Председатель
Шрифт:
Не дрожи, колено —
Наше дело лево!
Мы за вольный рево-
люционный строй!
Наша правда — с нами.
Вьется наше знамя.
Что нас ждет, не знаем,
но не побежим.
— Анархисты, — сообщил очевидное Ленин и отошел вглубь трибуны.
— Анархо-синдикалисты, — поправил Михненко. — Главный флаг черно-красный.
— Хрен редьки не слаще, — отозвался уже из второго ряда Предсовнармина.
Да, вот еще одно нелюбие в рядах Союза Труда, не переносит товарищ Ульянов братков-анархистов. Вон, кстати, первым шагает давно выздоровевший Железняк, рядом с ним — Алексей Боровой. Под его влиянием синдикалисты крепко взялись за профсоюзы,
В поле рожь не сжата.
Есть патрон на брата
да еще гранаты,
да еще штыки…
Кто сорвать захочет
знамя цвета ночи,
тот рискует очень
не сберечь башки!
— Вот тоже недавняя песня, — прокомментировал Исай. — Представляешь, пришло письмо, в нем только текст и подпись “слова Владимира Платоненко”. Кто, откуда — неясно.
— И много у тебя таких писем? — отвлекся я от происходящего у трибуны.
— В последнее время хватает, — довольно улыбнулся Исай. — Причем тексты очень разные, но чутье подсказывает, что пишет один человек.
— Почему это?
— Особенности стиля там, где есть сопроводительная записка.
А вот про Bandera Rossa, под которую мимо нас бодро прошагала итальянская делегация, Андронов ничего сказать не смог. Ну так он же редактор “Правды”, а не Avanti!
Помахать соотечественникам к парапету протиснулся Грамши, следом, как только зазвучала “Варшавянка” польской колонны — Мархлевский, последним к ним присоединился Либкнехт.
— Улыбаемся и машем, товарищи!
Но просто махать неинтересно, и все трое, пользуясь моментом, почти в унисон начали выкладывать мне свои обиды на англичан и французов. Произошедший всего за год итало-германо-польский поворот налево сильно не понравился европейским буржуям. Французы давили на Германию и закулисно накачивали “Аксьон Франсез”, крайне правую, почти фашистскую группу, англичане дергали за разные ниточки в Италии и Польше, где с каждым днем укреплялись Советы.
Не успели они выложить мне все наболевшее, как над площадью грянул Einheitsfrontlied — и пусть рот-фронтовцев было немного, но пели они от души и чеканили шаг на зависть кадровым военным. Жаль, Эрнст Буш еще молод, хотя, может и споет эту песню попозже:
Und weil der Mensch ein Mensch ist,
drum braucht er was zum Essen, bitte sehr!
Es macht ihn ein Geschw"atz nicht satt,
das schafft kein Essen her.
— О, наши! — разулыбался Либкнехт, увидев во главе Эрнста Тельмана.
Даже Герман Мюллер, не особый любитель красных фронтовиков, подошел их приветствовать.
Drum links, zwei, drei!
Drum links, zwei, drei!
Wo dein Platz, Genosse, ist!
Reih dich ein in die Arbeitereinheitsfront,
weil du auch ein Arbeiter bist.
Пока шли немцы, Мюллер добавил, что Германия сколько может затягивает выплату репараций и что в самом крайнем случае, если совсем уже припрет, они объявят дефолт. А пока он как министр иностранных дел рассыпался в благодарностях Советскому блоку за поддержку в Лиге Наций. И нам — за поставки продовольствия. Международная солидарность в деле, как и с Финляндией, причем солидарность обоюдная. Мы-то станки и специалистов получаем, хотя, судя по донецкому делу, не всегда правильных.
Оркестр пресненцы себе сделали отличный, чтобы не ударить в грязь лицом перед симоновскими и над площадью поплыла незабываемая мелодия:
Широка страна моя родная!
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где
так вольно дышит человек!— Тоже из писем, — флегматично констатировал Андронов.
— Хм… что-то я не помню, чтобы ты это печатал в “Правде”.
— А мы и не печатали.
— Почему?
— Там неблагозвучие, “много в ней”, получается “мно говней”. Решили отложить, а вон вишь ты, послали не только нам.
Андронова оттер Савинков и тихо, почти на ухо, сообщил последние новости о массовых проверках, которые не останавливали даже на праздники. Группы (вроде той в угледобыче) сложились много еще где. И комиссия нащупала даже реальные тайные организации бывших чиновников, офицеров, священников, фабрикантов. Правда, народишко там все больше невладелый — кто поумнее, либо принял революцию, либо давно уехал, остались вот такие “Союзы меча и орала”. Но тем не менее, они есть и они могут вредить, а добрые дяди-дипломаты ищут и находят к ним подходы. Вот Борис и порадовал тем, что есть материал и на послов.
— Продолжай собирать доказательства, — я радовался, глядя на веселые и плотные колонны рабочих, не забывая махать им.
— Само собой, но англичанам надо по рукам дать и ответить так, чтобы они зареклись в наши дела соваться. Давай ирландцам поможем? Или вот, английским профсоюзам? У них там, по сведениям Вельяминова, всеобщая забастовка назревает.
— А давай стравим Англию с Америкой? Издадим мемуары про Кимберли и про ограбление поезда.
— От имени американцев! — сразу въехал в идею Борис. — Ну да, детали мы знаем, англичане сразу поймут, что это писали реальные исполнители… Только нужно очень хорошо с языком поработать, и вообще все обставить так, чтобы на нас и подумать было нельзя. Красивая комбинация получается…
А еще у нас есть Индия, где можно помочь Национальному конгрессу. Или подбросить американского оружия тем же ирландцам. Да мало ли как можно наступить на мозоль джентльменам — взять и построить железную дорогу до Тегерана, например. Только уж тут надо будет ухо востро держать, взбесятся.
Наконец, на площадь вступила Первая Конная, впереди, на броневике, катился сияющий Нестор.
По военной дороге
Шёл в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани до Волги
Мы коней поднимали в поход.
— Что, песня тоже из писем? — пихнул я в бок Андронова.
— Ага, — согласился он. — Но так себе, ты послушай, “Среди зноя и пыли мы с Махною ходили”, это же ужас, а не слова!
— Ну так поют же!
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Пролетарские наши клинки.
Под военных поговорить подошел Фрунзе и тоже помянул англичан — гадят в Туркестане, возбуждают мелкие нации к свободе. Вот казалось бы, что у нас, что у англичан в основе одно — у них свобода и закон, у нас воля и справедливость, а какая громадная разница! А потому, что свобода — для одного, а воля — для всех, и точно так же с законом и справедливостью.
— Банды мы, конечно, гоняем, — продолжал Миша, — но они будут множится, пока мы не дадим воду сартам. Будет вода — они сами любую банду закопают. Михаил Дмитриевич, можно как-то ускорить строительство канала?
— Пока никак. Вырыть-то мы выроем, да надо облицовку делать, а то половина воды впустую уйдет. Сейчас разные эксперименты идут, вроде с бетонным полотном что-то получается, как будет приемлемое решение — сразу и начнем.
Строить. Чем больше я кручусь в этой политической каше, тем больше хочу строить. Может, мне на пенсию податься и заняться, наконец, профессией? Уйти, как Дэн Сяопин, со всех постов, пусть сами разбираются. Наверняка смогут, незаменимых у нас нет, а в крайнем случае я и вмешаться смогу.