Предатель

— Многие приходили сюда за долгие годы. Глупцы, любопытные. Жадные до власти или знаний. Я знаю только одного, кто смог уйти после того, как прикоснулся к тому, что находится в сердце этого места. Проклятая душа, которую, думаю, ты встречал.

Проклятая душа. По моему опыту только один каэрит подходил под это определение.

— Цепарь, — сказал я. — Он приходил сюда. И тоже взял перо?

— Нет. Одного прикосновения оказалось достаточно. Тот, кого ты зовёшь цепарем, обладал могущественной ваэрит, и мог бы стать старейшиной. Однако из-за многочисленных проступков его стали избегать и презирать задолго до того, как он пришёл сюда, ведь он жаждал силы, чтобы победить старейшин, осудивших его. Прикоснуться к Малициту было всё равно что поджечь лужу масла. Проклятый, обезумевший и несчастный, он стал бродячей угрозой, пока я не изгнал его. Я ожидал, что он погибнет в горах, но, кажется, он нашёл пристанище в ваших землях, для которых подходил гораздо лучше.

«Мертвецы ему нашептали», — вспомнил я, и разум переполнили воспоминания о той неповоротливой фигуре на козлах телеги, которая везла нас с Торией на Рудники. Такие мысли неизбежно привели к гибели цепаря от рук Лорайн, убитого в тот момент, когда он пытался выпытать ответы у связанного меня. «Мертвецы рассказали ему его судьбу… Он действительно собирается тебя убить».

— Что именно случилось? — спросила Джалайна в равной степени раздражённо и озадаченно.

— Очень плохой сон, — сказал я, опуская меч. От этого движения зазубренный комок пера прижался к моим рёбрам. «Я мог бы просто его выбросить», — подумал я, и руки зачесались от этого желания. И всё же Ведьма в Мешке выражалась очень ясно. Эта вещь была нужна, и поэтому необходимо было и проклятие, которое она на меня наложила.

— Как мне это прекратить? — спросил я Эйтлиша, и, наверное, единственный раз за всё наше знакомство я увидел на его лице отблеск сочувствия.

— Я не знаю, — сказал он. — Знаю только, что ты должен его нести, иначе Доэнлишь не отправила бы тебя сюда.

Вздохнув, я вернул меч в ножны и, прислонившись к мёртвой берёзе, опустился на землю.

— Лучше всего поспать, — сказал я Джалайне, плотнее закутавшись в плащ. «Он постоянно пел, — вспоминал я, скрючившись в слабом ожидании отдыха, потому что этот лес наверняка был полон призраков. — Когда пел, он их не слышал».

* * *

Несмотря на мои страхи, я не увидел больше призраков в лесу. И хотя меня радовало их отсутствие, это казалось странным для земли, столь наполненной голодными душами ушедших.

— Я плохо разбираюсь в таких вещах, — сказал Эйтлишь, когда я поднял вопрос. — Но знаю, что мертвецы взорванного города не способны думать ни о чём, кроме желания прикоснуться к живым. Но тот, кого ты видел, говорил, не так ли?

— Да. — Я замолчал, понимая. — Он говорил по-каэритски. Язык, на котором здесь говорили в прошлые века, возможно, был и похож, но вряд ли я смог бы его понять.

— А-а. — Эйтлишь кивнул. — Значит, это более свежая душа, которую привлекло сюда, как и многих других, и которые попали в смертельную ловушку в объятья давно умерших.

— Это был ребёнок. Мальчик. — Я перевёл взгляд на Джалайну. — Кажется, он мечтает о матери.

— Нужда часто приковывает их к миру живых, — сказал Эйтлишь. — Готовься к более настойчивым духам, Элвин Писарь.

Из леса мы вышли к середине утра и увидели далёкие величественные водопады. Последующий спуск по наклонному каналу и переход вдоль берегов лагуны прошли, к счастью, без происшествий, хотя каждую ночь я проводил в тревожном ожидании. Я начал было думать, что проклятие само снялось или хотя бы задремало, но надежда мгновенно рассеялась, когда мы достигли поселения на южном конце озера. Там я наткнулся на голую женщину, которая стояла на одной из дорожек, и её не замечал никто из тех, кто проходил мимо или сквозь неё. Её бледная кожа казалась влажной, волосы завиты в кудри, из которых капала вода при каждом взмахе головы. И она кричала.

Звук был одновременно звериным и человеческим — бессловесный, нескончаемый визг ярости и горя. Полное безразличие окружающих каэритов казалось невозможным, поскольку я был уверен, что такой крик сможет пробить даже завесу между жизнью и смертью. Но слышал её только я. Один взгляд на её лицо, на глаза, запавшие в маску безутешного отчаяния, сказал мне, что это душа уже за пределами разума. Мне оставалось только пройти мимо, стараясь не встретиться с ней взглядом, чтобы она не поняла, что наконец-то нашла слушателя для своих воплей. Я слышал их всю дорогу до лодки и ещё первую милю после того, как мы отчалили. Когда её ужасная песня наконец-то затихла, я вытащил перо из кармана, размышляя о том, как легко было бы выпустить его из рук.

«Тебе нужно найти каменное перо, — сказала Ведьма в Мешке. — Ключ, который отпирает любую ложь».

— Ты не назвала мне цену, — пробормотал я, водя большим пальцем по древнему камню, бывшему когда-то плотью существа, которого Сильда считала не более чем метафорой. Я размышлял над противоречием: хотя теперь мне представлено неопровержимое подтверждение основ веры Ковенанта, знание не подкрепило мою веру. На самом деле Ковенант и его многочисленные мученики, реликвии, святилища и свитки выглядели теперь до абсурдного инфантильными. Неуклюжая попытка постичь что-то, выходящее далеко за пределы человеческого понимания.

— Увидел ещё одного? — спросила Джалайна. Она управляла румпелем, пока Эйтлишь разбирался с парусом, а я бездельничал в угрюмом созерцании. На обратном пути я рассказал ей о природе своего проклятия и о той вещи, которую унёс, полагая, что скрывать это от неё бессмысленно. Когда я кивнул, она пристально посмотрела на перо. — Брось эту хрень за борт, — сказала она.

— Не могу. — Я вернул перо в карман. — Нам оно нужно.

— Для чего? Как мертвецы могут выиграть войну?

— Они… многое знают. Видят то, чего не видят живые. Думаю, поэтому она и отправила меня достать его.

— Если оно так важно, то почему она сама за ним не пошла?

— По той же причине, по которой он не может его коснуться. — Я кивнул на Эйтлиша, вспоминая, что он говорил о цепаре. — В пере слишком много силы для того, кто уже и сам обладает большой силой. Только человек без силы может надеяться, что не сойдёт с ума, нося его. — Я говорил с убеждённостью, которой не чувствовал. Хотя крики мёртвой женщины до нас больше не долетали, но эхо от них до сих пор звучало, заставляя меня задуматься, сколько ещё я смогу выдержать, пока это не прекратится.

* * *

По прибытию в Зеркальный город нас встретил Утрен и два других паэла, ожидавших на берегу. Ни следа других сопровождавших нас паэлитов не было видно. Огромный конь фыркнул, когда я приблизился к нему, вздрогнув от руки, которой я коснулся его бока. Он следил за мной взглядом с настороженностью, которой не было во время путешествия на юг, и нетрудно было понять причину.

— Не нравится то, что я ношу? — спросил я, проведя рукой по его шее, и взобрался в седло. — Мне тоже.