Предатель. После развода

— Я знаю, что Боря сегодня к папе, — причмокивает и сглатывает, будто действительно пьет, — папа сказал.

Настороженно кошусь на Германа.

Да как же так, блин?

Папе не светит никаких истерик, да? Он у нас особенный.

— Что еще папа сказал?

— Папа сказал, — Герман разворачивается ко мне, — во-первых, что у нас с Борей важное задание. Подготовить отдельную спальню для маленькой принцессы.

Это я сейчас переверну стол. Хитрый мудак. И как ему удается? Как, блин?!

Он вечно на шаг впереди меня.

— Ведь маленькая принцесса уже подросла, — с улыбкой говорит Герман, — и готова к папе в гости заглянуть. Если понравится в гостях, то может и остаться, поэтому Боря и папа постараются сделать красивую спаленку для принцессы.

У меня глаз дергается. Афинка важно кивает.

— Во-вторых, папа сказал, — Герман отставляет чашечку на столик, — что Боря сейчас много чудит и пытается напугать маму тем, что бросает ее.

Афинка опять кивает.

— И нам надо сейчас переждать, — Герман не отводить взгляда. — Иногда мальчикам надо перебеситься.

— Да, надо, — соглашается Афинка. — Боря очень вредный.

— Вот что сказал папа, — я улавливаю в голосе Германа легкое пренебрежение ко мне. — Ничего криминального. Я побеседовал со своей дочерью, как со взрослой девочкой.

— Я взрослая, — Афинка расплывается в улыбке, а затем ползет к Герману и забирается к нему в объятия. — У меня даже дочки есть.

Указывает на кукол:

— Вот.

— Рановато я дедушкой стал, — с наигранной печалью вздыхает Герман. — Планировал чуть попозже.

— Они со мной поедут к тебе в гости, — Афинка поднимает лицо, — можно?

— Можно.

— А… — Афинка открывает рот, — а возьми их сегодня.

Моргает и трет щеку.

— Хорошо.

— Ты их деда, — Афинка улыбается и строго смотрит на кукол, — сегодня вы поедите к деде. Вот.

— Надо им собрать тогда с собой рюкзачок, — Герман целует Афинку в макушку. — Или так без всего поедут?

— Нет! — возмущенно охает Афинка и решительно сползает с колен Германа. — Сейчас соберу.

Насупленная шагает к низкому стеллажу с ящиками, в которых хранятся все ее игрушки, и перевожу взгляд на Германа.

Он, конечно, молодец, что ловко и хитро избежал истерики Афинки, но мне почему-то хочется его ударить.

— В который раз ты уделываешь меня, — едва слышно говоря я, подавшись в его сторону.

— Это не соревнование, Анфиса, — тихо отвечает он.

— Ты, что, пытаешься меня сейчас пристыдить?

— Нет, я просто говорю, что я не соревнуюсь с тобой, ясно?

— А я думаю, что ты как раз это и делаешь.

— Тебе кажется, Фиса, — у германа в раздражении дергается верхняя губа, — выдыхай. Я не перетягиваю на свою сторону детей в желании их потом у тебя отнять. Ты же так думаешь, да? Я угадал?

Схватит игрушечный чайник и треснуть его?

— Нет, — его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего. Глаза темнеют, — я не отнимаю их у тебя. Я просто хочу быть им отцом, и я буду, а если ты начнешь этому препятствовать…

— А я препятствую? — судорожно выдыхаю я. — А? Препятствую? Я хоть слово плохое против тебя вложила им в головы? А? Как ты смеешь говорить такое, Гера?

Я резко и испуганно замолкаю.

Заметил он или нет?

Я его не называла Герой с того самого дня, когда застукала с другой женщиной. “Гера” для меня — теплое и уютное сокращение, которое первый раз слетело с моего языка, когда я узнала, что забеременела Борькой.

Сейчас он для меня не Гера, а Герман.

Но, похоже, я зря запаниковала, потому что мой бывший муж ничего не заметил в моей агрессивной реплике и не услышал “Геру”.

Либо услышал и не придал этому такое значение, которое я увидела в своей несдержанности.

— Ты права, не препятствуешь, — Герман медленно кивает. — Но да, я обеспокоен. Ситуация немного изменилась, верно?

Афинка вытаскивает ящик за ящиком. Сосредоточенно копается в них.

— Верно, — неожиданно для самой себя отвечаю честно и без резкости. — В жизни наших детей появится новая женщина, Герман. Да, я тоже обеспокоена.

Афинка выуживает из ящиков игрушечные фрукты и овощи. Аккуратно раскладывает их в сторонке и опять лезет в ящик, сдувая локон со лба. Я узнаю себя. Я так же сдуваю волосы с лица, когда они лезут в глаза.

В кармане Германа опять вибрирует телефон, и я вздыхаю:

— Да ответь ты уже, — встаю и шагаю к Афинке. — Платья твоих дочурок вот в том ящике, — сажусь рядом. — И кажется, — я подмигиваю, — там появилось парочка новых.

Глава 25. Я сама ему позвоню

— Заснула, — на кухню на цыпочках прокрадывается моя младшая сестра Анютка.

Сестра, из-за которой мои мама и папа чуть не разошлись.

Она сестра только со стороны отца, который изменил моей маме с сомнительной женщиной, и на свет появилась Анечка.

И ее пятилетнюю всучили моей маме в руки. Голодную, избитую и зашуганную девочку.

Моя мамочка, святой человек, приняла ее, как родную, полюбила и осталась с отцом.

Сейчас Ане уже девятнадцать. Красивая девушка с великими планами стать детским иллюстратором. Она уже несколько книжек для Афинки нарисовала. Одна книга — с ежиком-принцем, а вторая — с лисичкой-разбойницей.

Смотрю на Аню, которая наливает мне чай, и тяжело вздыхаю. Я ее очень люблю, и если бы не стойкость и доброта мамы, то Аня не стала бы для меня настолько родным человечком, который примчится на ночь глядя с шоколадными печеньками.

Моя мама простила отца, и наша семья выстояла, окрепла и даже сплотилась.

А я… Я бы на месте мамы все разрушила.

Тогда требовала у мамы поговорить с отцом, выслушать его, остаться с ним, а сейчас я поступаю иначе.

Но и папа вел себя по-другому.

Ведь так?

Хотя я могу судить только с позиции дочери, но я не знаю, какие разговоры и что творилось между отцом и матерью в те сутки, когда все вскрылось.

— Сама испекла, — Аня придвигает тарелку с шоколадными печеньками ко мне, — правда, вкусные, — улыбается. — Первые три партии я сожгла, а четвертая вкусная. Правда-правда.