Предатель

— У тебя нет ваэрит, Мориэт! — прорычал Эйтлишь. — Не тебе об этом судить.

— А ты не имеешь права указывать ни мне, ни моим людям, старик! — бросил в ответ Мориэт. — Слишком долго паэлиты страдали под гнётом твоих дряхлых вероучений. Мы начертим свой мейлах, путь паэла, путь, который говорит нам, что ишличен нельзя доверять или заключать с ними союзов. Ты далеко ходишь, разнося предупреждения о войне. Так пусть же она придёт и станет концом его рода.

Двигаясь с быстротой, явно усвоенной с детства, Мориэт снял копьё со спины и нацелил остриё на меня. Это действие повторили его спутники, и окружавший нас круг ощетинился наконечниками копий. Джалайна встала в боевую стойку, подняв молот, а я приготовился вытащить свой меч. Как ни странно, от этой демонстрации агрессии их скакуны всего лишь легко покачивали головами.

— Доэнлишь никогда бы не оставила свою метку на таком, как он, — продолжал Мориэт, тыкая копьём в мою сторону. — Ты, Эйтлишь, либо дурак, которого обвели вокруг пальца, либо обманщик.

Эйтлишь зловеще застонал, расправил плечи и начал надуваться. Похоже, он всё-таки готов был сражаться за меня.

— Единственный обманщик здесь это ты, — сказал он, и слова вылетали через стену стиснутых зубов. — Зачем? — вопросил Эйтлишь, обводя взглядом остальных всадников. — Когда-то паэлиты были верны нашим обычаям. Зачем вы позволяете этому сочинителю врак вводить себя в безумие?

Если гнев раздутого гиганта и напугал окружающих воинов, то никто этого не показал. Всматриваясь в их лица, я тут же узнал жёсткие, непоколебимые выражения настоящих фанатиков. Эти люди были так же преданы вере Мориэта, как и все те, кто когда-либо следовал за Эвадиной. Поняв, что у этого противостояния будет только один конец, я крепче схватил меч и начал медленно вытаскивать клинок из ножен. Мориэт смотрел на Эйтлиша. Если бы мне удалось быстро его прикончить, у нас появился бы шанс, хоть и небольшой.

Однако моё смертоносное намерение резко оборвалось вместе со всё более пространным спором между двумя каэритами, когда чёрный конь Мориэта поднял голову и издал звук, который никак нельзя назвать ржанием. Он был гораздо глубже — низкий грохот, лишённый какой-либо пронзительности. И меня он пронял до самых костей.

Мориэт немедленно умолк, как и Эйтлишь. В тот же миг с лиц паэлитских всадников слетели фанатичные ухмылки, а им на смену пришли широко раскрытые от страха глаза. Когда конь пошёл ко мне, Мориэт вздрогнул от ужаса, но не попытался его остановить. Я поборол желание бежать и заставил себя опустить меч, глядя, как надо мной нависает могучая голова коня. Когда он обнюхал меня, я почувствовал его горячее, затхлое дыхание, словно порывы горячего воздуха из открытой двери кузницы. И снова увидел разум в его глазах и понял, что стал объектом тщательной оценки. Я не мог не скользнуть взглядом к массивным, мохнатым копытам, и моё сердце заколотилось быстрее от осознания того, что это животное просто по прихоти может растоптать меня в хлам. Огромная лошадь фыркнула, снова привлекая моё внимание. Мелькнуло ли веселье в чуть прищуренных глазах? Не знаю, но, как бы то ни было, я не увидел никаких признаков враждебности.

Фыркнув, по всей видимости, удовлетворённо, конь поднял голову и отступил на несколько шагов, где встал на дыбы настолько внезапно и сильно, что Мориэта выбросило из седла. Он приземлился жёстко, но тут же гибко поднялся на ноги. Я ожидал ярости смущённого хвастуна, но вместо этого он ошеломлённо уставился на своего скакуна. Конь, однако, не удостоил Мориэта даже взглядом. Вместо этого он издал ещё один хриплый рёв, и лошади по обе стороны от него тоже поднялись на дыбы, сбрасывая всадников из сёдел. Другие паэла отступили назад, к большому разочарованию фанатиков на их спинах.

— Какой же ты жалкий дурак, Мориэт, — сказал Эйтлишь. Его распухшая фигура уменьшалась, пока он шёл к рыжей кобыле с пустым седлом, чтобы взять поводья. — Ты, может, и неспособен распознать метку Доэнлишь, но паэла способны.

Мориэт, утративший, по-видимому, всё неповиновение и решимость, не нашёлся с ответом и заковылял прочь, бросив копьё в темноту, как человек, спасающийся от сцены ужаса.

— Паэлит, который больше никогда не поедет на паэла, — сказал Эйтлишь, адресуя слова удручённым воинам. — Вот участь тех, кто отвергает истинный мейлах. Вы были дураками, но ни одной душе нет необходимости оставаться дураком навсегда. Искупите свою вину, сопроводив нас в Зеркальный город. — С этими словами он взобрался на спину кобылы. — Поднимайся, Элвин Писарь, — сказал он мне, указывая на чёрного коня. — Они не любят, когда их заставляют ждать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Эйтлишь сказал мне, что чёрного паэла зовут Утрен, что в переводе означало «Ночная Тень». Как Эйтлишь узнал это, оставалось одной из множества загадок касательно великих лошадей каэритских равнин, которые я так никогда до конца и не разрешил. В ту первую ночь, когда они увезли нас из лагеря, лошади на полном скаку мчали нас через тёмную гористую местность, по всей видимости, ничуть не опасаясь споткнуться. Вскоре я понял, что поводья, за которые я отчаянно цеплялся, не давали никакого контроля над животным — они были нужны просто для того, чтобы всадник не падал.

Когда над восточными вершинами холмов забрезжил рассвет, а я уже начал провисать в седле, паэла, наконец, замедлили ход. Я мог только догадываться, сколько миль мы преодолели, когда соскользнул со спины остановившегося Утрена. Меня мало волновало презрение паэлитов к тому, как я на дрожащих ногах, игнорируя их тихие насмешки, доковылял и сел рядом со столь же изнурённой Джалайной. Эйтлишь, естественно, не выказывал никакой усталости, и одного его сердитого взгляда хватило, чтобы заставить замолчать наших презрительно перешёптывавшихся сопровождающих.

Оглянувшись, я увидел, что местность изменилась. Крутые, покрытые лесом холмы превратились в небольшие пригорки, заросшие густой травой. Когда паэлиты спешились, Утрен и другие паэла пошли пастись, размахивая хвостами, ржа и толкая друг друга.

— Паэлиты ведь им не хозяева? — спросил я Эйтлиша. — Паэла просто соглашаются, чтобы на них ездили.

— Так всегда было с паэлитами и паэла, — ответил он. — Во времена после Элтсар, голодные и рассеянные жители равнин обратились к паэла за помощью, и те помогли, хотя то, как был заключён договор, навсегда останется загадкой.

— Элтсар? — спросила Джалайна.

— Так они называют Бич, — объяснил я.

— Так значит, он действительно накрыл целый мир, как утверждают свитки. — Она нахмурилась, качая головой. — А я-то считала всё учение Ковенанта бесполезным.

— Не всё. — Мои мысли неизбежно обратились к Сильде и Рудникам, к тому, как её вечно терпеливое лицо мерцало в скудном свете свечей, когда она пыталась преподать уроки, которые мне в конечном итоге так и не удалось усвоить. — В нём есть мудрость. Мы просто выбрали не того проводника.

Паэла дали нам отдохнуть и поесть до полудня, а потом вернулись. И снова Утрен подошёл ко мне, повернулся и нетерпеливо фыркнул. Он помчался сразу же, как я сел в седло — встал на дыбы и понёсся по лугам, даже быстрее, чем прошлой ночью. Я проверил, едут ли следом Джалайна и Эйтлишь, а затем сосредоточил все усилия на том, чтобы не упасть. Падение на такой скорости наверняка повлекло бы за собой не только несколько сломанных костей. Однако вскоре моя тревога сменилась восторгом. Без ужасов поездки ночью я начал ценить привилегию на полном ходу мчаться на паэла. Мир по обе стороны превратился в зелёные и синие пятна, а пейзаж впереди раскрылся в своём нетронутом величии. Как только я привык к движениям Утрена, его безудержная скорость принесла ощущение полёта, в котором я счастливо растворился, потому что эта радость заглушила мои тревоги, по крайней мере, на какое-то время.