуями ее щеки и лоб.

— Солнышко, Солнышко… Элла, пожалуйста. Черт… пожалуйста.

— Макс! — кричит он. — Она жива!

Я вскидываю голову, наконец-то осмыслив его слова. К его уху прижат мобильный телефон, и Кай называет местоположение.

Девушка. Упала с обрыва. Недалеко от Планктон-стрит. Дышит.

Дышит.

Жива.

Подняв голову к небу, Кай обращается к Бринн.

— Она жива! — повторяет он.

— Боже мой. Боже мой, — всхлипывает она.

Я вытаскиваю руку Эллы из воды и прижимаю подушечку большого пальца к ее запястью, заставляя свое дыхание успокоиться, чтобы сосредоточиться на ее пульсе.

Но ничего не чувствую.

Холодок ужаса пробегает по моему затылку, когда я снова прикладываю ухо к ее груди, затем пытаюсь нащупать пульс, потом повторяю. Кай замечает, как я мечусь, и, зажав телефон между ухом и плечом, наклоняется над Эллой, чтобы помочь мне.

— Да, я все еще здесь, — говорит он в трубку, а затем опускает динамик и обращается ко мне. — Вот здесь, Макс. Нажми двумя пальцами вот сюда. Он слабый, но он есть. Она жива.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, прикладывая указательный и средний пальцы к точке, где бьется ее пульс.

И ощущаю слабое биение.

Едва уловимый признак жизни.

Я встречаюсь взглядом с Каем, и он кивает мне.

— Они сказали не двигать ее, пока она не перестанет дышать, в этом случае нам нужно сделать искусственное дыхание. Скорая уже едет. Я останусь на линии.

Опускаясь на задницу, я закрываю лицо обеими руками и издаю мучительный стон. Облегчение и ужас. Благодарность, смешанная с тошнотворным неверием. Я смотрю на Бринн, которая наполовину свесилась с края обрыва, прикрыв рот рукой, а ее тело сотрясается от рыданий.

Смотрю на Эллу.

Я смотрю на ее израненное тело, на фарфоровую кожу, испещренную царапинами и ссадинами, на лицо в синяках и пятнах крови.

Наклонившись вперед, прижимаюсь губами к ее лбу и глажу ее волосы, зажмурив глаза.

— Останься, Солнечная девочка, — шепчу я, подавляя собственную боль. — Пожалуйста, останься.

Моя девочка сорвалась с гребаного обрыва.

Она упала.

И меня не было рядом, чтобы поймать ее.

«Как поймать солнце» шаг третий:

Пережить солнечное затмение

Даже солнце иногда прячется в тени.

ГЛАВА 28

ЭЛЛА

Джона приносит мне лимонад.

Я приподнимаю голову, щуря глаза под широкополой шляпой, когда солнечный свет льется с чистого голубого неба. Мой джинсовый комбинезон испачкан грязью. Хуже того, мои ногти выглядят почти черными от работы с лошадьми весь день, когда рукой обхватываю запотевший стакан.

— Спасибо, — говорю я ему, нащупывая губами соломинку. — Мама делает лучший лимонад.

— Это медовый сироп, — говорит Джона, засунув большие пальцы в петли для ремня. Лохматые медные волосы вьются у его ушей, а челка влажная от тяжелого труда под солнцем. — Сегодня Эрин придет к нам на ужин. Не могу дождаться, когда наконец-то представлю ее как свою девушку.

— Ого! — выдыхаю я, широко улыбаясь. — Это официально?

— Официально, как удар судейского молотка.

— Она очень милая, Джона. И симпатичная. — Я думаю об Эрин, ее длинных светлых волосах и идеальной челке. Однажды я попыталась сделать себе челку и стала похожа на ошарашенную пастушью собаку, у которой произошла неудачная стычка с ножовкой. — Мама слетела с катушек?

— Она приготовила три запеканки, семь пирогов и столько лимонада, что хватит на весь штат Теннесси на долгие годы.

— Звучит правдоподобно. — Я хихикаю. — Я рада за тебя.

— Спасибо, Пятачок. — Он наклоняется, чтобы взъерошить мои волосы, как будто я маленький ребенок. — Не знаю, что она во мне нашла, но я не жалуюсь.

— Она видит то же, что и я.

— Надеюсь, нет. Это было бы жутко.

Я хлопаю его по плечу.

— Она видит твое сердце, Джона. Ну, знаешь… эту большую, красивую штуку внутри твоей груди.

— Ты так думаешь?

— Я так думаю. — Мечтательно вздыхая, я потягиваю свой лимонад и представляю, каково это — однажды влюбиться. Я представляю себе сурового ковбоя с темными волосами и широкими плечами. Он подтянут и силен, потому что целыми днями работает на ранчо, ухаживает за лошадьми и прессует сено. Восходы наполнены пением птиц и цветочным бризом, а закаты — самым красивым оранжевым цветом, который я когда-либо видела.

— Эй, о чем задумалась? — спрашивает Джона, наклоняя голову набок.