Прекрасный белый снег

Довольно скоро Венька почувствовал что захмелел, изрядно. Он окончательно согрелся и всё вокруг, и Светка, и эта барменша-керовничка за полукруглой стойкой, и странные эти, немногочисленные немцы и поляки за соседними столами, всё это кафе для дальнобоя теперь казалось ему каким-то близким, тёплым и родным. В табачном дыму всё вокруг кружилось и плыло, пьяными глазами он смотрел на Светку и понимал уже: ни в какое Старомясте они сегодня не поедут.

— Пшепрашами, паньство, — чья-то рука легла Веньке на плечо, — чи пан есть в пожондку? (Извините, пан в порядке?)

— В пожондку, в пожондку, — проснулся Веня. — Задремал похоже...

Над ним, с внимательной, немного озабоченной улыбкой стояла пожилая керовничка. Светка напротив, головой на сложенных руках дремала за столом.

— Может паньство желает отдохнуть? — продолжила барменша, — у нас прекрасные комнаты для отдыха. Совсем недорого...

Светку он решил пока не мучить: "Пусть лучше поспит немного, как-никак, на ногах с шести утра, да и денёчек выдался насыщенный", — подумал Венька, и вместе с керовничкой поднялся узкой лестницей на второй этаж. По обе стороны небольшого коридорчика располагалось с десяток номеров.

— Чи паньство с душем желает, чи подешевле? — взглянув вопросительно на Веньку поинтересовплась керовничка.

— С душем, с душем, — успокоил он её. — Сколько будет стоить?

Она назвала какую-то, не очень большую сумму, из кармана передника достала связку маленьких блестящих ключиков, открыла дверь одной из комнат: "Проше паньство, не стесняйтесь. Смотрите..." Комната ему понравилась, вся в мягком ковролине, уютная, хоть и небольшая, прихожая чуть больше телефонной будки, и весь в зелёном кафеле, с крохотной раковиничкой, туалетом и душевой кабинкой за раздвижными полукруглыми дверями маленький санузел. Широкая двуспальная кровать, прикроватный столик-тумбочка, ночник и шкафчик для одежды. "Что ещё нужно усталому челноку?" — казалось Веньке. Но главное, там был обогреватель, небольшая электробатарея, где можно было просушить влажные ещё одежду и бельё.

Светка внизу всё ещё спала, он сразу, хоть этого и не требовалось вовсе, заплатил за номер, чтобы не тратить утром время зря и заказал им ужин на двоих: копчёную свиную ногу, салат из зелени и помидор, варёную картошку...

Той ночью она была особенно какой-то нежной: "Так странно подействовал ликёр? Или это их неожиданное приключение...? — спрашивал себя Венька, но скорее, он видел это в её немного пьяных, печальных с поволокою глазах, ей просто не хотелось расставаться. Да и ему, совсем не хотелось отпускать её одну, он так привык к ней за эти две недели...

Они наслаждались друг другом вновь и вновь, обнявшись долго стояли под горячим душем, пили из маленьких стаканчиков ликёр с горячим чаем, потом ей захотелось покурить. Венька открыл окно пошире, накрыл её пуховым тонким одеялом, чтобы его любовь не простудилась.

— Знаешь, — посмотела на него грустно Светка, — я давно хочу тебе сказать, но всё как-то не могла решиться... — Она затянулась, выпустила струйку дыма и снова подняла глаза на Веньку. — Знаешь, Венька, а я ведь...

И что-то знакомое до боли кольнуло вдруг у него под сердцем, он всё понял сразу и остановил её ладошкой:

— Не надо, Свет, не продолжай. Я понял.

Все эти дни он ожидал чего-нибудь подобного, и даже не очень удивился.

— Давно? — только и спросил он Светку.

— Давно. Уже больше года, — приговорила она тихо. — Его зовут Марат. Ты его не знаешь. А я с ним почти полжизни. Пойми, я люблю тебя, действительно, поверь, — почти со слезами посмотрела она ему в глаза. — Правда люблю, и хочу быть с тобой. Только мне сейчас его не бросить. Ну не могу я вот так его оставить... Он меня когда-то сделал, понимаешь? Как человека сделал... Он столько всего сделал для меня, знал бы ты только, Венька. И меня он любит, а теперь ему очень плохо, очень, и мне его не бросить. Сейчас, по крайней мере, — грустно добавила она.

— Понимаю... — ответил он. — Я понимаю тебя, Светка...

Ему тоже было немного грустно, но и только. Казалось бы, его любовь, до боли дорогая женщина, вот только что, минуты не прошло, в очередной раз сказала настолько страшные для него слова, что он должен был бы, как минимум, впасть в дикую истерику. Ничего же подобного, однако, не случилось. Он понимал её, действительно, и очень хорошо. Он словно чувствовал её большое сердце и знал наверняка: взять и просто бросить, предать близкого ей когда-то человека, вот так беспечно и легко, и даже не оглянувшись на руины пойти вперёд насвистывая, Светка просто не способна. К тому же, он чувствовал её до сих пор, горячую и нежную, жаркое её лоно, мягкие родные губы, тонкие пальцы на своей коже, и он знал точно: любит...

— Ну что ж, — сказал он Светке, — вот так, значит, и будем жить втроём... Пока что-то не изменится. А там, как Бог рассудит. Чему быть, того не миновать... Правда ведь, — он посмотрел на Светку, — правда, душа моя?

— Спасибо, Венька, — немного как-то горестно, и в то же время облегчённо выдохнула Светка. — Спасибо, сердце моё родное. Я знала, ты меня поймёшь...

А утром они всё же поехали в старый город, как она хотела, прохаживаясь древними, гулкой брусчаткой мостовыми смотрели на костелы и дворцы, отстроенные заново по старым чертежам, в уютной маленькой кафешке опять немного что-то пили, и снова были счастливы вдвоём, счастливы вместе от своей любви. И посадив её в купе дневного поезда Варшава-Ленинград, горячим лбом он прижимался к закрытому окну, показывая что целует на прощанье, и думал только об одном: как же он всё-таки её любит, как же он любит свою маленькую Светку...

Глава одиннадцатая

Ещё где-то с месяц Венька торговал очками. На рынке в Гдыне он встретил Саню, своего старого приятеля, когда-то их познакомил Сашкин друг, Валерка. Он, как и когда-то Венька, таскал через границу Валеркин контрабас, и сам понемножку чем-то приторговывал. И вот уже Венька предложил своему другу поработать. У Сани, по его словам, украли паспорт, или, что выглядело чуть правдоподобней, он сам же потерял его по пьянке. Хотя, в действительности, это было и не важно: в Гданьске он съездил в консульство, там подал заявление, и ровно через месяц, как раз тот самый Венькин месяц, получал какой-то новый документ, позволявший хотя бы пересечь границу. Тяжёлые времена он пережидал у Мирки с Мареком — давно ему знакомой польской пары, недалеко от Гдыни. А выживал перепродажей того же самого челночного добра, что перекупал с хорошей скидкой у отторговавшихся уже в основном своих же, наших соотечественников.

Так или иначе, Саня был не против: друзей своих он, судя по всему, уже немного утомил, денег, даже на пиво, не говоря уже о билете в Рашу ему толком не хватало, и Венькино предложение для Сани оказалось просто шикарным выходом из ситуации. Он перебрался к Веньке, и где-то ещё дней десять они торговали в Гдыне, но там не шло, и Саня предложил другое место, какую-то известную ему одному торговую аллею в Гданьске. Там, без особенных успехов они просидели ещё целых две недели.

Часов уже с двенадцати Саня заряжал как следует по пиву, от одного только его вида народ шарахался, очки продавались очень слабо, и вскоре это мученье надоело Веньке окончательно. Закончилось всё это случайной встречей, в электричке. Свои же ребята, из его родной Старухи, те самые, кого он сам когда-то вывез в Польшу, торговали здесь теперь очками. Недолго думая он предложил забрать его остатки, за деньги или на реализацию. Сложно сказать, то ли победила жадность, уж очень сладкую он назвал ребятам цену, а может им просто было неудобно отказывать, достоверно теперь это не узнаешь. Так или иначе, сделка состоялась, и следующим утром он закинул им свою, теперь уже совсем худую сумку с остатками товара.

На этом польская тема для Веньки практически закончилась. Уже к обеду ребята добрались до Варшавы, а ближе к ночи и до Белостока, и там, почти три дня, набирали товар домой — небьющуюся французскую посуду.

Дождливым серым утром, около пяти,} старенький микроавтобус Ныса подъехал к вокзалу города Белосток, заехал прямо на платформу, остановился у вагона поезда следующего в Союз. На платформе было пусто. Из машины вышли двое, коротко переговорили с проводником, минут за пятнадцать, вместе с водителем машины, загрузили в вагон какие-то коробки... Поезд тронулся... Фургон посуды, всего за дополнительный полтинник баксов, с согласия проводника выгрузили они в купе поезда Варшава-Ленинград.