Пожиратели призраков
Шрифт:
– Да, – удается мне выдохнуть, прежде чем вырвать остаток в унитаз. – Я в порядке.
– Давай я помогу…
– Не входи! – я поднимаю ноги на унитаз. Обхватываю руками голени и медленно раскачиваюсь взад-вперед. Я не могу унять дрожь. Я просто хочу спрятаться. Залезть в себя. Я качаю головой и прячу лицо между коленями.
– Здесь только мы, – Лорейн ничего не знает. – Не переживай, ладно? Дай мне войти.
– Нет. Пожалуйста. Все хорошо, правда. Мне просто немного нехорошо. Отравилась. Сейчас…
Я поднимаю голову.
Смотрю вниз.
Человек с расплавленным лицом лежит на полу. На спине. Он проскользнул в щель между кабинками. Смотрит на меня своим оставшимся глазом. Его челюсть распахивается, а язык падает на пол с вялым шлепком, и я кричу, о боже, я кричу
Он лакает из лужи. Он не может сдержаться, лихорадочно слизывая каждую каплю того, что я только что извергла. И кажется таким счастливым. «Та-а-ак вку-у-усно», – говорит его блаженное выражение лица.
Я спрыгиваю с унитаза, крича все громче и громче. Я не могу остановиться. Плечо ударяется о дверь, и я отскакиваю назад, падаю на пол. Ударяюсь головой об унитаз.
Лорейн колотит ладонью по двери кабинки.
– Эрин? В чем дело?
В моей голове. Я не соображаю. Не могу успокоиться. Надо взять себя в руки. Надо…
Мужчина облизывает мое лицо. Как наждачной бумагой по щеке. Язык проникает в ухо.
Я кричу, падая на четвереньки. Расплавленный человек следует за мной. Наши движения синхронны. Моя рвота стекает по его подбородку. Его серый язык проводит по голой челюсти и слизывает. Единственный глаз закатывается, будто он в полном экстазе, как под кайфом – о боже, он ловит от меня кайф, – и мой крик поднимается на октаву.
Внутри меня ничего не осталось, совсем никакого воздуха, но я каким-то образом умудряюсь орать еще громче.
– Эрин! Открой дверь! Пожалуйста!
Вместо того чтобы потянуться к задвижке и отпереть дверь, я пролезаю в щель под кабинкой. Лорейн стоит с другой стороны, и я руками взбираюсь по ее телу до тех пор, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Она в полном ужасе, но не видит – боже милостивый, она их не видит – всех набившихся в туалет обгоревших тел, всех призраков, прижимающихся друг к другу, плечом к плечу, злобно смотрящих на меня.
Они все хотят попробовать.
Здесь не осталось места. Не осталось воздуха. Их слишком много. Они повсюду. Я не перестаю кричать. Я не могу перестать кричать. Я никогда не перестану кричать.
Гардеробная
– Как всегда опаздываешь, – говорит мама, протягивая мне коктейль. Она давно выработала свой четкий распорядок. Я смотрю на гостей – тех же самых, что ходят на званые вечера родителей всю мою жизнь, – и поражаюсь тому, как они десятилетиями тянут эту рутину. В любой другой день меня и мертвую не затащишь на такую вечеринку, но сейчас я не хочу быть одна – не после того, что случилось на работе. Лорейн пыталась отвезти меня в больницу. Я каким-то образом смогла убедить ее, что все хорошо – отравилась, ха-ха, – и мне лучше отдохнуть дома, а не часами сидеть в приемной. Она неохотно согласилась, но настояла на том, чтобы вызвать мне такси и проводить до машины, хотя возможно, так она просто хотела убедиться, что я не закачу сцену покруче.
Как мне идти туда завтра? Или меня вообще уволят? Я разрушаю свое будущее еще до того, как оно началось… и все из-за гребаного наркотика.
Из-за Сайласа.
– Слушай, можно я полежу наверху? – спрашиваю я маму. – Мне что-то не…
– Вот еще. У нас гости, – она водит меня по всей комнате, такая элегантная хозяйка в платье из тюля с рукавами три четверти, расшитом бисером, с вырезом-лодочкой спереди и V-образным – сзади. Она наклоняется и шепчет:
– Могла хоть попытаться принарядиться? Будто на похороны собралась.
Я опускаю взгляд и понимаю, что на мне платье для собеседований, для похорон, а теперь и для званых ужинов. Я и не заметила, что надела его. Я хочу ответить, пусть радуется, что я вообще стою на ногах после шоу ужасов в мой первый рабочий день – надейся, что будет второй, Эрин, – но через секунды мама уже представляет меня
остальным.– Наша дочь наконец-то почтила нас своим присутствием!
Я веду вежливую беседу. Такая уж у нас договоренность – они платят за мою аренду, пока я играю примерную дочь. Меня выставляют на показ перед знакомыми из загородного клуба на всех вечерах.
Эрин, наша радость и гордость.
Эрин, наш милый ангелок.
Эрин, наша…
– Малышка Деб, – шепчет Сайлас мне на ухо. По шее ползет холодок от его дыхания. Я оглядываюсь за спину, но там никого нет.
– Боже, в твоих мешках под глазами поместится весь мой гардероб, – бормочет мама.
– Кажется, мне надо прилечь…
– Глупости. Ты срочно должна кое с кем познакомиться, – мама ведет меня от одного приятеля по гольфу к другому, пока я пожимаю всем руки дрожащими пальцами. Я следую сценарию, повторяю все имена, а потом быстро забываю. Их лица расплываются. Зубы ослепляют.
Я чувствую, как в голове нарастает мигрень.
– У тебя есть обезболивающее?
– Пошлем за ним Лоретту, – но мама лишь ведет меня к следующему гостю.
Солсбери – район, построенный вокруг собственного загородного клуба. Немного похоже на курицу и яйцо: Что было первым? Пригород или зеленая зона? Я выросла среди этих индюков с роскошными домами, примечательными только своей безвкусицей. Никакой истории. Любой ветер снесет их подчистую.
В старших классах я тайком убегала ночью на встречи с другими соседскими детьми. У нас был свой загородный клуб, состоящий из скучающих мальчиков и девочек, которым больше нечем заняться, кроме как напиваться и валять дурака. Мы приносили все забытые бутылки из шкафчиков родителей. Обычно что-то фруктовое – персиковый шнапс или кокосовый ром. На вкус было совершенно отвратительно, но только так мы могли разорвать монотонность. Большинству парней из Солсбери хотелось всего лишь кого-то полапать. Шнапс – всего лишь начало. Мы все садились в круг кругу, передавали бутылку «угадай-чего», а потом ложились на спину и любовались звездами. Я смотрела на поцелуи своих так называемых друзей и видела следующее поколение привилегированных насильников. Они переезжали в точно такие же дома, из которых я отчаянно пытался сбежать, растили точно таких же детей с точно такими же ценностями, которые навязывали их родители, голосовали за точно таких же президентов и ходили в точно такие же частные школы, цикл повторялся снова и снова.
Какой-то парень подползал ко мне. Потом на меня. Я чувствовала запах засахаренного алкоголя в дыхании, а затем и сладковатый привкус, когда он прижимался своими губами к моим.
Помню, меня как-то вырвало в девятую лунку, когда рука Бенджамина Пендлтона залезла в бретельку лифчика. Наверное, меня вырвало и на него. Так ему и надо. Он даже не спросил, все ли со мной в порядке, надо ли мне помочь. Он просто выдернул руку из-под моей рубашки и сказал: «Фууу».
Я так и не сказала маме, что много лет назад была с Бенджамином Пендлтоном, но воспоминание всплывает в ту же секунду, как она снова представляет меня его родителям. Мне приходится выслушивать, как хорошо идут дела у старины Бенджи, женат, есть дочь и на подходе второй малыш.
– У него невероятные успехи в финансах, – сияет его мама. – Надо нам как-нибудь собраться на ужин. Бенджи всегда хорошо к тебе относился, Эрин, – говорит она. – Если честно, я даже удивлена, что вы не встречались, но сейчас это уже в прошлом. Скажи, а в твоей жизни есть кто-то особенный?
«Да, – хочется мне сказать. – Вообще-то, есть. Он вот-вот материализуется».
– Эрин сегодня начала работу в агентстве «МакМартин», – вклинивается мама, хитро уводя беседу в сторону от темы несуществующей второй половинки. Я делаю вид, что не вижу, как она жаждет выдать меня замуж в эту же секунду. Интересно, какому потомку мертвого генерала Конфедерации меня сегодня будут рекламировать?