Правнучка стрелы
Шрифт:
Алексей был терпелив и, собрав всю силу воли, старался переработать в своём головном мозгу даже, на первый взгляд, ненужную информацию. А тут сгодится и хламная исповедь кокетливой старушки. Но «лайф стори» Козицкой, по его глубокому убеждению, к делу отношения не имела. А если посмотреть на произошедшее с другой стороны, исключая какие-либо отношения скульптора с актрисой? Ведь существовали же и другие женщины, и они могли бы стать причиной трагедии (если здесь убийство). Василий Абрамович слыл старым ловеласом и до самых последних минут жизни оставался убеждённым холостяком. Именно, его привычное поведение в быту и своеобразное отношение к дамам тоже могло стать причиной его смерти… Об его каменный характер-натуру
Он очень себя любил, ценил и понимал, скульптор, творящий «до последнего вздоха» уродливых идолов. «Отвратительное получается зрелище, когда рюмка, безобразно слепленная из обычного «бутылочного» стекла,– с сарказмом подумал детектив,– вдруг возомнит себя хрустальной вазой».
Вот таким был гений, абсолютно признанный и громогласно поднятый на щит после вручения ему определённых наград на государственном уровне… по «воле» и «от имени» народа. Сколько же до сих пор погибает и опускается «простых», «обычных» людей и, получается, что по собственному желанию и, опять же, от… «имени народа».
Зуранову ещё предстояло узнать, что перед своей смертью, которую скульптор не планировал, Воротов почти все свои сбережения обратил в доллары (не взирая на то, что курс данной валюты, как бы, падает). Парадокс, бумажка, обеспеченная десятикратным государственным долгом, идёт ещё по миру с «гордо поднятой головой». Как уже давно, что называется, нищий с сумой сошёл с ума, вообразив себя владельцем чужих богатств. И уже… несколько попозже российские чинуши (злые языки утверждают, что государственные преступники, и, в принципе, враги народа) стали активно поддерживать своими воровскими действиями обычный зелёный фантик. И опять… «от имени народа»? Что же за народ у нас такой, который весел и радостен от того, что его лишили самых элементарных гражданских прав одним махом? Да ведь и швырнули его в полную демофобию господа, чьи биографии темны, а поступки… ещё темнее.
После ухода в мир иной пенсионера и скульптора Воротова даже самые натасканные "следаки" и "опера" не обнаружили ни на банковских счетах, ни в сейфе и в шкафчиках ваятеля ни одного цента, ни единой копейки. В общем, официальным ищейкам, которые и не очень-то старались, оставалось только развести руками. Нет – так нет! На нет и суда нет. Как знать, возможно, беден был художник, потому что подарил при жизни все свои сбережения какой-нибудь очень «левой» партии или очередной девочке-хохотушке. Но вот, как раз, в том Лилия Максимовна глубоко и категорически сомневалась. Скульптор был, образно говоря, бережлив, как тысяча гоголевских Плюшкиных. И если у него где-то и что-то ценное лежит, то теперь отыскать очень и очень трудно. Пожалуй, невозможно. Наверняка имеется (или имелся) на данный счёт определённый юридический документ, законный или… липовый.
Кроме того, Воротов был очень скрытен, на столько, что даже своему верному товарищу, Козицкой, не доверял ни каких секретов, касающихся его финансовых операций. Но она, как и некоторые, возможно, заинтересованные господа примерно знали, какие денежные суммы проходят через руки «скромного пенсионера». Даже, по грубым и приблизительным подсчётам, довольно не малые.
В раздумьях по поводу трагической смерти Воротова он так и встретил утро. Домой ехать уже не имело никакого смысла. Следовало отрабатывать и в срочном порядке аванс, выданный ему Козицкой. Зуранов, наконец-то, снял с себя шкуру-накидку и набедренную повязку. Спрятал всё это вместе с дротиком в закрывающийся платяной шкаф в соседней комнате, в которую, вообще, редко заходил. Потом тщательно помылся и побрился в ванной комнате, надел байковую рубашку, чёрный джинсовый костюм и кроссовки. Много времени ушло на то, чтобы убрать остатки закуски и выпивки после пиршества в его отсутствие, помыть посуду… «Змея распутная, нагадила и… слиняла». Снова он закурил, садясь в кресло. Находясь ещё под впечатлением недавних событий у Чёрных Камней и встречи с Лики-Ти, он решал,
с чего начать своё расследование.В дверь позвонили. Он удивлённо глянул на настенные часы. Чуть больше семи утра. Посетитель? В такую рань! Наверняка заявилась, как бы, раскаявшаяся Жанна, пришла за своей одеждой. Алексей ухмыльнулся и пошёл к входной двери. Открыл её.
Но он ошибся. В проёме двери нарисовалась не Жанна. На пороге стоял, совершенно один, без личной охраны известный предприниматель, директор и совладелец открытого акционерного общества «Кабельный завод» Михаил Арнольдович Шнорре. Невероятно, но он был один и даже не на своём чёрном «Ланд Крузере». Может быть, он поставил машину не под окном? Вряд ли! В таком взволнованном состоянии человек обычно едёт до самой конечной точки своей цели. Седой, местами заметно лысый, старый на вид и по возрасту, маленький, небритый, в расстегнутой одежде, причём, явно, под хорошей мухой, он выглядел жалко и совсем не походил на магната большого уровня.
– Проходите, Михаил Арнольдович! – Предложил нежданному посетителю Зуранов. – Понимаю, что такие люди, как вы просто так в детективные агентства не приходят. За вами кто-то гонится?
– Пока нет. Но в дальнейшем – не исключено, – Шнорре бесцеремонно прошёл в приёмную и сел кресло, закурив. – Мне приятно, что вы знаете, господин Зуранов, кто я такой. Но мне от этого не легче.
– Вы тоже без грамматических ошибок назвали мою фамилию,– ответил Алексей, присаживаясь напротив. – Значит, вам, по сути, некуда идти. Или я не прав?
– Как вы думаете, э-э, Алексей Владимирович, – ни с того ни сего, сказал Шнорре,– можно назвать демократией такой факт, что на недавних выборах в Думу беспартийное народное большинство вынуждено было отдавать свои глосса за какие-то… партийные списки? Мне кажется, если бы главный человек страны, сам, лично, избирал депутатов, то всё было бы… куда справедливей.
– Честно говоря, у меня с каждой минутой возникает к вам всё больше и больше вопросов. Но одно я понял. Вы не в себе. Мне кажется, вы пришли ко мне, к совсем не знакомому сыщику, не для того, чтобы пригласить меня на общегородской митинг… в поддержку моих гражданских прав?
– Верно, – пьяно мотнул головой Шнорре, и на глазах у него появились слёзы. – Мне вся политика… до фонаря. Мне сейчас не до неё.
Разумеется, Зуранова сама жизнь заставила и, можно сказать, уполномочила и благословила на то, чтобы никогда и ничему не удивляться. Мыслил, опираясь на строгие законы формальной логики, всегда, везде и всюду, но старался не бежать впереди паровоза. Потому внимательно слушал всё то, что ему говорили. Даже то, что казалось полным сумбуром. Во всём есть рациональное зерно.
– Политические авантюры – жалкий удел глупых и жестоких людей. В борьбе за свободу народа они уничтожают лучших его представителей, по сравнению с которыми запатентованные негодяи – не люди, а лишь смешное их подобие. – В большей степени, самому себе, а не посетителю, сказал Зуранов. – Вас ко мне мог направить только мой однокашник, начинающий адвокат, крутящийся среди таких, как вы, не страдающих…
– Ещё как страдающих! – Шнорре встал и заходил по комнате, руки у него тряслись.– Вы даже не представляете, в каком я положении! Всё правильно! Вас мне рекомендовал ваш бывший однокашник, адвокат, Денис Григорьевич Гранкин. Дениска, блин! Я ещё помню его, когда он на горшок ходил… А сейчас… он ничем мне не может помочь. Он всё знает, но в полицию мне советует… не обращаться.
– Да! Богатым, прошу прощения, в России быть опасно. Надо вовремя… делиться… с кем положено… по неписаной инструкции.
Зуранов встал с кресла пошёл в кухонную комнату, к холодильнику, достал из него бутылку водки и тарелку с нарезанной колбасой и сыром, из шкафа – две вилки… Подошёл к журнальному столику, откупорил её, разлил спиртное по рюмкам, которые принёс из кухни…
Они выпили. Шнорре жадно, с «тряской» и дрожью в руках проглотил свою порцию водки, Зуранов поступил так же, но без особых эмоций.