Поймать солнце

Я встаю.

Я нахожу в себе силы и встаю на шаткие ноги, и мама протягивает руку, чтобы поддержать меня.

— Как, — повторяю я, эмоции нарастают, закипают, достигают пика. — Скажи мне, как. Скажи мне, как это может быть реально. Я не могу в это поверить. Я не верю, я отказываюсь. Этого не может быть. — Слезы падают быстро, яростно.

У Джоны дёргается мышца на челюсти, когда он смотрит на меня. Большая рука поднимается, проводя по густым медным волосам. Светло-каштановые с рыжеватым оттенком. Густые на макушке, выбритые по бокам и сзади. Ногти окантованы грязью, а костяшки пальцев пересекает еще один шрам — бледная выпуклая складка.

— Это долгая история, — говорит он.

— Уверена в этом. Расскажи мне все. Прямо сейчас. — Я не могу перестать плакать. Мой голос звучит на десять октав выше обычного, скрипит от отчаяния. — Я была там, в зале суда, когда тебя приговорили к смерти, — кричу я. — К смерти, Джона! Люди просто так не выходят из камеры смертников.

— Иногда это происходит, — бормочет он.

— Ты сбежал? — Я обеими руками откидываю волосы назад, благодарная за то, что мама все еще держит меня. Я мысленно нахожусь в свободном падении и едва могу удержаться на ногах. — О, боже… ты сбежал.

— Что? Нет. Господи, Элла.

— Тогда скажи мне, как это возможно. Я не могу этого понять. — Я плачу, качая головой, впиваясь ногтями в кожу головы.

Мама отвечает первой.

— Я долго добивалась отмены его приговора, Элла, — говорит она мне. — Это не произошло в одночасье. Я занималась этим с того момента, как они огласили приговор. Все эти поздние ночи за компьютером, разговоры по телефону… так я боролась за свободу твоего брата.

— Ты не сказала мне, — выдыхаю я.

В ее глазах мерцает боль.

— Я не могла, малышка. Я видела, как это повлияло на тебя, как эмоционально, так и душевно. Ты была зла, растеряна, потеряна. Я решила скрыть это от тебя, потому что не хотела, чтобы ты несла на себе груз новых разочарований, если ничего не получится. Это был мой способ оградить тебя от непредсказуемых американских горок, которые возникают при борьбе за справедливость.

Я опускаюсь на пол в гостиной, разваливаюсь и дрожу.

— Но людей не просто так приговаривают к смертной казни, — выдавила я из себя. — Эти… улики. Даже я думала, что ты виновен. Я поверила! — Я прижимаю ладонь к груди, переводя взгляд на Джону, и чувство вины душит меня. Мои легкие наполняются им, они сжимаются. — Джона… ты был там, на месте преступления. Ты был весь в их крови.

Выражение его лица непроницаемо, когда он вглядывается в мое лицо.

— Улики ДНК были скомпрометированы. Мама работала не покладая рук, чтобы доказать это, — говорит он. — И было вмешательство в работу присяжных. У придурка-отца Эрин был друг в жюри, которого посадили туда, чтобы исказить вердикт. Присяжный признал это. Он признался. — Брат сглатывает, делает паузу. — Весь процесс был фарсом, подтасовкой, чтобы меня осудили. Им нужно было кого-то обвинить, вынести обвинительный вердикт, потому что весь чертов мир наблюдал за этим.

Мое горло сжимается.

— Но кровь… почему ты был весь в их крови?

Он вздыхает, ненадолго отводит взгляд, затем смотрит мне в глаза и сцепляет пальцы.

— Как я тебе уже говорил, я пытался им помочь. Пытался реанимировать их. Это не было моим преступлением, но я был там после случившегося, пытаясь спасти их. Я знал, что это выглядит компрометирующе, поэтому покинул место преступления. Да, я облажался, но я не заслужил за это смертного приговора.

Тяжесть моих сомнений давит на меня. Все эти годы я позволяла визуальным образам той ночи, представленным уликам, ажиотажу СМИ направлять ход повествования. Я позволила подозрениям затуманить любовь. Все это затмило мальчика, с которым я выросла, человека, которого я знала в глубине души.

Наша мать вступает в разговор, промокнув глаза салфеткой.

— В лаборатории, где обрабатывались улики, произошел инцидент с загрязнением, — объясняет она. — Некоторые образцы были перепутаны, в том числе и образец Джоны. Твоя бабушка помогла оплатить услуги доктора Дженсена — судебного эксперта, с которым я общалась последние два года. Именно он пролил свет на это дело. Он обнаружил, что результаты анализа ДНК с окровавленной одежды не просто имеют аномалии, они были существенно искажены.

Мое сердце бешено колотится, пытаясь осознать грандиозность такой оплошности.

— Как это не обнаружили во время суда?

Джона пожимает плечами, его разочарование очевидно.

— Возможно, неэффективная перекрестная проверка. Обвинение выстроило убедительную версию, и все были вовлечены в нее. Эрин была моей девушкой, а я — ревнивым любовником, который поймал ее на измене. Никому не пришло в голову усомниться в подлинности улик. Они доверяли результатам лабораторных исследований и пошли на поводу жаждущих обвинителей. Но это была не простая ошибка. Доктор Дженсен рассказал, что лаборатория и раньше сталкивалась с подобными проблемами, но их замалчивали. На этот раз это стоило мне нескольких лет жизни.

Я все еще качаю головой, все еще охваченная неверием.

— А потом был второй судебный процесс? Почему я об этом ничего не слышала?

— Я не пошел в суд снова. Поскольку не было ни одного свидетеля, который бы указал на меня непосредственно на месте преступления, вердикт был полностью основан на доказательствах ДНК. Остальное было косвенным и едва ли достаточным для убедительного дела. Шансы на обвинительный вердикт были пятьдесят на пятьдесят.

Я пристально смотрю на него.

— Но… ты был там, — выдыхаю я. — Кто еще там был? Ты видел настоящего убийцу?

Джона не моргает, не разрывает зрительного контакта. Проходят мучительные секунды, прежде чем он отвечает.

— Нет. И это не имеет значения. Сейчас нет ни конкретных вещественных доказательств, ни свидетелей, которые могли бы что-то подтвердить. Это не моя работа — выяснять, кто на самом деле это сделал.

Меня там не было… но я видела его.

Он вернулся домой, весь в крови с ног до головы.

Орудие убийства так и не нашли, но мама всегда хранила дома пистолет и до сих пор хранит. Результаты баллистической экспертизы совпали с одним из них.

Но все равно это были косвенные улики. Это был обычный пистолет девятимиллиметрового калибра. «Глок 19».

Его окровавленная одежда была неопровержимым доказательством. Если доказательства ДНК больше не заслуживают доверия, им не оставалось ничего, кроме предположений: отсутствие алиби у Джоны, его отношения с Эрин и мамино оружие, которое, как она сказала в зале суда, было украдено много лет назад, просто она не заявляла об этом.