Право на безумие
Шрифт:
– А чего Пётр Андреевич звонил утром? – спросила Нюра просто так. Она даже почти не обратила внимания тогда на звонок аскольдовского шефа, слишком увлечена была превращением Золушки в «милую сказочную Незнакомку». А теперь зачем-то припомнила.
– Да так… Завтра хочет на дачу слетать… Просит их отвезти… – ответил Богатов спокойно, будто о некой пустяковине, не имеющей до сегодняшнего праздника никакого касательства.
– Как?! – изумилась Нури. – Завтра же воскресенье…
– Ну и что? – ответил Аскольд безразлично, но под безразличием этим почувствовалась лёгкая тревога. – Такая уж у меня работа.
– Но,… завтра же выходной… – продолжала недоумевать женщина.
– Да ничего страшного, слетаю быстренько туда-обратно и всё. Главное, сегодня у нас никто не отнимет. А завтра,… да Бог с ним.
– Ну конечно,… быстренько… Ты что, теперь и по выходным должен ишачить?
– Нюра,
– Ой, Аскольд, ты как наивный чукотский юноша… Твой Андреич лишь про выходные и отгулы «только так… возможно», а про поработать,… будь уверен,… с раннего утра до поздней ночи! С него станется!
– Нюра, перестань… Он нечасто меня выдёргивает на выходные и праздники… В будни да, согласен,… «с раннего утра и до поздней ночи». Но на выходные редко,… Да и говорю ж тебе, навряд ли завтра куда-нибудь поедем,… он и сам не хочет,… жена его тащит… Он тоже устаёт здорово за неделю и хочет просто тупо отдохнуть. Так что…
Аскольд страшно не хотел омрачать сегодняшний день передрягами и старался всеми силами потушить пожар, остудить его жаркое дыхание в самом начале, пока тот не разгорелся бушующим пламенем. Но дедушка Чингисхан уже проснулся, и остановить его теперь будет непросто.
– Да ты что меня за дурочку считаешь? Или сам дурак? Неужели ты не видишь, как он тебя использует?!
– Нюра, перестань, – в голосе мужчины зазвучало раздражение, пусть не явно, не отчаянно, но весьма определённо. – Никто меня не использует. Мне, между прочим, за работу зарплату платят, на которую мы с тобой живём.
– Ах, вот оно что! Не думала, что ты станешь попрекать меня куском хлеба! Конечно, я не работаю,… сижу на твоей шее,… а ты бедный кормишь, поишь,… терпишь меня… нелюбимую,… постылую… Потерпи, недолго осталось,… скоро я освобожу тебя! Сдохну вот, и полетишь к своей «девочке»!
– Нюра, перестань, прошу тебя,… остановись…
– А что ты мне рот затыкаешь?! Я уже и слова сказать не могу?! … Да и что он там тебе платит, твой Андреич? Настоящие мужики в два раза больше получают,… и домой при этом не только спать приходят! А ты не мужик,… ты телок! Тебя имеют, как хотят, а ты терпишь,… и ещё защищаешь… Телок!!!
– Перестань!!! Нюра, остановись, наконец! – Аскольд уже не мог ни сдерживать этот поток, ни сдерживаться сам. – Зачем ты снова начинаешь это?! Тебе что, в кайф скандалить?! Нюра, опомнись, мы в театр едем,… в театр! Сегодня такой замечательный день, мы оба его ждали, нас ждут замечательные люди, спектакль, искусство,… Такой вечер! … Зачем всё портить выяснением каких-то проблем, которые мы всё равно сейчас решить не сможем?! Ради чего?! Чтобы просто высказаться,… выпустить пар,… излить желчь?! Ну, с каким настроением мы сейчас приедем? Что мы увидим на сцене? Что почувствуем?! Что?!…
Выпалив всё это на одном дыхании, Богатов немного успокоился.
– Нюра, прошу тебя, остановись,… пока вечер окончательно не загублен, – закончил он уже более лояльно и миролюбиво. Даже примирительно.
Нурсина не отозвалась. Она нервно вытащила из пачки сигарету и прикурила, отвернувшись к окну. Выкурила быстро, что называется в три затяжки, и,… вынув следующую, снова закурила. Так несколько раз. Было очевидно, что этот демарш дался ей с величайшим трудом и насилием над собственной натурой. Такого подвига Аскольд от неё не ожидал, и это вселяло некоторую надежду.
Но вслед за лихим, опустошительным набегом орды пришло тягучее, упёртое, тупое иго молчания.
До театра они доехали, не проронив ни слова. Как рыбы в аквариуме. Хотя рыбы, возможно, издают какие-то звуки, недоступные человеческому восприятию 62 . Но люди сильнее рыбьей природы. Они сильнее даже своей собственной, человеческой природы, когда натура выдаёт им за силу эту их слабость. Когда слово перестаёт быть тихим, оно перестаёт быть вовсе…
Аскольд поставил машину на пустующую театральную парковку. До спектакля оставалось ещё три часа, и, судя по тишине безлюдья, казалось, что он вообще сегодня не состоится. В фойе театра их встретил вежливый, обходительный охранник, который учтиво и корректно сообщил, что зрителей в помещение начнут пускать за час до представления, не раньше. А пока,…
тут неподалёку есть замечательное кафе весьма популярное среди театральной публики, там можно уютно разместиться, перекусить что-нибудь и вообще приятно провести время. Туда они и направились.62
Вода для звука вроде родной стихии. Он летит в ней куда быстрее, чем в воздухе: примерно в пять раз – это около полутора тысяч метров в секунду. Причем если луч прожектора, попадая в воду, быстро теряет свою силу, то источник звука силой в один киловатт будет слышен за 40 километров. Большинство видов рыб издают различные звуки. Среди них выделяют кваканье, хрюканье, покашливание, треск, свист, писк, барабанную дробь и др. О значении звуков, издаваемых рыбами, известно пока очень мало. У большинства рыб нет голосовых связок. Чаще всего звуки производятся вибрацией плавательного пузыря или трением друг о друга отдельных частей скелета. Некоторые виды хлопают плавниками или щелкают зубами. Барабанные раскаты морской рыбы-барабанщика служат, по-видимому, для отпугивания врагов. Рыба-жаба издает в брачный период звук боцманской дудки. Другие звуки предназначаются, вероятно, для связи особей в косяке, при приближении опасности и т. п. Однако есть и немые, не издающие звуков рыбы. Из морских – это камбала-молчунья. Для людей слышать это затруднительно: слишком велик тариф на границе «воздух – вода»; здесь при выходе из одной среды в другую поглощается вся звуковая энергия (за вычетом одной десятой процента).
Заведение и в самом деле оказалось очень даже ничего. Псевдотеатральная обстановка, стилизованный под сценические декорации интерьер, портреты известных актёров на стенах, тихая музыка – всё позволяло окунуться в атмосферу искусства, будто укрывшись под мантией Мельпомены 63 , забыть о бренном. Но стоило Аскольду раскрыть меню и взглянуть на цены, как тут же вернулось земное, коммерческое.
– Однако… – вырвалось у него самопроизвольно.
Но делать заказ Кисы Воробьянинова он не стал. И вовсе не потому что не любил солёные огурцы. Богатов вообще не собирался ничего выбирать и передал меню вместе с правом делать заказ женщине. «Ну и пусть дорого, сегодня можно,… не идти же, в конце концов, коротать время на улицу». Но Нури даже не взглянула на предложенную разблюдовку. Она нервно курила, отвернувшись к окну, безразличная ко всему на свете.
63
Мельпомена – в древнегреческой мифологии муза трагедии. Дочь Зевса и Мнемосины, мать сирен (от Ахелоя). Изображалась в виде женщины с повязкой на голове и в венке из листьев винограда или плюща, в театральной мантии, с трагической маской в одной руке и мечом или палицей в другой (символ неотвратимости наказания человека, нарушающего волю богов). Согласно Диодору, получила имя от мелодии (мелодиа), радующей слушателей.
– Мне ничего не надо, – только и сказала она.
– Как не надо? – удивился Аскольд. – Мы же ничего сегодня не ели… Собирались же,… договаривались посидеть в кафе перед спектаклем.
Женщина молчала, будто не слышала обращённых к ней слов.
Мужчина тоже закурил. Он понял, что Нури «включила» упрямую молчанку, и вывести её из этого состояния способно только время – день,… два,… иногда женщина молчала так по нескольку дней. Вечер был загублен. Впрочем, может ещё всё обойдётся, может волшебная сила искусства произведёт своё благотворное действие. А пока нужно было постараться мирно дожить до спектакля.
– Нюра, давай хоть кофе закажем? – попытался он как-то улучшить ситуацию.
– Я ничего не хочу… – слова его наткнулись на непробиваемую стену и рассыпались по полу.
– Ну не сидеть же так два часа сиднем?
– Не сиди…
Тут подошла официантка, чтобы принять заказ.
– Вы уже выбрали что-нибудь?
– Нет… – ответил Аскольд после секундного замешательства. – Нам не удалось ничего выбрать… Извините…
Они оба, молча, встали и вышли на улицу.
Улица их встретила беспрерывным суматошным гудением. Шаги и голоса прохожих, шумы проезжающих мимо машин, другие разнообразные звуки города – всё сливалось в один монотонный гул, который врывался злым духом в человека, закладывал ему уши, туманил разум, очерствлял душу, делая её глухой, невосприимчивой. Чтобы докричаться в этом гомоне, нужно всерьёз поднапрячь связки… И всё равно навряд ли услышат. Может, оттого и слово перестало быть тихим,… а ухо чутким.