Председатель

– Убедительно?
– спрашивает Трубников.
– Или дальше пойдем?

Клягин рассеянно покусывает травинку.

– Никакой Америки ты мне не открыл, - говорит он нехотя.

– А я не Колумб, я хозяйственник, и повторяю: надо нам с "Маяком" объединиться.

– Едва ли тебя поддержат, - так же вяло и рассеянно говорит Клягин. Сердюков о районе думает, а ты, Егор Иваныч, только о своем колхозе. Когда в районе с планом туго, Сердюков все как есть отдает, а из тебя зернышка не вытянешь.

– Опять, что ль, средние цифры?
– пренебрежительно бросает Трубников. Процент натянуть?..

– Да, опять!
– вспыхнул Клягин.
– Ничего другого с нас не спрашивают. Дали - сошло, не дали - мордой об стол!

– Ну, валяйте и меня мордой об стол, только прислушайтесь, только постарайтесь понять, ради чего мы тут бьемся!
– настойчиво говорит Трубников.
– Мы хотим доказать, что значит материальная заинтересованность колхозников, помноженная на инициативу.

– Ты эти мелкобуржуазные штучки брось, - замахал руками Клягин. Заинтересованность! Инициатива!..

И он быстро зашагал к "Москвичу".

Большое свежепобеленное здание нового клуба. На окнах следы только что закончившейся малярной работы.

На крыльце, покусывая травинку, тоскует московский корреспондент.

– А я вас жду, жду!
– невольно говорит он подошедшему Трубникову.

– Не оценил вашей оперативности, - со скрытой насмешкой отзывается тот.
– Как цифры?

– Разбудите хоть ночью, любую назову!
– с легкой профессиональной гордостью отвечает Коробков.

– Вам только цифры подавай!..

– Нет, - серьезно говорит Коробков.
– Мне как раз хочется понять, что лежит за этими цифрами.
– Он вынимает блокнот.
– Как вы добились, например, такой высокой оплаты трудодня?

Из клуба на крыльцо, потчуя друг дружку табаком из тавлинок, выходят два плотника в фартуках, волосы подвязаны тесьмой. Вдруг они увидели Трубникова. Разом опустив руки по швам, они делают налево кругом и строевым шагом возвращаются назад. Даже очутившись в зале, они не меняют шага, так потрясла их встреча с председателем, не терпящим праздных перекуров.

– К параду готовитесь?
– спрашивает бригадир строителей Маркушев.

– На батьку наткнулись, - очнувшись, ответили плотники.

– Чего он там делает?

– С корреспондентом лясы точит...

– Ну да? Он сроду корреспондентов не уважал!

– Значит, неспроста, - глубокомысленно замечает один из плотников...

– ...Отругайте нас, - настойчиво говорит Трубников, - отругайте на все корки, что неправильно укрупнились, что "Маяку" и "Труду" надо объединиться, - громадную пользу принесете!

– Это верно, - соглашается Коробков.
– Но я послан на позитивный материал.

– Чего?
– не понял Трубников.

– На положительный...

– Это и будет положительный материал, если делу послужит.

– Товарищ Коробков!
– слышится голос Клягина.
– Закругляйтесь, опаздываем!

В доме Трубникова. Борька и Кочетков сидят у стола. Перед Кочетковым толстая книга по истории изобразительных искусств, у Борьки напряженный и робкий вид экзаменующегося.

– Какие существуют ордера колонн?
– спрашивает Кочетков.

– Значит, так...

– Отставить! Отвыкай от речевого мусора, без всяких "значит".

– Зна... гм.. дорический, ионический, коринфский.

В комнату с шумом входит Трубников и швыряет на стол газету.

– Читай!
– говорит он Кочеткову. Тот разворачивает газету.

– Позавчерашняя? Мы еще не получали.

– Я выдрал из подшивки в райкоме, читай!

– "Профессорские заработки в колхозе". Что за бред?.. Мать честная! Да это же о нас.

Он читает, шевеля губами, и глаза его все сильнее расширяются от удивления. Борька, а потом Надежда Петровна тоже заглядывают в газету через его плечо.

– Хорош гусь этот Коробков!
– возмущается Трубников.
– К нему - как к порядочному, а он вывалил на нас кучу сахарного дерьма, и хоть бы слово о деле!

– Мда!
– говорит Кочетков.
– Вот это отлил пулю...

– Мне Клягин, знаешь, что сказал: "Выходит, не мы одни очковтиратели?" Какая же сволочь этот писака!..

– Погоди!
– спокойно говорит Кочетков.
– Клягин же вот думает на тебя. Может, и Коробков не больше твоего виноват? Ему так указали...

Борька и Надежда Петровна выходят в кухню.

– Мама, - тихо говорит Борька, - а разве в газетах пишут неправду?

Надежда Петровна не успела ответить. Дверь широко распахнулась, и на пороге выросла нарядная, какая-то торжествующая фигура Дони.

– Тебе чего?
– оторопело проговорила Надежда Петровна, не привыкшая к подобным визитам.

– Скажи Егору, чтоб сей минут шел к нам.

– Это зачем?

– Не твое дело!

– Как это - не мое?
– возмутилась Надежда Петровна.
– Я все-таки жена

– Видали мы таких жен!
– громко и развязно говорит Доня.
– К нему настоящая жена приехала!

Надежда Петровна рухнула на лавку. Трубников слышал последние слова Дони. Он вышел из горницы и, сразу поняв по торжественному выражению Дони, что она сказала правду, молча толкнул рукой дверь.

Женщина в костюме из тонкой серой фланели поднялась навстречу Трубникову. В ее движении был и сдерживаемый порыв, и радость, и смущение, и что-то материнское.

– Егор!..
– проговорила она, и ее полный округлый подбородок дрогнул. Егор!

Доня, успевшая прочно прислониться спиной к дверному косячку, готовно начала подергивать носом, выражая крайнюю растроганность.

– Здравствуй, - сказал Трубников, никак не ответив на движение своей жены.
– Ты зачем приехала?

Ей пришлось опустить руки.

– Ты все такой же, Егор, - печально сказала она, - суровый, замкнутый, без искры тепла, а ведь мы столько лет не виделись!

– Ты зачем приехала?

– Неужели у тебя нет других слов для меня?
– проговорила она беспомощно.