Предощущенья

клювом водит в предчувствьи поживы;

он к тому же ещё и в три звёздочки мент,

6

а у Славки папаша паршивый:

гвоздь его воспитанья — армейский ремень...

Но мне лгать ещё не приходилось:

наползает на щёки пунцовая тень,

Славку жалко... И вдруг, словно милость,

из барака напротив старуха идёт

и менту:"Что ты мучишь детишек?

Сорванцы с Техучастка бежали и вот

всё каменьями да в воробьишек".

Закрывает сосед чёрный клюв за окном;

погрозив Славке пальцем, старуха

убредает в барак свой, стуча посошком;

мы бежим за сарайки, где глухо.

Славка грязные слёзы стирает со щёк,

бьют под майкой костяшками рёбра...

Встретил Славку недавно, он помнит урок:

правду всю говори только добрым.

НАТАШКА

В дни детства всё мне было в радость:

и свист скворца, и шарк шагов,

и лёд черёмухи над садом

под грозным блеском облаков...

Я был наивен, как букашка,

и беззаботен, как цветок,

но одноклассницу Наташку

поцеловал, любя, в висок

и застеснялся,— кто ж не знает

всю глупость мальчиков благих...

Теперь она внучат качает,

понятно, вовсе не моих.

7

Но улыбается при встрече

всей глубиной зелёных глаз

и вспоминаю я тот вечер:

Весну. Скамейку. Третий класс.

ПОХОРОНЫ 1960-ых

Память детства верней, чем любые венчальные кольца;

обручённые с детством, мы с ним проживаем судьбу...

Умирал человек, даже если последний пропойца,

обмывали его, одевали, покоя в гробу.

Если нет своего, то соседи несли пиджачишко,

"скороходы" да брюки и, руки уложив на грудь,

записным женихом, как нарядного в церковь парнишку,

благородно справляли в посмертье решающий путь.

На холстах полотенец подняв над землёй домовину,

три квартала несли за машиной её мужики,

чтоб покойного каждый мог помнящим взглядом окинуть,

чтоб оплакали бабы, простили, крестясь, старики.

И убогий оркестр из трубы, вальторны и тубы

да гремучих тарелок, к которым примкнул барабан,

созывал с ним проститься, надув полупьяные губы,

8

так, что дрожью спинной отзывался на звуки и ушлый пацан.

Над Россией шла вонь от сокрытых погостов ГУЛАГа,

от останков солдат, не укрытых в покои могил,

и народ поднимал здесь любого покойника стягом

к той надежде на вечность, которой он божески жил.

Все с ним свято прощались, коль злобе души он не продал,

и за гробом шли близкие женщины в чёрных платках...

Как не гнобь человека, душа обретает свободу

там, где хохотна власть, заменившая веру на страх!..

А теперь всё не так: из подъезда гроб тихо выносят

прямиком в катафалк, где лишь близким возможно сидеть,

словно частное дело — любая душевная осень

и семейное дело — любая телесная смерть.

Год соседа не видишь — что умер, узнаешь случайно...

То ль сочувствий стыдимся, то ль высохли в буднях забот

наши души, и жизни бессмертной сердечную тайну

на валютных дорогах забыл утомлённый народ.

9

1972-ой, 8-ой "А"

Труд экзаменов строгих закончился,

выпускной в восьмилетке у нас:

очень взрослые платья девчоночьи

и парнишьи костюмчики класс.

Новожилов влюбился в Беляеву,

а она от ворот поворот...

Всех на танец её выбирающих

Новожилов сегодня побьёт!

Эх, Беляева Тонька, отличница:

рост, фигурка — сплошная модель,

и на щёчках так ямки колышутся,

словно светом играет капель.

Только мимо идут одноклассники,

паралельщики мимо бочком:

не охота быть битым на празднике —

Новожилом могуч кулаком...

Мне Беляева больше не нравится,

втюрен в Людочку я Халимон;

пусть она не такая красавица,

но глаза, что ночной небосклон:

смотрит нежно, как звёзды в них падают,

глянет зло, словно молнии в них...

Только очень мне сердце не радует

Новожилов, ущербный жених:

ни к чему здесь такое тщеславие,

праздник общий — ведь жизнь впереди.

Приглашаю на танец Беляеву

и веду, прижимая к груди...

Стихла музыка. С минами жалости

паралельщики зрят мне в лицо.

Новожилов идёт, полный ярости,

10

вызывает меня на крыльцо.

Я спускаюсь туда. Он эластиком

кривит губы под бешенством глаз:

"Если был бы ты не одноклассником!.."

Право, стоящий был у нас класс.

ФАРТ

В городишке беспонтовом,

но познавшем толк в жулье,

рос я мальчиком фартовым,

как катил по колее:

шиш в кармане, взгляд в тумане

от елецких сигарет,

водка плещется в стакане,

танцплощадки манит свет...

В драках вспыльчиво-жестоких

кровянил свой нос и рот,

но смотрел подбитым оком

без сомнения вперёд...

Заводские проходные...

Милой девочки щека,

провожания шальные

по булыгам городка...

А к утру легко сшибали

с пацанами мы замки

и нас "явы" лихо мчали,

так, что свист студил виски!..

Кто попался... Я остался,

вышел в люди по кривой,

только с фартом распрощался,

словно с юностью самой.

11

* * *

Я был пьяным юнцом и ударил

отца по лицу:

я несдержанным был,