Предвестники табора

— Да. Отец сказал, что рядом может шляться какой-то маньяк… Не верю, папа просто предлог придумал…

— Я вот что слышал сегодня… — принимался говорить и Пашка, — насчет Перфильева… То, что с ним стряслось — имеет ли это отношение к исчезновению Ольки?

— Есть такая вероятность? — спрашивал Мишка.

— Тут слухи разные ходят…

…Так мы общались потихоньку, — но достоверной информации было не добиться. Все самые свежие известия приносил дядя Вадик, принимавший непосредственное участие в поисковой кампании. Но никаких определенных результатов не было.

Спустя пять дней мало уже кто надеялся, что Олька жива — хотя бы.

Ее так и не нашли.

Через две недели из нашего поселка ни с чем убрался последний милиционер. За пару дней до этого я слышал краем уха, как дядя Вадик говорил моей матери:

— Все облазили. Снова. И лес, и все поля ближайшие. Ничего не нашли. И никого. Просто ни души.

Ни души. А значит, и Предвестников табора никто не видел.

Эпизод 12 ДВА ПЛОХИХ РОМАНА

(Рассказывает Максим Кириллов)

Много слухов поползло после этой истории, а то, что поиски не пришли ни к какому исходу, только еще более подогревая людей, множило эти слухи. Главный же их стержень заключался в подозрениях, павших на Перфильева. И правда, на то имелись основания и именно в такой степени, чтобы повлечь за собою версии и домыслы, пересуды; с юридической же точки зрения доказательств, конечно, не было никаких.

Во-первых, то, что Перфильева обнаружили в лесу избитым в день исчезновения Ольки. Связаны ли эти два происшествия? Нет? А не слишком ли большое это совпадение? Но более всего здесь вызывала сомнения история, рассказанная самим Перфильевым — об инсулине. Действительно, то, что его жене стало плохо в ночь накануне, было известно только с ее и его слов. Особенно обратил на себя внимание факт, внезапно припомненный Черемшовыми, которые довели Перфильева до дома: Марина откликнулась на стук только тогда, когда поняла, что вернулся муж.

— Сам-то он стучал в дверь? — спрашивали Черемшовых. — Может, она ждала условного сигнала?

— Нет, стучались только мы с сыном, — отвечал Черемшов-старший, — никто не открывал, как и раньше. Тогда Перфильев прокричал: «Марина, ты там? Открой!» И после она сразу откликнулась: «Да, да, иду уже…» — и мы услышали ее шаги. Похоже на то, будто бы она ждала его возвращения.

— Он сказал вам, что пролежал в лесу с полудня?

— Ага, еще, кстати, и это. Неужели ж его раньше никто не заметил? Сколько там уж рыскали! Если бы он в чаще лежал, это еще ладно, а так — прямо на тропе; на видном месте.

— Что если он только позже выполз на тропу, а до этого лежал в чаще, без сознания?

— Ну… с полудня… так или иначе, что он делал до полудня в городе? Он должен был вернуться часа на два раньше — тем более, он спешил… Он так и не описал людей, которые на него напали?

— Нет.

— Память отшибло, да? А сколько их было? Или этого он тоже не помнит?

— Говорит, двое…

Во-вторых (кому-то пришло в голову, и все сразу подхватили), — а что если исчезновение Ольки было связано с ограблениями? Какого рода эта связь, в таком случае?

— Небось, они вскрывать пришли, Олька их увидела, — они ее тюк! — и зарыли где-нибудь… Боже, прости за черные мысли! Но ведь человека нет как нет сколько уж!.. Да… Я же говорила вам, помните, что проснулась почему-то в ту ночь? Как будто от какого-то крика… — не преминула поддержать идею Родионова, как только та дошла до нее.

— Что же вы раньше об этом ничего не сказали? — спрашивали ее.

— Я говорила, да меня не слушал никто! Все были поисками заняты. Ну да ладно, хоть теперь послушайте.

— О крике вы ничего не говорили.

— Правильно. Но теперь я уверена, что и крик слышала.

— Чей же они дом пришли вскрывать, по-вашему?

— Да хотя бы лукаевский.

— Но у Лукаева же никаких следов взлома, так?

— Он сказал: вроде как нет. Но это же ничего не значит — они могли и не успеть залезть к нему!

В-третьих, если имелась связь между происшествием с Перфильевым и исчезновением Ольки и связь между ограблениями и исчезновением Ольки… логично, не правда ли, предположить и связь между Перфильевым и ограблениями?

— Это он вскрывал дома! — таково было первое пришедшее соображение.

— Не может быть!

— Почему это? Ну почему?.. Человек все время искал себя. Разумеется, не нашел.

Чуть позже, однако, эти слухи резко пресеклись: выяснилось, что, по крайней мере, на одно из ограблений у Перфильева стопроцентное алиби.

— Это ничего не доказывает. Если он всем этим заправлял, у него может быть хоть двестипроцентное.

— Не-не, не похоже… скорее уж он делал наводки на дома. А что? В самый раз! Он здесь всех знает. И что у кого где лежит.

— Верно — кто только его в дом к себе ни приглашал!

— Между прочим, вы знаете, что он у Лукаева чай пил за несколько дней до… ну вы понимаете… Родионова сказала… так что и правда, к Лукаеву могли пытаться залезть, а Бердникова их увидела…

— Да, все же нет ее в живых — это уже точно. Но если Перфильев наводчик, как быть с теми мальчуганами, которых видела Родионова? Помните, их в доме Лешки-электрика искали? Сам Перфильев искал!

— Да ладно — кого она там видела-то? Это мог кто угодно быть!

— Да-да, просто какие-то ребята прошли, а все уж и подхватили — наводчики. Малышня какая-то забрела и все. Нет…

И тут Родионова подстать рассказала историю, которую, по ее словам, рассказывала молоканка Марье Ильиничне — о Перфильеве. (Откуда Родионова об этом узнала, Бог ее знает!).

— Это уж не приведи господь что! Ильинична даже Ольку отправила восвояси — они вместе молоко брать заходили. Не для Олькиных это ушей потому что. Суть в том, что Перфильев-то на самом деле только и ждет, как бы кого объегорить и что плохо лежит взять. Прошлым летом молоканка, оказывается, отдала ему свою козу. Одну. Именно, что отдала, безо всякой платы. Он Валентину слезно просил, говорит: «я никакой конкуренции тебе не составлю, продавать не буду молоко, просто для своих нужд — чтобы под боком был источник, а не к тебе ходить». Ну и молоканка согласилась, а чего ей терять — одной козой больше, одной меньше. Безо всякой платы отдала, обратите внимание, безо всякой платы. Так Перфильев эту козу до такого состояния довел, что та чуть не издохла. Посадив в сарай, ничем не кормил почти, не ухаживал, не мыл, она аж, бедная, вся почернела — шерсть почернела, прямо под цвет стен того самого сарая — они же у него такие, будто бы сажей покрыты. Я сама видела…

— Вы сами видели? — прервали Родионову на этом месте.

— Нет-нет, то есть не сама, молокан видел, Тонконогов, но об этом попозже, я до этого дойду совсем скоро… Так вот… коза почернела. Она с собакой прямо сидела рядом, представляете? С Орфеем этим его. Орфей на цепи рычит, лает едва до нее оскалом не достает. Перфильев даже перегородки поставить не позаботился… Между прочим, насчет этой его собаки скажу еще, пока не забыла: Перфильев же денег на нее потребовал больше на последнем собрании — так-то!.. Молоканка говорила, что муж ее случайно все это обнаружил, когда в сарай к Перфильеву заглянул, но мне, знаете ли, не верится, что случайно, — скорее уж они прознали как-то обо всем, заподозрили, но как — не могу сказать. Просто молокан же у нас человек постоянно куда-то исчезающий и надолго, и нигде просто так, без особого повода не появляющийся. Так что сами понимаете… Короче говоря, после того, как все это открылось, молоканы стали просить Перфильева, чтобы вернул им обратно, раз коза ему не нужна — он же еще, забыла сказать, и молоко забывал сдоить с нее — так-то! Ну Перфильев озлился сначала, заладил, мол, коза теперь моя, и что с ней — не ваше дело, а потом… потом все же вернул — да только когда ему деньги предложили. Деньги взял, представляете? И безо всякого зазрения…