Праздник саранчи

Оставшиеся двое, бросив сачки и добычу, закричали дико. Один из них перехватил с плеча охотничье ружье и выстрелил из обоих стволов в ту сторону. Оглядываясь, они выбрались на берег и, бросив противогазы, побежали в другую сторону.

Он вышел к тому месту, где только что возились люди, нащупал в щели и достал стальную полосу, расширенную с одного конца и заточенную под секиру, спрятал в ту же щель свой прут. Затем, оглядевшись, выбил секирой на стене три треугольника и хвостатое туловище. Пошел по протоке вниз по течению.

Он осторожно отодвинул крышку люка и выбрался в полутемном старом угольном подвале. Оглядевшись, придвинул крышку назад и присыпал углем. Пройдя через коридоры старей котельной, вылез в сборник золы, подошел к стене и по скобам выбрался в основание кирпичной трубы. Здесь была его, нора.

На площадке лежали тряпки, засаленные одеяла, выпотрошенные матрасы и, неожиданно, дорогая парчовая портьера, еще не сильно выпачканная в саже, стоял небольшой бак с водой, лежали прутья, полосы, лоскуты крысиных шкур.

Он напился и, не переодеваясь, мокрый, грязный, лег в ворох одеял, бросив руки в стороны.

Труба уходила высоко, вверху сужаясь, и там в кругу отверстия виднелось дневное синеватое небо и тусклая мерцающая звезда.

Руки его опять сложились на острой груди, рот открылся, он лежал, закинув голову, и все глядел и глядел на небо и слабую звезду, лотом не выдержал, перевернулся, глуша в себе какой-то звук, лег ничком, уткнувшись лицом в вонючий ворох.

Тоннель, которым он шел, выходил в огромную галерею, одну из центральных подземных магистралей. Высокий поток с гирляндами свешивающейся плесени терялся в темноте, от стены до стены было метров, тридцать, но вода здесь не поднималась выше колен.

Он хотел уже идти по галерее, как вдруг сел на корточки прямо в воду, держа секиру между колен, насторожился. Было тихо, только где-то уже шумела вода.

Бесшумно перебираясь через запруды сбившегося мусора, он вошел в боковой проход, но не в тот, из которого вышел, а с другой-стороны магистрали, снова сел на корточки в воду.

Галерея была неровной, вдали появился слабый свет, который скользил по воде, стенам и потолку.

Он лег в воду, вытянувшись вдоль стены, оставив только голову. Три мерцающих огня, покачиваясь в такт шагам, приближались. Негромко захлюпала вода, трое шли по середине галерея, светя фонариками. Проходя мимо, они осветили тот тоннель, из которого он вышел, и задержались у стены, где, оказывается, была масляная стрелка и цифры: 137/2 Юго-Запад.

Они остановились, тихо переговариваясь, достали планшет. Все трое в высоких, до пояса, резиновых сапогах, один в резиновой плаще, у всех рюкзаки, автоматы на груди, длинные палки-посохи. Сверившись, они двинулись дальше.

За ними вышел еще один. Он шел, не включая фонарика, внимательно следил за первыми тремя. Он был тоже с рюкзаком и палкой. И снова тихо.

И вдруг множество огней. Люди шли по четыре, по шесть в ряд, все с оружием, рюкзаками, некоторые в резиновых плащах, некоторые по пояс голые, в кожаных куртках без рукавов, длинноволосые и бритые. Шли спокойна, переговариваясь, у кого-то играл магнитофон. Тащили две резиновые лодки, нагруженные вещами. Один ехал по воде на велосипеде, останавливаясь каждую секунду, натыкаясь на спины впереди идущих. Прошло человек сорок, свет ушел дальше, и снова тихо.

Наконец прошли двое замыкающих. Он встал из воды и глянул им вслед. Огни и два темных силуэта на их фоне. Один из замыкающих иногда вдруг оборачивался и включал фонарь на полную мощность, проверяя тоннели.

Он снова сел, замер. Осторожно ступая, прижимаясь к стенам, прошли еще двое, в брезентовых рубахах, сапогах, с монтажными цепями на плечах. Эти явно следили за первыми.

Он тихо пошел следом, у бокового тоннеля остановился, не зная, куда идти. Прошел еще, подойдя к следившим почти вплотную, но они не заметили его.

Ему стало скучно, и он отстал, свернув в боковой проход, там на стене нащупал свой знак, осмотрелся, сел, потом вдруг бегом бросился по тоннелю, вверх в колодец, в следующий тоннель и, скоро снова оказался у выхода в галерею. Как раз в том месте, где проходили вооруженные люди. Посмотрев на них еще раз, он ушел прочь от магистрали.

От подвала с низким закопченным сводом коридор вел в следующий, пол которого был усыпан цементным порошком, обрывками крафт-мешков и битыми изоляторами, дальше через проход третий, и дальше целая цепь подвалов. В третьем подвале у одной стены стояла голая кровать с пружинной сеткой, а у другой, привалившейся к стене, сидел он и что-то медленно жевал. За подвальной решеткой, в пустом переулке начиналось хмурое тоскливое утро: Он сидел, бросив свое оружие на пол, жевал и с тоской смотрел на стену перед собой. Из прохода появилась крыса, пискнула и прыгнула назад, но он не услышал ее, а все так же тоскливо жевал, съехав по стене на локоть, костлявый, грязный, жалкий.

Что-то изменилось. Он прислушался. Еще некоторое время он сидел, затем медленно, нехотя встал, но вдруг быстро взял секиру, заспешил, уходя в проход, прикрыл за собой дверь, она была без засова, побежав быстрее, закрыл следующую дверь, засов там закрывался едва, бегом кинулся в следующий подвал, склонился там над крышкой канализационного люка.

Он уже отодвинул его, уже сел на пол, но вдруг передумал. Он встал, взял в правую руку секиру. Он пошел назад, через коридоры и подвалы, открывая двери, он ухе бежал, третью дверь он просто толкнул ногой и сразу ударил секирой первую собаку желтой масти.

Они рвались в дверь кучей, а он рубил их сплеча, не целясь. Они отбежали, и он вышел им навстречу.

Теперь, когда они снова бросились на него, обе двери были отрезаны. Kтo-то успел хватануть его за ногу. Хромая в туче цементной пыли, отмахиваясь от прыгающих к горлу, он отступил к стене. Он уже не успевал их рубить, но ни он, не они не издавали ни звука. Вдруг из двери выбежал человек в брезентовой робе с монтажной цепью на плече. В руках у него был тяжелый тесак. Пока собаки откатывались, он успел убить двоих, а третью просто разрубил пополам. Теперь они бились вдвоем, отжимая собак к дверям. Те вдруг разом развернулись и, стуча когтями по полу, ушли по коридорам. Снова стало тихо, оседала цементная пыль, и валялось около десятка собачьих трупов. Монах с тесаком улыбнулся. На лице его, от носа к уху, тянулся старый глубокий шрам. На улице зашумела машина, донеслись чьи-то голоса.

Он смотрел на монаха угрюмо, не выпуская секиры. Шагнул назад и, отвернувшись, ушел в проход. Монах, спрятав под брезент тесак, поправив цепь, шагнул за ним, но не пошел, лишь смотрел, как его длинная кошачья спина движется в подвалах.

Он вышел из подвала на улицу, бросил свое оружие и пошел по мокрому, свежему тротуару. Навстречу ему спешили на работу люди, с лицами чуть припухшими со сна. Утро было чистое, светлое, прохладное. Дыхание оставляло легкий пар.

Две маленькие девочки обогнали его. Они спешили в школу. Оглянувшись на него, они засмеялись.

На перекрестке уже было шумно и тесно от машин, Начинался час пик. Огромные, высокоэтажные дома клали Тени на целые кварталы, редкая зелень уже тронута первой желтизной. Люди изредка оглядывались на него, но им было некогда, они спешили по своим делам. Он ехал в автобусе на задней площадке, и люди отодвигались от него, морщили носы, а кондуктор столкнул его и выругался вслед Он шел по центральной улице, сливаясь с общей массой, потерявшийся в толпе.

На маленькой улице он свернул в старый квартал, прошел через, дыру в заборе, мимо сушившегося белья, вышел к старой котельной и остановился.