Поймать солнце
Шрифт:
Я не одна.
Надо мной мелькают лица, которые я не сразу узнаю.
Где я?
Мне хочется плакать, но я не могу вспомнить, как.
Тень приближается, кто-то возится с чем-то, прикрепленным ко мне и это обжигает тыльную сторону моей ладони. Движения стремительны. Сбивающая с толку мешанина движений.
Мне страшно.
Очень страшно.
Я моргаю, чтобы прогнать туман с глаз. Продолжаю моргать, миллион раз, пока одно из лиц не превращается в нечто знакомое.
Я замираю.
Вспышки воспоминаний проносятся в моей голове.
Это лицо, нависшее надо мной.
Те же темные волосы, свисающие на глаза, сверкающие злобой.
Руки хватают меня, прижимая к земле.
Камни впиваются в спину, и кровь теплой медью заполняет рот.
Крик.
Я кричала тогда и кричу сейчас. Мое тело бьется, сопротивляясь. Кто-то снова удерживает меня. Может быть, двое. Так много рук, так много голосов.
Но я остро ощущаю что-то еще. Что-то лежит в моей руке. Что-то гладкое и маленькое, оно крепко зажато в моей потной ладони. Я сжимаю и разжимаю руку, чувствуя, как меня охватывает спокойствие. Покой. Умиротворение.
Я снова уношусь на поляну.
Солнце светит мне в лицо, Макс сидит напротив меня и улыбается, прислонившись к дереву.
Я смотрю вниз на свои разжатые пальцы.
И вижу маленький белый камешек, лежащий у меня на ладони.
ГЛАВА 29
ЭЛЛА
Когда снова просыпаюсь, шум уже не такой громкий. Не такой сильный. Мой разум заторможен, веки тяжелые, пока я позволяю окружающему принять физическую форму. Ощущение, будто в мои глаза выдавливают лимонные корки, когда я открываю их по одному.
Я снова слышу звуковой сигнал.
Солнечный свет из моих снов превращается в искусственный свет, перед глазами белая простыня. Медленно открываю глаза, смаргиваю плотную пелену, и сверху появляются потолочные панели. Я нахожусь в комнате, лежу на спине. Шевелю пальцами на руках. Пальцами ног. Шум звучит приглушенно, просачиваясь из-за… занавески.
Я смотрю на нее. Она василькового цвета и слегка колышется, когда мимо нее с другой стороны проносятся какие-то фигуры.
Я лежу на больничной койке.
Белое одеяло натянуто до груди, к телу прикреплены капельницы и иглы. Когда растопыриваю пальцы на правой руке, лейкопластырь натягивает кожу. Во рту пересохло, мышцы затекли, а затылок чешется.
Я едва успеваю осознать, что меня окружает, когда из-за занавески выглядывает голова с волосами цвета воронова крыла.
— Мисс Элла, — говорит мягкий голос. — Я Наоми, одна из медсестер.
Я моргаю, глядя на нее, замечая ее волосы, заплетенные в пучок и губы, накрашенные розовым и очки на переносице.
Женщина проходит дальше в комнату, тепло улыбаясь.
— Так приятно видеть, что твои глаза открыты. Как ты себя чувствуешь? Ты меня понимаешь?
Наоми подходит ко мне, поправляя постель, чтобы мне было удобнее.
— Понимаю, — отвечаю я, мой голос хриплый, едва слышный. — Что случилось?
— Ты в больнице.
Что ты помнишь?Я закрываю глаза. Мой разум — чистый холст, а желание вспомнить — кисти и краски. Образы проносятся в моей памяти, когда я поднимаю кисть и наблюдаю, как цвета оживают в аккуратных мазках.
Оранжевый.
Брызги оранжевого мерцают в ночном небе.
Я смотрю вверх на мерцающие вспышки света, когда громкие раскаты эхом проносятся сквозь темноту и смешиваются с далекими возгласами.
— Фейерверк, — бормочу я, глаза по-прежнему закрыты. — Я помню фейерверки.
— Это хорошо, мисс Элла, — отвечает Наоми, подтаскивая стул поближе и усаживаясь рядом с кроватью. — Ты здесь уже давно. Помнишь, что было до того, как ты попала сюда?
Я тянусь к информации из самых глубин своего мозга, но все вокруг как в тумане. Оранжевый фейерверк… а потом темнота.
— После этого ничего, — шепчу я.
— Это нормально. Воспоминания могут возвращаться через несколько часов или дней. Иногда дольше, — объясняет она. — Ты помнишь что-нибудь до фейерверка?
У меня перехватывает дыхание.
Поцелуй.
Я помню, как целовала красивого мальчика. Я прижималась спиной к двери, запустила руки в его волосы. Голубые глаза смотрели голодно и обожающе, когда он отстранился и улыбнулся мне так, будто я его самое настоящее сокровище.
«Целовать тебя — все равно что ловить солнце».
Я медленно выдыхаю.
— Поцелуй, — говорю я ей. — Мне кажется, я была у себя в комнате. Я слышу… рождественскую музыку.
Наоми кивает, оценивая мои жизненные показатели.
— Тебя нашли у подножия крутого обрыва. Ты упала и сильно ударилась, — говорит она. — Ветки деревьев затормозили падение и смягчили удар, поэтому тебе очень повезло. Такое падение могло закончится гораздо хуже.
— Как давно я здесь?
Ее взгляд смягчается сочувствием.
— Четыре недели.
Паника пронзает мою грудь.
Четыре недели.
Четыре. Недели.
Наоми кладет руку мне на плечо и нежно сжимает его.
— Скоро придет врач. Вам нужно многое обсудить. На некоторое время мы запретили посещения, пока следим за твоим состоянием. В первый раз, когда ты очнулась, ты была очень возбуждена, поэтому нам пришлось дать тебе успокоительное.
Четыре недели.
Это все, что я могу слышать.
Все, что я могу воспринять.
Слезы жгут мне глаза, а тело начинает дрожать.
— М-моя мама… она здесь? — спрашиваю я, голос дрожит.
— Да. Она в приемной с твоим парнем. Они были здесь каждый день.
Мой парень.
«Целовать тебя — все равно что ловить солнце».
Я качаю головой и поднимаю обе руки к волосам. Провода спутываются, а звуковые сигналы моего аппарата учащаются. Когда запускаю пальцы в волосы, то замечаю, что они не все на месте. Меня охватывает беспокойство, когда я провожу рукой по затылку и почти ничего не нащупываю.