Практика и теория жертвоприношений

Мирабелла прикусила губу. Ее редко выставляли вон, но чтобы так…

– А обеззаразить? – промолвила она. – Надо же обеззаразить его сознание после удаления паразита. Там могли остаться его… части…

Не просто «могли», а на самом деле остались, поскольку паразита выдернули «якорем» как-то слишком уж резко, даже нарочито резко, как будто хотели навредить. Возможно, изучая разум ?лександера, девушка смогла бы определить масштаб повреждений и как-то залатать дыры в ауре и сознании парня. Но…

– Я сказала – иди, отдыхай! – повысила голос матушка Кромби. – У тебя сегодня выходной, а потом начнутся экзамены. Я в жизни себе не прощу, если ты, переутомившись, не сдашь сессию! Да ступай уже! Ничего с твоим Александером не случится!

Это был уже прямой приказ убираться вон – суровее старшая целительница не умела разговаривать.

– Но вы меня позовете? – пролепетала Мирабелла, отступая к порогу. - Вдруг что-нибудь…

– Непременно!

Дверь захлопнулась.

Секунду-другую девушка стояла на месте, потом ее осенило. Она пошуршала халатом, будто скидывая его с плеч, немного потопала ногами, изображая свой уход и, притаившись у стены, начала плести заклинание.

Это был обычный простенький маячок-сигнализатор. Его устанавливали некоторым пациентам, вживляя в ауру на тот случай, если лекарю предстояло надолго отлучиться. ?сли в отсутствие лекаря наступало резкое ухудшение состояния больного, это отражалось на его ауре. И тогда маячок активизировался и подавал сигнал тревоги. И сейчас Мирабелла наскоро создавала сигнализатор. Вот только прикрепить его следовало к стене. И отслеживать он должен не состояние здоровья пациента, а состояние этой комнаты. Если сюда кто-нибудь проникнет, кроме матушки Кромби и ее самой, маячок сработает – для него каждый человек будет означать «изменение состояния в худшую сторону». И Мирабелла узнает о незваных гостях в ту же секунду.

Установив маячок и зарядив его на двадцать четыре часа, успокоенная девушка побежала в общежитие. В чем-то матушка Кромби была права – отдых ей точно не помешает.

Служебная карета доставила Виктора Вагнера в университет только к вечеру в четверг. Не теряя времени, магистр направился в ректорат.

?го отец, ректор университета, Виктор Вагнер-старший, просматривал пачку документов, время от времени передавая некоторые из них секретарю. Когда сын ввалился в кабинет, он удивленно шевельнул бровями:

– Как это понимать?

– Добрый день, - ответил Вагнер-младший.

– Скорее, уже вечер. Что произошло?

– Нам надо поговорить.

– Хорошо, - ректор кивнул секретарю: - вы можете идти. Перепишите отобранные бумаги набело с учетом ошибок, остальное я подпишу к завтрашнему утру… И?
– понизил голос он, когда за секретарем закрылась дверь. – Как это понимать? Ты должен был вернуться вечером на неделе. Самое раннее – утром в понедельник. А вместо этого… По какой причине ты отсутствовал лишние четверо суток? Между прочим, начались выпускные экзамены. Вчера, третьего дня и сегодня ты не был на экзаменах. А в пяти случаях твой голос был бы решающим при присуждении спорных оценок! Что случилось?

Вагнер-младший тяжело опустился в кресло для посетителей.

– Пропали студенты, – сказал он.

– Что? Какие еще студенты?

– Одна из групп, у которых сейчас идет преддипломная практика. Четвертый курс факультета некромантии.

– Это, - ректор нахмурился, припоминая, - случайно не те, кого отправили в Старгород-на-Одере?

– Да. Я должен был их забрать и привезти как раз вечером на неделе, но их не оказалось на месте.

– Почему?

– Они, - сын задержал дыхание, глядя на отца, – сбежали.

Ректор замер.

– Как – сбежали? С практики? От своего руководителя? Куда же она смотрела? Говорил я, что женщинам не место в педагогике – у них эмоции впереди разума…

Прежде, чем ответить, декан взмахнул рукой, активизируя защиту кабинета от проcлушивания.

– Это я во всем виноват.

– Как прикажешь это понимать?
– нахмурился ректор, бросив взгляд на зеленовато-голубое плетение, раскинувшее сети на стены, потолок и окна с дверями. - При чем тут ты? Что вообще ты делал в Старгороде? Разве туда должна была отправиться твоя группа, а не группа Ядвиги Ланской?

– Нет, - декан покачал головой. - Группа мэтрессы Ланской осталась в пригороде. Мы все переиграли.

– Почему?

– Ты же помнишь, что три седмицы назад были отчислены сразу три студентки? Белла, Монс и Терчева. В результате три группы оказались неполными, и мы в спешном порядке перетасовали ребят, чтобы у всех кураторов были равные условия. Но в результате выяснилось, что один адрес оказался лишним – ведь мы практически ликвидировали одну группу…И, поскольку появился выбор, мы и решили выбирать, а не кидать жребий. Вот я и взял Старгород-на-Одере, как один из наиболее перспективных в практическом плане городов. Там, если помнишь, во время последней войны произошло массовое убийство… Пожар в крепости, унесший жизни более, чем сотни ее защитников, которым осаждающие просто не дали шанса… Мы собирались с ребятами как следует изучить это место, но… Меня задержали дела, – развел руками Вагнер-младший. – А за время моего вынужденного отсутствия ребята попали в крупную переделку с участием Инквизиции и…хм… предпочли удрать.

– Удрать?
– эхом повторил Вагнер-старший. - От Инквизиции? Ты хоть понимаешь, чем это грозит? Ты понимаешь, какие у нас будут проблемы?

– Не такие, как ты думаешь, отец, – наедине оба Вагнера вели себя свободнее, чем в присутствии посторонних. - С представителем Инквизиции я имел продолжительную беседу. Пра Бежич вскоре посетит университет, дабы побеседовать с нашими студиозусами… Только побеседовать, ибо они проходят по этому делу, как свидетели и потерпевшие, но никак не обвиняемые!

– Потерпевшие? Но…как?

– Долгая история. Когда к нам прибудут бумаги от инквизиторов, ты сможешь ознакомиться с материалами… Но…

– Но студиозусы пропали. И инквизиторы…

– Пра Бежич об этом знает. Его, кстати, вызвали в Старгород как раз по этому делу. Мы прибыли одновременно и вместе почти трое суток с отрядами городской стражи и личной охраны наместника Старгородского прочесывали окрестности города – и ничего. Пять человек как в воду канули. Именно поэтому я и задержался. Извини.

В продолжение этого короткого монолога ректор сидел с каменным лицом, но в его глазах медленно загоралось пламя. И, едва в речи декана появилась пауза, он тихо прорычал:

– Извинить? Тебя? Мальчишка! Сопляк! Щенок! Тебе тридцать пять лет, из них десять ты на преподавательской работе! А ведешь себя, как ребенок! Чем ты думал, когда оставлял пятерых студиозусов без присмотра? Кто был в твоей группе?

– Ну, сначала я думал взять четверых, но после всех рокировок… У меня были cтудиозус Земниц, - он начал загибать пальцы, - студиозус Зябликова, студиозус Кралов, студиозус Иржинец и студиозус фон Майнц, которого я не счел нужным не брать, поскольку он и студиозус Зябликова… хм… вместе…