Поймать солнце

Я ничего не отвечаю, выезжаю задним ходом с парковки и мчусь навстречу обманчивому солнечному свету.

В другой жизни я мог бы ему поверить.

ГЛАВА 31

ЭЛЛА

Дом, милый дом.

Моя спальня выглядит так же, как и прежде, все на своих местах. Переплетные принадлежности разбросаны по столу, а простыни помяты с тех пор, как я спала на них в последний раз. Даже моя лавовая лампа горит ярко, отбрасывая пурпурный отблеск на стены цвета дыни.

Я опираюсь на ходунки, обхватив пальцами ручки.

— Я оставлю тебя наедине, — говорит мама у меня за спиной, протягивая руку и сжимая мое плечо. — Не торопись и отдыхай. Я приготовлю нам горячую еду.

Я тупо смотрю на плакат с лошадьми, приклеенный к моей стене, и представляю себя скачущей под небом Мичигана.

— Я не голодна.

— Тебе нужно поесть. Тебе понадобятся силы, пока поправляешься.

— Я и так прекрасно поправляюсь. Двигаюсь, становлюсь сильнее с каждым днем. — Это правда. Моя мышечная атрофия уменьшилась благодаря неделям физиотерапии. Сегодня утром я даже сделала несколько шагов без ходунков. — Я поем, когда проголодаюсь.

— Элла.

— Что ты собиралась сказать мне в больнице в тот день, когда я очнулась? — Стискиваю зубы, не сводя взгляда с комнаты передо мной. Я слышу, как мама резко втягивает воздух у меня за спиной. — Ты больше не поднимала эту тему. Но звучало важно

Проходит несколько тихих ударов.

— Бабушка в хосписе. Я не хотела тебя беспокоить.

— Ты же говорила мне, что она больна.

— Да, но все гораздо хуже. У нее осталось не так много времени.

У меня щемит сердце. Мы с бабушкой Ширли никогда не были близки, но она — моя семья. И кроме меня, она — все, что осталось у моей мамы.

— Мне очень жаль. Я бы хотела навестить ее.

— Я знаю, милая, — говорит мама. — Я собираюсь приготовить нам что-нибудь вкусненькое…

— Но дело не только в этом, — перебиваю я.

Она замолкает, снова втягивая воздух.

— Что?

Я интуитивно чувствую, что мама что-то от меня скрывает. Я просто знаю это. Конечно, она расстроена из-за бабушки Ширли, но это не то, о чем она собиралась рассказать мне в больнице той ночью. Я медленно поворачиваюсь, опираясь на ходунки. Мама стоит там, прижав одну руку к ключице, а в ее глазах мерцают невысказанные слова.

— Расскажи мне, — призываю я ее.

Ее взгляд опускается на ковер.

— Мама… пожалуйста.

— Хорошо, — соглашается она, сглотнув. — Это… об отце Кая. Риккардо.

Я моргаю.

На то, чтобы осмыслить слова, уходит мгновение, потому что я их не ожидала.

— А что с ним?

— Ну, мы сблизились за последние несколько месяцев, пока ты была в больнице. Мы начали встречаться, — признается она. — Я не хотела тебя шокировать. Я знаю, это странно. Я ни с кем не встречалась с тех пор, как ушел твой отец, а это было больше десяти лет назад, так что, надеюсь, ты не станешь думать о…

— Мама, — прерываю я ее. — Я думаю, это потрясающе. Почему ты боялась сказать мне об этом?

Она поджимает губы, покачивает головой и пожимает плечами.

— Я… не знаю. Прости. Я подумала, что ты расстроишься и воспримешь это неправильно.

Нахмурившись, я качаю головой в ответ.

— Ни в коем случае. Я рада за тебя. Очень рада.

— Правда?

— Правда. — Прищуриваю глаза, переваривая эту неожиданную информацию. — Бринн мне не сказала.

— Я попросила ее не делать этого. Подумала, что для тебя это будет слишком тяжело. Ты была такой хрупкой, Элла. Я хотела быть осторожной.

— Ну, все хорошо. Более чем хорошо, — говорю я, впервые за последнее время ощущая радость. Маме было одиноко. Она заслуживает того, чтобы снова наслаждаться романтикой. — Я рада за тебя.

Ее улыбка становится шире, и она быстро кивает головой.

— Спасибо. Пойду приготовлю запеканку. Ты должна что-нибудь съесть.

Я начинаю протестовать, но она уже идет по коридору в сторону кухни. Вздохнув, закрываю за ней дверь и наслаждаюсь тишиной. Стою в центре комнаты, обводя взглядом небольшое пространство и нагромождение беспорядка.

Когда взгляд натыкается на мое отражение в зеркале напротив, я останавливаюсь, чтобы посмотреть. По-настоящему взглянуть на себя. И решаю, что внешне в точности отражаю свои внутренности. Больная и истощенная. Анемичная. Моя бледная кожа почти прозрачна, под глазами залегли серые круги. Некогда блестящие волосы свисают бесцветными прядями, обрамляя мое лицо, благодаря дешевым туалетным принадлежностям, предоставленным больницей и реабилитационным центром. Мама привезла мой любимый кондиционер, но он так и не покидал моего рюкзака. Здоровые волосы не казались важными в то время, когда все остальные части меня работали на износ. Больная душа и прикованное к постели сердце.

Врач сказал мне, что, скорее всего, у меня депрессия и перепады настроения. Несколько раз ко мне приходил психотерапевт, чтобы поговорить со мной, но что я могла сказать? В декабре прошлого года я была на грани того, чтобы влюбиться в парня, и этот парень жутко похож на человека, который напал на меня и оставил умирать?

Нет.

Здесь нет исцеления. Есть только зияющая рана, кровоточащая от иронии.

Хотя Бринн была для меня источником тепла и утешения, я заметила, что с некоторых пор… перестала добавлять восклицательный знак в конце ее имени. Медленно подхожу к кровати, срываю с матраса стеганое одеяло, подношу его к зеркалу и накрываю им стекло. Я не хочу видеть физических свидетельств своего упадка.

Там тоже нет исцеления.

Прежде чем вернуться в постель, я в нерешительности останавливаюсь у окна. Смотрю на сумрачное небо, окрашенное последними остатками заходящего солнца. Кроваво-оранжевый и темно-розовый. Эти цвета переливаются на крыше дома Мэннингов, отчего кажется, что она пылает потусторонним огнем. Так призрачно и прекрасно одновременно. Я наслаждаюсь видом несколько минут, прежде чем приоткрыть окно, радуясь, что оно не заедает, и забираюсь в постель.

Через час мама стучит в дверь, сообщая, что ужин готов, но я игнорирую ее и притворяюсь спящей. Ее шаги удаляются в коридоре, и все снова становится тихо. Сумерки сменяются ночью, но сон так и не приходит. Часы идут как в замедленной съемке: я ворочаюсь, сбрасываю с себя простыни, а затем натягиваю их обратно. Переворачиваюсь то на спину, то на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Но так и не нахожу комфорт.

Всю ночь я гадаю, заберется ли он в окно.

Но он так этого и не делает.

***

На второй день у моего порога снова появились детективы. В первые дни после выхода из комы они приходили в больницу с блокнотами и невозмутимыми лицами, задавали вопросы и допрашивали меня о падении.

Назывались разные имена.

Я все отрицала.

У них нет никаких доказательств, кроме загадочного синяка на моей щеке, и у них связаны руки. Через тридцать минут они выходят из моего дома, не приблизившись к истине. Я выхожу на крыльцо, таща перед собой ходунки, и наблюдаю, как патрульные машины выезжают с гравийной подъездной дорожки.