Председатель

— Далее. У нас есть кодекс законов о труде, обеспечивший рабочим свободное время. Но как видно из отчетов Нарминюста и Внудела, избыток свободного времени в сочетании с низкой культурой приводят к диким формам досуга — пьянству, хулиганке, беспорядочным половым связям.

— Мы отмечаем рост венерических, — поддержал Семашко.

— Таким образом, мы обязаны заняться свободным временем пролетариата. Расширить программы обучения…

При этих словах застонал Тулупов — проблема с преподавателями не решится даже через два года, после первых выпусков педагогических училищ. Ликбез вообще ведут все, кто умеет грамотно писать, хорошо хоть единую методику разработали.

— … занятия спортом…

— Площадок нет, — бросил наш вечный скептик Губанов.

— А на это есть третий способ занять время — субботники.

— Что, простите?

— Свободный труд свободно собравшихся людей. Добровольная и бесплатная работа на благо общества. Как при коммунизме, только сейчас.

— И как вы намерены внедрять это?

— Внедрять не надо, что такое толока — знают все. Вот и развить — советская толока в свободное от основной работы время. Благоустройство, площадки для занятий спортом, подмостки для выступлений, общественные здания — и так далее, точек приложений множество. Вот альбом проектов, разработанный Жилищным обществом — все объекты простые, любой можно построить за один-два дня при наличии бросового материала и рабочей силы.

— Не думаю, что хулиганье присоединится, — с сомнением протянул Джугашвили, глядя на Ленина.

— Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Введем социальный уровень, способ учета полезности человека для общества. Отработал на толоке — плюсик. Отучился на курсах — плюсик. Пьяный на работе — минус. Выше уровень — больше благ человек может получить. Кредит, отпуск в санатории, зачисление на рабфак… Чем ниже — тем меньше, вплоть до передачи в суд и последующей изоляции.

— Контроль? — Ленин отложил сломавшийся карандаш и выдернул из стаканчика новый, заточенный до игольной остроты.

— Народный, через Советы, артели и профсоюзы. Регулярные открытые пересмотры уровня. Вводить предлагаю обычным путем — в трех-четырех губерниях, для обкатки.

— Эдак у нас рабочих не останется, — прогудел Вася Собко.

— А вам так уж нужен пьяный рабочий? Тем более, изолированных можно и нужно перевоспитывать, но тут слово Нарминвнудела.

Слово было простое — как и положено ведомству силовому, про методы силовые. Усиление охраны общественного порядка, создание бригад содействия милиции из сознательных рабочих. Товарищи министры предложили массовые облавы в криминальных гетто. Выловленных — судить и направить на строительство Беломоро-Балтийского канала, которое запланировали на весну.

По облавам пригласили выступить товарища Федорова, начальника московской милиции. От Гнездниковского до Кремля пять минут на автомобиле, позвонили — и вот он тут. Ваня докладывал толково и по делу, но плакался, что для полноценной операции не хватит сил. Тем более в масштабах страны, поддержал его министр. Но эту проблему разрешили быстро:

— Мы армию из Польши отводим, вот вам и силы. Направить по два-три полка поближе к месту облавы, две недели на вхождение в курс — и приступить.

Одновременно во всех крупных городах… Хитровка, Лиговка, Подол, Молдаванка… Полная секретность подготовки… Обеспечение возложить на товарища Савинкова… Единогласно.

В Москве прибывшие с запада полки разместили в Иоанно-Предтеченском монастыре, Покровских казармах и Воспитательном доме, взяв Хитровку в клещи. И две недели хитрованцы привыкали к виду ротных колонн, топающих мимо по разнообразным военным делам, так что одновременное выдвижение трех полков никого не обеспокоило. Войска и милиция замкнули оцепление и начали зачистку, задерживая поголовно всех. Затем примерно две тысячи человек отконвоировали в Спасо-Андронниковский монастырь, где заблаговременно развернули фильтрационный лагерь. Без крови не обошлось — в четырех местах криминал оказал сопротивление, итого около двадцати трупов и полсотни раненых, милицейских погибло трое. Причем в силу недоработки — ну не получили мы точные планы подземелий, как ни старались инженеры Моссовета. Отсюда и потери в катакомбах подвалов и канализации.

Урки хорохорились, кидались в блатные истерики типа “я на фронтах кровь проливал, имею право!”, однако московский сыск во главе с Маршалком работал четко. Буквально через день военно-полевой суд приговорил за убийства семь человек к высшей мере. Их показательно расстреляли прямо там, в монастыре, на глазах остальной публики. После чего все истерики как рукой сняло.

Примерно так же прошла зачистка в Питере. А вот в Киеве облаву встретило организованное сопротивление. Более ста убитых, из них почти половина милиционеров и военных, стали поводом к внутреннему расследованию — милиция там и раньше особых успехов не имела, а сейчас прямо напрашивалось предположение об утечке или вообще прямой работе на криминал.

Выезжал туда Савинков, и его ребята нашли печную заслонку. Обычную заслонку, на чердаке, над кабинетом начальника городской милиции. Откроешь — слышно все, что в кабинете говорят. Вот уборщица и слушала. А потом сожителю своему, из урок, пересказывала. Тот за полгода в блатной иерархии на большие высоты поднялся, но не фартануло — пристрелили в облаве.

Хитрозадые же гоцманы, не надеясь на сохранение тайны, “возглавили процесс” и намекнули уважаемым людям с Молдаванки, что Советы намерены их сильно огорчить. Но вот есть за морем прекрасный город Константинополь… и шо бы ви думали — условия для гешефта там самый цимес! Одесская милиция всячески помогла внезапной эмиграции пары сотен человек, а остальных повинтили в грандиозном цоресе.

Все это рассказывал мне Федоров, заехавший по старой памяти в Сокольники. И показавший маляву, разосланную по всем тюрьмам и даже в газеты:

Мы, все воры, решили послать в крупные города своих представителей к своим товарищам. Мы все постановили действовать так: кого встретим в темном углу, — будем убивать, это единственная наша месть за облавы. Забравшись в дом, мы не будем воровать, а будем всех убивать, даже детей в колыбели, и прекратим свою кровавую расправу только тогда, когда прекратятся облавы. Если ловишь преступника, то как человека, чтобы предать суду. А не как зверя, загоном, чтобы расстрелять в монастыре. Если облавы будут продолжаться, то свою угрозу мы начнем выполнять с ноября.

— Лихо. И что, как реакция?

— Некоторые верят. Но сейчас у нас негласное указание — при сопротивлении не стесняться применением оружия, и уркаганы это почуяли. А вообще… Криминалу есть где разгуляться, пока буржуев не вычистим, пока есть что грабить. Да и среди рабочих большое недовольство — не за то боролись, чтобы буржуи жировали. Которые порезче, те в хулиганке выплескивают, а то и в урки уходят.

— Брось, Ваня. Сам знаешь, блатные и последней полушкой не побрезгуют, не в буржуях тут дело. А насчет рабочих — надо всем хорошую жизнь делать, а не буржуев до нищеты обдирать.

— Так фабриканты же, эксплуатация!

— Ваня, мы новое строим, для этого не нужно разрушать старое под корень. Наоборот, пусть капиталисты конкурируют с нами, пусть научат нас вести дела. А чтобы хозяйчиков в узде держать, на то профсоюзы есть, КБС и рабочий контроль.

Федоров хотел было возразить, но тут рявкнул гудок авто, хлопнула дверца, за ней калитка — и нам явился герой польской кампании в сопровождении долговязого носатого офицера в иностранной форме.

— Вот, познакомьтесь, взял в плен в Польше. Шарль де Голль, тот самый, — весело хлопнул его по спине Митя, подталкивая вперед.