Предатель

Эйтлишь ограничился кратким сердитым взглядом, и направился к другому арочному проёму на противоположной стороне сооружения. Мы с Джалайной пошли за ним к мосту, пересекли плавный изгиб его пролёта и направились к следующему островку. Шпиль здесь был ещё выше, а его полое основание снова оказалось сплошь исписано.

— Однажды у меня был ключ к переводу каэритских текстов, — сообщил я Эйтлишу, идя за ним через шпиль к очередному мосту. Видя, как напряглась его спина, как он сдерживает желание ответить, я понял, что не могу удержаться от ещё одной шпильки: — Его сформулировала аскарлийская учёная, моя знакомая в прошлом. Жаль, но мне пришлось отдать его Доэнлишь. Удивительно, что она никогда не считала нужным передать его в ваши руки, как думаешь?

Эйтлишь продолжал идти, но соизволил тихо проворчать в ответ:

— Обязательно расскажи это совету, Элвин Писарь. Среди каэритов есть те, кто запытал бы тебя до смерти за значение хотя бы одного слова, вырезанного на этих стенах.

После этого я почувствовал, что благоразумнее будет помолчать. Мы перешли ещё три моста к самому большому острову, на котором, соответственно, стоял и самый высокий шпиль. Учитывая знаменательные предупреждения Эйтлиша, я ожидал, что совет каэритских старейшин будет большим собранием, парламентом удивительных старцев. Вместо этого, войдя в тенистый простор основания шпиля, я насчитал только четверых человек, ожидавших нас в центре широкой полосы покрытых надписями камней. Пока мы приближались, они молчали, никак не приветствуя нашего проводника, а он не поприветствовал их. Однако яркий блеск его глаз в беспримесном мраке этого огромного пространства говорил о явной настороженности.

Подойдя ближе к группе, я увидел, что она состоит из двух мужчин и двух женщин. Как, видимо, всегда случалось с каэритами, все они различались по внешности и возрасту. В их взглядах я уловил богатый опыт — каждый внимательно изучал меня. Самый высокий среди них излучал наименьшую враждебность. Этот человек с волосами персикового цвета и ещё более бледной кожей, чем у Эйтлиша, сохранял спокойное выражение лица, граничащее с улыбкой. Несмотря на это, меня он осматривал сверху донизу не менее проницательно, чем его товарищи.

В сравнении с ним женщина слева от него казалась маленькой, хотя ростом была примерно с Джалайну. Её кожа была тёмной и безупречно гладкой, если не считать красноватых отметин на шее. Талик на спине и прочное кожаное одеяние выдавали в ней воина — и, судя по отсутствию шрамов, либо очень опытного, либо очень удачливого. Её лицо не отражало никаких эмоций, словно она опасалась того, что может выдать его выражение.

Сутулая женщина справа от высокого мужчины оказалась самой старшей в группе: она оделась в несколько частично рваных шерстяных шалей, а длинные пряди неаккуратно заплетённых волос ниспадали ей на лицо. Она опиралась на корявую ветку дерева, за которую держалась обеими руками. Опухшие костяшки пальцев и выступающие вены создавали впечатление, будто её плоть со временем приварилась к ветке. Её слабость была очевидна, но также очевидна и проницательность глаз, смотревших на меня из-под всклокоченной вуали волос.

Мужчина рядом с ней не пытался скрыть свою враждебность, а его бритая голова и одежда из оленьей шкуры выдавали в нём паэлита. Цвет его кожи был очень похож на цвет фанатика Мориэта, и я различил определённое сходство в чертах его хмурого лица, изборождённого как возрастными, так и, в отличие от женщины-таолишь, боевыми шрамами. «Отец Мориэта?», подумал я. «Даже дед». У каэритов трудно судить о таких вещах, учитывая продолжительность их жизни.

После того, как мы остановились перед ними, все они перевели взгляд с меня на Джалайну. Первым заговорил паэлит с подозрением в скрипучем голосе.

— Эту ишличен сюда не звали, — сказал он, указывая на Джалайну, но обращаясь к Эйтлишу. — Зачем ты привёл её в это самое почитаемое из мест?

— Он привёл её, потому что так пожелал я, — сказал я, получив небольшое удовлетворение от удивления мужчины, когда к нему обратились на его родном языке. — А я здесь потому, что так пожелала Доэнлишь. — Полагая, что капелька дипломатии могла бы сослужить мне хорошую службу, я изобразил на лице вежливую доброжелательность, развёл руки и опустил голову. — Если у вас есть ко мне вопросы, я на них отвечу. Хотя не стану притворяться, будто знаю все мысли Доэнлишь.

Женщина с палкой издала резкий скрежещущий звук. Сначала я принял его за кашель, но, увидев, как за свисающими волосами обнажились желтовато-серые зубы, понял, что это был смех.

— Он говорит бессмысленные банальности, — сказала она хриплым шёпотом, который всё равно привлекал внимание. — Как всегда с его народом. В одну минуту уговоры и комплименты, а в следующую — сплошной огонь, клинки и грабёж.

— И всё же на нём метка Доэнлишь, — проговорил высокий бледнокожий мужчина мягким, хорошо модулированным тоном, который прозвенел в моей голове колокольчиком узнавания. «Это учёный», решил я.

— Ты слишком много на неё ставишь, — возразила старая женщина. — Она не безгрешна. Я знала её задолго до того, как кто-либо из вас родился, помните?

— Она никогда не утверждала о своей непогрешимости, — ответил высокий. — Только о правдивости, и я никогда не видел, чтобы она колебалась в этом отношении. На нём её метка. И в наших обсуждениях это нельзя отрицать или игнорировать. Я чувствую на нём её руку, и знаю, что вы тоже.

— Я чувствую, действительно. Это не значит, что мне это нравится. — Старуха подошла ко мне, колыхая шалями и волосами. — Итак, — сказала она, остановившись и ткнув своей палкой мне в ногу, — как тебя называют, дитя?

— Если вам нужно моё имя, — ответил я, — то сначала я узнаю ваши.

Я увидел, как паэлит ощетинился на эти слова, а старая женщина снова скрипуче рассмеялась. Со своей стороны, учёный и воин не выказывали особых эмоций.

— Значит, имена? — старуха снова ткнула меня в ногу, на этот раз сильнее. — У меня их немало. Какое тебе нужно?

— То, которое вам больше всех нравится.

— Хм. — Она немного подумала. — Тогда можешь называть меня Шаэлишь. Это мне всегда нравилось. Его предпочитал мой десятый и самый любимый муж. Эта вот Турлия, — продолжала она, махнув палкой на женщину-таолишь. — Он — Деракш, — указала она на учёного, а потом кисло посмотрела в сторону паэлита. — А этого щенка зовут Кориэт.

— Возможно, родственник Мориэта? — спросил я, и приподнял бровь, взглянув на жителя равнин. — Которого мы встретили на пути сюда.

Это вызвало резкую тишину, поскольку остальные три члена совета посмотрели на паэлита. Он, однако, не сводил глаз с меня.

— Я горжусь называть Мориэта своим правнуком, — сказал он. — Лучший всадник из всех, когда-либо украшавших спину паэла.

— Тогда удивительно, что паэла, на котором он ездил, сбросил его и предложил свою спину мне.

По всей видимости, годы паэлита не уберегли его от вспыльчивости.

— Ты врёшь! — прошипел он, бросившись ко мне. — Как и все вы!

— Он говорит правду, — сказал Эйтлишь, и это тихое вмешательство тут же остановило Кориэта. — Не забывай, где ты.

Мой прошлый опыт общения с каэритами внушил мне впечатление единства. Казалось, что они всегда отличались сплочённостью и отсутствием разногласий, что отличало их от жителей Альбермайна. Видя, как Кориэт дрожит от ненависти к Эйтлишу, я задавался вопросом, не была ли такая сплочённость всего лишь видимостью. Они, конечно, древние и мудрые, но впервые я понял, какие глубокие различия в верованиях и целях проходят через сердца этих людей.