Председатель
Шрифт:
– Вот дьяволы!
– отплевывается Алешка.
Словно ища защиты, девушка прижалась к ступенькам вездехода Она подымает смеющееся лицо, это Нюра Озеркова.
– Слушай, Нюра, - наклоняется к ней Трубников, - если хочешь, поступай летом в институт.
– А мне и здесь хорошо!
– с вызовом говорит девушка.
– Я очень к телятам привязалась.
Из-за сугроба - шапка на затылке, в поднятой руке ком снега выскакивает парень.
– Жизнь или смерть?
– кричит он Нюре и тут замечает председателя.
– Добрый вечер, Егор Иваныч!
–
– тепло говорит Трубников, и Нюре: - понимаю и одобряю твою привязанность.
– Вы о чем?
– спрашивает Валежин, подходя к машине.
– О телятах, - отвечает Нюра.
Вездеход Трубникова продолжает, свой путь.
– В том-то все и дело...
– вслух произносит Трубников.
– Чего?
– не понял Алешка.
– Ты никогда не задумывался, чем движется жизнь?
– Не-е!
– Тем, что Ваньке хочется целоваться с Машкой. Что наступает ночь, а утром звучат гудки и все расходятся по своим местам, и пока все это есть жизнь будет продолжаться.
– Мудрено.
– Нет. Проще пареной репы.
У своего дома Трубников соскакивает, а вездеход
уносится в темноту. Трубников идет к дому, но тут его
кто-то окликает:
– Егор Иваныч!
Он оглянулся, густая тень ракиты накрыла женскую фигуру. Трубников подошел.
– Доня? Ты чего тут?
– Тише!
– Она берет его за руку и увлекает в тень.
– Я уже третий день тебя выглядываю, все нет и нет...
– А чего в дом не зашла?
– Нельзя, чтобы меня с тобой видели. Слушай, Семен на тебя заявление послал.
– Тоже - новость! В райкоме особый шкаф для его заявлений поставили.
– Да не в райком, а в эту... в безопасность...
– Это сейчас в моде, - усмехнулся Трубников.
– Плохое заявление... Что ты окружил себя врагами народа и все по их указке делаешь.
– Хватит чепуху городить.
– Крест! Я всего прочесть не успела. Семен отнял. Там про Кочеткова прописано, будто он говорил, что в лагере крыс едят, и чего-то еще про Сталина - не разобрала.
– Чем ему Кочетков помешал?
– Он говорит, Кочеткова по болезни освободили, ему ничего не будет, зато, мол, Егора с колхоза попрут.
– Вон что!
– Ты скажи этому Кочеткову, чтобы он мотал отсюда!
– Ему дальше огорода ходу нет! Он все равно что стреноженный...
– Это почему же?
– У него паспорт с клеймом... Эх, Доня, и как ты можешь жить с таким гадом, как Сенька?
– Ас кем мне жить прикажешь, с тобой?
– на лице Дони блеснули слезы. Я согласная! Пойду с тобой хоть в тюрьму, хоть в лагерь, хоть куда хочешь!
– Да будет тебе...
– А ты на меня глядел, я подмечала!
– с отчаянностью шепчет Доня.
– На ноги мои глядел, на грудь глядел!
Странно, Трубникова словно не удивляет этот неожиданный ее порыв.
– Может, и глядел, только пустое это...
– И для меня пустое! Я с Семеном на всю жизнь вот так связана!
– Это почему лее?
– А он мне мой грех простил!
– быстрым шепотом
– Ну, ступай, только побереги себя, Егор!
– Она вдруг подалась к нему всем телом и сильно прижала к себе рукой.
– Ну, ступай, ступай!..
Трубников не пытался ее оттолкнуть, молча смотрел на блестящее от слез лицо. Когда же она отпустила его и скрылась в темноте, он еще несколько секунд недвижно простоял под деревом.
– Что так долго?
– спрашивает Кочетков Трубникова, который уже разделся и обметает голиком сапоги.
– Я уже начал беспокоиться...
– Напрасно! Просто был большой и добрый разговор.
– Значит, Чернов - человек?
– Да еще какой! Мы с ним тут кое-что затеяли... Мне понадобится твоя помощь...
– Ну что ж, за мной дело не станет. Давай-ка к столу. Будем ужинать...
– А выпить не найдется?
– неуверенно спросил Трубников.
– Ого!
– поражен Кочетков.
– "Я слышу речь не мальчика, а мужа!"
– Замерз что-то...
Кочетков достает с полки начатую четвертинку, стопки.
– И всего-то есть в нашем холостяцком доме!
– Он быстро накрывает на стол.
– Обслуживание на высшем уровне, - одобряет он сам себя.
И теперь усталость и трудные мысли свалились на Трубникова, придавили плечи.
Разливая водку по стопкам, глянул на него Кочетков.
– Разговор был добрый... а вид у тебя... или устал?
– Да нет...
– Трубников провел ладонями по лицу.
– Много все-таки сволочей на белом свете, - вздохнул он.
– Ну да черт с ними! Не такое перемалывали.. За что вьшьем?
– Я - за тебя, Егор.
– Нет, давай - за нас!
Они чокаются, пьют, и в это время по окну, глядящему на улицу, хлестнула ярким светом фар подъехавшая машина.
Затем свет отсекся, из оконной протеми глянуло в избу незнакомое мужское лицо в фуражке.
Трубников и Кочетков поставили пустые стопки на стол, молча смотрят друг на друга. Хлопает входная дверь, в сенях - грубый постук сапог.
– Вот и выпили на посошок!
– сказал Кочетков и прошел в свою комнатенку.
В кухню входят четверо. Одернув китель, Трубников заступает им дорогу.
– Не торопитесь, товарищ Трубников, еще успеете, - говорит один из вошедших и отстраняет его прочь.
– Кочетков Василий Дмитриевич здесь проживает?
– громко спрашивает другой.
– Да!
– слышится спокойный голос
Кочетков вышел из боковушки, полностью снаряженный в дорогу: в пальто и шапке, - он-то сразу понял, за кем пришли.
– Оружие?
– Гаубица в огороде, - говорит Кочетков. Оттолкнув его, двое проходят в скудно обставленную комнатенку и начинают обыск
Один из вошедших потянул с полки книгу и обрушил с десяток томов.
– Осторожнее, - побледнев, говорит Кочетков, - это ЛЕНИН!..
Кочеткову делают знак выходить. Трубников протягивает ему сверток с бельем
Кочетков слегка кивает. Говорить ему ни к чему - каждое слово сейчас на учете.