Предощущенья
Шрифт:
Георгины в саду увядают,
угасают, как угли в золе;
лепестки, шелестя, облетают,
в трубки свёртываются на земле.
Мне не жалко цветов, мне не больно
в мокрых сумерках серого дня,
27
только что-то уходит невольно
с увяданьем цветов от меня
и теряется в хмари дождливой,
лишь светлей и грустней на душе,
будто был я когда-то счастливым,
будто был я счастливым уже.
СТАРУШКИ
Без Бога природа убога,
как
и всякий похеривший Бога
понятней, чем гвоздь, для меня.
Но эти сухие старушки,
что в церкви сбирают нагар
и свечи последние тушат,
как тучи сиянье Стожар,
что знают, кому помолиться,
оглянут зажавшего грош,—
какая в них правда таится?
какая в них спрятана ложь?
Смотрю и понять я не в силах,
как будто стою в стороне
от преданной Богу России,
России, неведомой мне,
младенцем в купели крещённый,
взывающий к небу в пыли,
в блестящей столице учённый,
отпавший от соли земли...
А свечи рыдают, как очи
взирающих в вечную тьму,
и Лик, что во всём непорочен,
о тайнах сияет уму.
28
ВЕСЬ МИР РАСЧЕРЧЕН, КАК КРОССВОРД
1990-ые, "ЕЛЬЦИНИАНА"
Было время бархатных знамён
и парадных, с ретушью, портретов,
что над строем праздничных колонн
колыхались в марше пятилеток.
Было время верить в чудеса
в суете скукоженного быта,
когда гречка, мясо, колбаса
числились в разряде дефицита.
Было время спорить дотемна
об угрюмых снах литературы,
всей страной оплакать Шукшина
и читать под кляксами цензуры.
Было это время и прошло;
голодны теперь мы, да свободны...
Но свободе найденной назло
доллар вдруг стал страстью всенародной.
Идол, коррумпированный божок
с лицами заморских президентов
твёрже, чем лефортовский замок,
злее абакуммовских агентов.
Куплей и продажей мерит он
дарованья, чувства и идеи...
Много было горестней времён,
но доселе не было подлее!
* * *
1
Элитный клуб: Стриптиз провинциальный,—
лощёный блеск мелованных телес.
Официант столь вежливо-нахальный,
как чернецом прикинувшийся бес.
Сухие микрофонные певички,
до бёдер обнажившие бока.
Миллионер вкушает по привычке
руками парового судака.
Диетами подвяленные дамы
шампанское глотают в один дых...
Имущие, они не видят сраму,
когда едят и пьют за четверых,
когда потом на чёрном "мерседесе",
чуть кривуляя, движутся домой,
и отдаёт им
честь на бойком местепокой их берегущий постовой.
2
Средь богатых, так же, как средь сирых,
я с тревогой думаю опять:
тяжела некрасовская лира —
некому теперь её поднять.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ
— Уймись, метель! Какую уйму снега
на улицы ты за ночь нанесла!
Ну как мне на базар тащить телегу
торгового святого ремесла?
30
Раз не дотащишь — шмотки не повесишь,
а не повесишь, значит, — не продашь,
и очень скоро потеряешь в весе:
на прожитьё доход уходит наш.
Ты думаешь, коль я предприниматель,
то у меня все с "зеленью" чулки?
Предприниматель — это заниматель,
трубящий на налоги и долги!
А те, кто потеряли тыщам цену,
мобильниками гладя по лицу,
из грязной тени выйдя в бизнесмены,
стригут меня, как всякую овцу.
ЧИН
В грозном здании управы
в кресле с номером один
восседает величаво
дорогой казённый чин.
Разбирая с напряженьем
косных мыслей дурелом,
чин подписывает веленья
ценным "паркера" пером...
Чин идёт по коридору.
Чин выходит на крыльцо.
Чин на "мерсе" едет в город,
затемнив стеклом лицо.
31
Чин восплыл в свою квартиру:
араратский пьёт коньяк,
ест телятину без жиру,
в Интернете ловит бяк...
Всё для чина. Всё по чину.
Всех пред чинную личину!
БРАТВА
В углах притихли фраера,
топя трусливость глаз в стакане,—
братва, внучонок Октября,
гуляет нынче в ресторане.
Бушлатов нет. Есть пиджаки,
но сняты, брошены на спинки,—
и с каждой щурятся руки
на нас весёлые картинки.
Грудь колесом, кулак с ведро,
короткострижены, скуласты;
ещё б повесить на бедро
могучий маузер и баста!..
А, впрочем, есть, отнюдь не два,
но не таскают их впустую,
не зря же празднует братва
экспроприацию буржуя.
* * *
Милицейская дежурка:
плечи кутая в тужурку,
капитан, как дыроколом,
составляет протоколы
32
на бомжей, на хулиганов,
потрошителей карманов...
Прут казённые слова,
пухнет ими голова.
Капитан бы бросил службу,
да жильё семейству нужно,—
вот и тянет, как бурлак,
свою лямку так и сяк,