Право на безумие

Он вернулся домой поздно, около двух часов ночи, достал из бара литровую бутылку водки и, наполнив до краёв двухсотграммовый стакан, выпил залпом. Ему необходимо было унять нервную дрожь, убить тревогу, не дающую покоя, заглушить нелицеприятный голос совести, мучивший его все последние часы. Он пил один стакан за другим, не закусывая, и только нервно курил в промежутках. Он не помнил, как выбитый из сознания алкоголем свалился, не раздеваясь, на кровать и тут же забылся тупым, бесчувственным сном.

Проснулся Богатов от нестерпимого звона в ушах. Звенело всё – оконные стёкла, стены, мебель, наполовину опорожнённая литровая бутылка водки на столике возле кровати,… особенно невыносимо звенело внутри черепной коробки. Аскольд инстинктивно, привычным движением опустил руку на будильник, всегда стоящий рядом на столике, но звон не прекратился, даже не умалился ничуть. Тогда он с большим трудом приподнялся, сел на кровати, осмотрел беспрерывно колышущееся пространство мутным взором, взял со стола кувшин с водой и жадными глотками, проливая на рубашку и брюки, отпил от него больше половины. Остальное, не раздумывая, вылил на голову, и только тогда немного пришёл в себя. Такая водная процедура возымела своё благотворное действие. Звон тут же прекратился. Но ему на смену пришёл глухой монотонный стук во входную дверь квартиры.

Кто-то весьма настойчиво пытался проникнуть в его жилище, и если ему не открыть, то он наверняка выломает дверь. Аскольд встал с кровати. Пол и стены поплыли куда-то в сторону, завертелись, закрутились в немыслимом водовороте,… Богатов снова упал на ложе. Но всё более усиливающийся стук в дверь заставил его вновь подняться и повторить попытку. Шатаясь, как при штормовой качке, опираясь на стены и мебель, он вышел, наконец, в прихожую. Задумываться и спрашивать через дверь: «Кто там ломится? И зачем пожаловал?» не было никаких сил. Поэтому он просто открыл, и будь что будет. На пороге квартиры Аскольд увидел какого-то щуплого военного в огромной фуражке (судя по цвету мундира, должно быть, лётчика), с ним ещё одного помладше и двух полицейских с автоматами.

– Здравствуйте, – вежливо, с улыбкой произнёс военный. – Богатов Аскольд Алексеевич, если не ошибаюсь?

– Да… – машинально ответил Аскольд. – А… вы кто?

– Позвольте войти? – не удосужив ответом, произнёс лётчик и сделал решительный шаг внутрь квартиры.

– Да… Пожалуйста… – разрешил Богатов, хотя разрешения его вовсе не требовалось. Вслед за старшим вошли все остальные. Вид военных, тем более вооружённых, несколько отрезвил его. – А что произошло? Кто вы такие?

Аскольд туго соображал – откуда взялись эти лётчики, зачем они к нему пожаловали в столь ранний воскресный час и чего, собственно, хотят. Да мало ли лётчиков-налётчиков шныряют в последние годы по квартирам? Телевизионные хроники происшествий пестрят подобными визитами… и их трагическими последствиями. Но присутствие и вид вооружённых стражей порядка как-то успокаивал. Богатов, шатаясь, по стеночке пошёл в комнату. Вслед за ним, не дожидаясь приглашения, отправились и гости.

– Значит, тут вы и проживаете, Аскольд Алексеевич? – оглядывая жилище, всё также вежливо улыбаясь, спросил старший.

– Да… Тут… А что, нельзя? – ничего не соображая, машинально ответил Богатов.

– Ну почему же, можно,… очень даже можно, – разрешил военный.

Аскольд кивнул в знак удовлетворения и поковылял к постели.

– Простите, я не представился… Старший следователь прокуратуры по особо важным делам Завьялов Порфирий Петрович. Это мой помощник. Вы позволите присесть?

И оба, не дожидаясь позволения, уселись в мягкие кресла вблизи журнального столика. Полицейские остались стоять возле двери.

– Следователь? … Прокуратуры? … Боже мой…

Аскольд медленно сел на край кровати и обхватил голову руками. Порфирий Петрович снял фуражку, положил её на журнальный столик, предварительно удостоверившись в его чистоте, и всё также вежливо улыбаясь принялся разглядывать Богатова. Его помощник достал из внутреннего кармана кителя портативный диктофон и также определил на край столика. В воздухе повисла тишина, прерывать которую никто не спешил.

Наконец, Богатов поднял голову, взял со стола кувшин, заглянул внутрь и, не обнаружив там воды, попытался встать.

– Сидите, сидите, Аскольд Алексеевич, воду сейчас принесут, – поспешил усадить его на место Порфирий Петрович. – Вам лучше не вставать… и вообще поменьше двигаться.

По его знаку один из полицейских приблизился к Богатову, взял у него кувшин и вышел из комнаты. На кухне послышался шум льющейся из водопроводного крана воды. Вскоре он стих, а через несколько секунд страж порядка вернулся в комнату, держа в руке тот же сосуд, но уже наполненный влагой. Он налил из кувшина в стакан и подал Аскольду. Тот жадно выпил до дна. Затем, поставив стакан, взял со столика пачку сигарет, достал из неё одну штуку, определил её в рот и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Постепенно, медленно, но всё же он приходил в себя, вновь обретал способность адекватно воспринимать мир вокруг.

– Извините… – проговорил Богатов. – Мне тяжело сейчас.

– Да уж понимаем, понимаем, – всё так же улыбаясь, посочувствовал Петрович. – Вы успокойтесь, Аскольд Алексеевич, и облегчите душу. Вам сразу же станет легче.

– Да… Спасибо… – вздохнул Богатов, не вполне понимая, что значит «облегчить душу», собрался духом и пристально посмотрел в глаза следователю. – Прошу вас, говорите всё без утайки. Мне нужно знать правду.

– Конечно, расскажем, – охотно согласился Петрович. – Всё расскажем в своё время. Нам тоже нужна правда. Всем нужна правда, одна только правда и ничего, кроме правды. Но сначала позвольте задать вам несколько вопросиков?

– Да, конечно, задавайте, – послушно, даже как бы обречённо согласился Аскольд.

Он потушил в пепельнице окурок, наполнил из кувшина стакан, отпил примерно четверть и закурил новую сигарету. Он старался собрать всю свою волю, сконцентрировать всё внимание на разговоре, который не без основания считал весьма серьёзным и важным для себя. И это у него, похоже, начало получаться.

А Порфирий Петрович встал с кресла, медленно, деловито прошёлся по комнате, всматриваясь в интерьер цепким взглядом, и остановился возле книжного шкафа, наполненного тяжёлыми томами. Вообще он любил читать, хоть времени на подобного рода занятия оставалось немного. Предпочитал, естественно, детективы. Но почитал также и классику. Его любимым литературным персонажем был Порфирий Петрович из «Преступления и наказания» Достоевского, и он определённо полагал, что носит это имя не случайно, что именно в честь знаменитого пристава следственных дел родители нарекли его Порфирием. Он даже старался походить на него, считая себя тонким психологом и знатоком человеческих душ, пребывал в твёрдой убеждённости, что не доказательства и улики определяют успешный исход расследования, но доведение подозреваемого до полного признания, а может и до искреннего раскаяния в содеянном 71 . Впрочем, последнее вовсе не обязательно. Раскаяние может повлиять на степень тяжести наказания, но ни в коем случае не на сам факт осуждения.

71

Порфирий Петрович – пристав следственных дел, правовед. «Лет 35-ти… Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, темно-желтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто более серьезное, чем с первого взгляда можно было от нее ожидать». Порфирий Петрович расследует убийство, совершенное Раскольниковым. Между этими героями происходит своеобразный поединок. Порфирий Петрович не только стремиться уличить Раскольникова в преступлении. Ему, как тонкому и умному психологу, интересна личность героя, его «идеи». Порфирий Петрович не имеет доказательств против Раскольникова. Допрашивая его, он жестко и целенаправленно подводит героя к признанию. И почти добивается своего, но в последний момент убийство на себя берет красильщик Миколка. Раскольникова отпускают. Но вскоре Порфирий Петрович снова приходит к нему и прямо обвиняет в убийстве процентщицы. Следователь предлагает Раскольникову самому признаться во всем ради облегчения наказания. Это подтверждает, что несмотря ни на что, Порфирий Петрович уважает Раскольникова как сильную личность, способную «заглянуть за край».

Тут взгляд Порфирия Петровича наткнулся на корешок одной из книг, на котором крупным золотом было выведено знакомое имя. Следователь взял книгу в руки и уставился на обложку широко раскрытыми глазами.

– Так вы писатель, Аскольд Алексеевич?! Это ваша книга?! – спросил он удивлённо, даже почти поражённо.

– Да… Моя… – ответил Богатов несколько растерянно. Ему ещё трудно было так резко переключаться с одной темы на другую.

– Интересно… Вот ведь как интересно… – продолжал изумляться Петрович, перелистывая страницы книги. – А о чём пишете? Детектив?

– Нет… Это совсем другое… – лепетал сбитый с панталыку Аскольд. – Хотя,… я думаю о том, чтобы написать детектив,… но… как-то всё… повода нет,… не могу придумать подходящий сюжет…

– Да бросьте вы, Аскольд Алексеевич, – не унимался следователь. – Неужто так прям и не можете? Наверняка уже сочинили хитроумный сюжетец, а? Ну признайтесь, бьюсь об заклад, что уже сочинили… и даже исполнили…

– Нет… Только так,… думаю пока… – Богатов, наконец, переключился на родную литературную тему и несколько расслабился. – Я сейчас другую книгу пишу,… совсем не о том,… хотя,… возможно,… как-нибудь потом,… в будущем…