Предыстория

— Ах, так! — и парень погнался за черной жирной фигуркой по пашне, вздымая пыль. Он догнал толстяка и начал пороть его плеткой по жирному заду. Тот вопил, плакал, а крестьяне стояли безмолвно, глядя на этого странного человека. Управляющий, все еще опасаясь, что парень опять нагонит его, и радуясь, что дешево отделался (бандиты обычно убивали в таких случаях), мелкой рысцой выбрался на бугор и только тогда завопил: «Караул!» — тонким визгливым голосом.

Ян подъехал к людям. Они стояли понурившись, не глядя на него. Когда Ян увидел их худые лица и лохмотья, ему стало стыдно за свою богатую одежду. Он наклонился к ним и спросил:

— Вы что ж молчите? Он дерется, бьет людей, а вы…

— Что ж делать, — ответила за всех Пелагея, — никто не хочет остаться без куска хлеба и умереть с голоду.

— А вы кто такие?

— Батраки мы, — угрюмо ответил мужчина и закашлялся.

— Так чего же он вас бьет?

— Мы приписные.

— А это еще что такое?

— Ну, крепостные, что ли.

— Что, что? Понимаешь, что ты сказал? Ведь крепостное право было предложено отменить десять лет назад.

— Предложено-то предложено, а мы как были крепостные, так и есть, только название другое.

— Да этого быть не может, — возмутился Ян.

— Пане, по-видимому, иностранец и не может знать всего. Что делать. Нас по-прежнему могут искалечить и убить. У нас ничего нет, и мы зависимы от них в каждом куске хлеба. Вот что. А вы говорите — не может быть. Если б не моя грудь, я бы пошел в отряд к бандитам и показал бы им кузькину мать.

— Боже ты мой! Что ж это такое, — рука Яна лихорадочно шарила в кармане, но мужчина предупредил его:

— Спасибо, пане. Мы не возьмем у вас денег. Спасибо за то, что проучили этого прохвоста. Только… Пане, вы случайно не бандит?

— А почему вы так думаете?

— Эх, пан, — ответил со вздохом мужчина. — В наше время одни бандиты, дай им Бог здоровья, заступаются за честных людей. Остальные все против нас. Наши феодалы, наши дворяне дерут с нас три шкуры, наши попы дерут десятину, войска забирают остальное. А еще остается чинш, подати. Мы работаем пять дней в неделю на пана. И все против нас, одни фабричные с мануфактур с нами, но их мало. А те, кто строят заводы, тоже дерут с нас. А которые кончили школу, кому посчастливилось стать ученым паном, — тоже забыли, что учились они на наши медные деньги. (Яна как будто хлестали по лицу, и он стал красен как рак.) Одни бандиты заступаются. А я думал, что вы бандит. Вы хорошо одеты, вы зовете нас на вы, вы не боитесь отхлестать плетью управляющего. Если бы…

— Что если бы…

— Если бы вы были бандитом, то оставили бы нам записку, чтобы он нас не трогал…

— А вы сами чего смотрите? Мне со стороны и то смотреть тошно, а каково вам?

— Эх, пан, будет и наше время. Когда-нибудь сквитаемся, — сказала холодно Пелагея. — Наш Франтишак только на язык горяч. Вот уж им мои хлопцы покажут, да и мы подможем в случае чего потрясти их как следует. А теперь, хоть вы и не бандит, оставили бы нам записку, а то он нас со свету сживет.

— Ладно, — сказал Ян, хотя сам сильно удивлялся, что попал в такую авантюру.

— Так вы напишите да тикайте, а то он приведет гайдуков с поля. И ружье не бросайте, а то он вас подстрелит.

— Хорошо. А вы чьи же такие?

— Графов Замойских.

— Что?

Ян не поверил своим ушам. Что такое? Эти ободранные люди были батраками отца его невесты. Что же это? Ему вспомнилась сияющая огнем зала, великолепный дворец, парк, разодетые в ливреи слуги. Это значит… значит… это значит, что эти деньги собраны с бедных людей. Ему вспомнилось нежное лицо Нисы. Неужели за белизну этого лица сжигали кожу на солнце вот эти женщины? Неужто ее белое платье снято с них? Прежде он не задумывался, откуда берутся деньги. Он привык думать, что деньги, которые ему доставались без грабежа таких вот несчастных, так же достаются и другим.

Ян едва не упал с седла и так побледнел, что мужчина участливо спросил, не принести ли ему воды.

— Нет, нет, — ответил Ян и выпрямился. — Спасибо. Мне уже лучше.

Перед его глазами встало светлое лицо Нисы. Она наивна, она чиста, как ребенок. Вернуться через месяц, взять ее, увезти из этого болота, где на каждом перстне мозг и кровь крепостных… да, крепостных. Это жутко. Что же делать, что делать? Увезти и честно существовать за собственные труды.

Пока Ян думал, на бугре показались четверо здоровых парней с плетями и дубинами в руках. Впереди бежал, хрипло выкрикивая ругательства, черный управляющий. Они быстро спускались с бугра. Ян легко ускакал бы от них, но мысль, что он не дал людям расписки, удержала его на месте.

А те, уже примирившись с мыслью, что их «сживут со света», с тревогой смотрели на него.

Пелагея крикнула, наконец:

— Бегите скорее, пан! Они покалечат в драке и вас, и нас.

Тогда Ян понял, что надо делать, и двинулся им навстречу. Те, удивленные нежданным поворотом дела, остановились и глядели издалека. А Ян, приложив руку ко рту, крикнул:

— Эй, вы там! Я вам говорю честно: если вы хоть пальцем тронете этих людей впредь, так будете иметь дело с нами. Каждому из вас, кто бы он ни был, обеспечен нож. Поняли, сволочи?

Гайдуки стояли смирно, и только управляющий, ругаясь, подталкивал их вперед. Наконец один туповатый парень с бычьей шеей послушался его и кинул в Яна свою тяжелую дубину. Умная Струнка отскочила, и дубина взрыла пыль на том месте, где она стояла.

Ян, изрядно разозленный таким оборотом дела, приложил к плечу тяжелое ружье управляющего и нажал на курок. Лязгнул кремень, ружье бухнуло, и Ян от толчка едва не слетел с коня. Испуганная Струнка пустилась вскачь, миновала кучку мужиков и быстро зачастила по дороге. Когда Ян обернулся, то увидел, что гайдуки все еще стоят на месте, нерешительно глядя ему вслед.

И только управляющего как будто сдуло на вершину холма. Ян ехал быстро, ругая сам себя за то, что ввязался в эту авантюру. Он нещадно подгонял Струнку и скоро въехал в лес, оставив далеко позади себя поле с мужиками.

Ему казалось, что это было во сне. Все произошло слишком быстро. Как в калейдоскопе, сложилась диковинная фигура, и сразу стекла рассыпались.

И главное, он сам не узнавал в этом поступке себя, обычно такого выдержанного. Это все дуэль. «А что, если бы я убил кого-нибудь из ружья? Два человека за день — это было бы ужасно. Да, это все дуэль».

А крестьяне, глядя на его удаляющийся силуэт и на гайдуков, которые так и не решились подойти и теперь взбирались на холм, чтобы возвращаться восвояси, тихо говорили между собой:

— Нет, это, несомненно, бандит, хотя он и отрицает это, — сказал худой мужик. — Еще бы он стал признаваться. Их теперь вешают без суда и следствия. Но он все-таки бандит. Это ерунда, что он хорошо одет, — у них, у бандитов, одна радость — погулять да хорошо одеться, у бедных ребят. Но он все же бандит, он такой храбрый. Кто бы это еще смог так отхлестать нашего дракона по жирной заднице.