Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб

 Король, гордо подняв голову, стоял на верхней ступени перед резным креслом - троном. В базилике началось движение людей, желающих ему поклониться. Свита княгини Предславы оказалась еще ближе к монахам клюнийцам, чем в начале коронации. Любава взяла благословение у высокого немолодого иеромонаха. Он был так похож на православного батюшку, показался вдруг таким близким и родным, что она не выдержала и задала вопрос, терзавший ее все последнее время, а уж во время коронации так особенно.

 - Прости, отче, за вопрос, я чужестранка, впервые здесь. Как это возможно, что люди, уверяющие, что с ними Бог, убивают монахов - чужестранцев. Это же личная гвардия Господа нашего, для Которого происхождение не имеет значение.

 Из облика клюнийца, а для клюнийцев идея личной гвардии Христа была очень и очень близка, мгновенно ушла радостная расслабленность.

 - Что случилось?
– спросил он, строго глядя на Любаву взглядом воина.

 - По приказу Болеслава убиты все монахи с Афона, проповедавшие в этих землях, - еле слышно ответила она.

 Монах с горечью посмотрел на совсем старого архиепископа, стоящего сейчас справа от своего короля, по-детски счастливого, сияющего.

 - Мы не знали, - так же тихо ответил он.
– Но теперь все узнаем.

 Эти люди не были способны на согласие с подлостью кто бы и во имя чего бы ее не делал. А смерти они и вовсе не боялись.

***

 Наверное, король Болеслав как-то по-особенному любил Всеслава из Вроцлава, потому что он не забыл о нем даже в суматохе коронационных торжеств. И Всеслава и Любаву пригласили на прием к королю. Болеслав восседал на возвышении, на троне с резной прямой высокой спинкой, на шелковых подушках. Стены зала приемов были завешаны гобеленами с золотой вышивкой, сверкавшей в лучах весеннего солнца. Вокруг трона короля почтительно стояли его приближенные. Болеслав милостиво кивнул Всеславу и приветливо улыбнулся его невесте.

 Внезапно двери в зал распахнулись, и на пороге возникло дивное видение. Льняные кудри вошедшей пышным каскадом рассыпались по спине и плечам, еле сдерживаемые лентами прически. Верхнее платье было приталенным с завышенной талией, но без пояса, с расходившимся колоколом подолом, что подчеркивало немыслимо тонкую талию модницы. Рукава платья были столь широки, что спадали вниз, открывая изящные ручки по локоть. Нежный румянец на нежной коже, чудесные маленькие алые губки. И сияющие лазоревые глаза в обрамлении темных ресниц под темными дугами бровей. Красавица грациозно приблизилась к восхищенно глядящему на нее королю и изящно склонилась в поклоне.

 - Vivat Boleslavus rex, - певуче произнесла она, выпрямляясь.

 - Ох, панна Катарина, - только после нескольких мгновений молчания сумел ответить король.
– Рад, что ты все же пришла.

 - Как я могла не прийти к своему королю?
– панна улыбнулась, ее лазоревые очи вспыхнули еще ярче, белоснежные зубки были намного прекраснее жемчуга.

 Но Болеслав уже успел прийти в себя.

 - Касенька, ты зачем лезешь в мужские игры? Немедленно верни новгородского посла.

 - Какого посла?
– мило улыбнувшись, спросила панна Катарина.

 Болеслав тоже ей улыбнулся.

 - Придется взять тебя под стражу, панна Катарина из-под Глогова. Негоже, чтобы короля дурачила женщина.

 - Меня? Под стражу? А кто же будет меня держать под стражей?
– и она с любопытством обвела присутствующих взглядом.

 Король одобрительно кивнул. Действительно, вопрос был хорошим. Где он найдет мужчин, способных устоять перед чарами панны Катарины?

 Всеслав, не отводя взгляда, смотрел на ту, которую он так мучительно любил долгие годы. Выглядел влюбленным дураком, ревновал, ненавидел, пытался забыть. Любава рядом с ним прерывисто вздохнула, он повернул голову и встретил взгляд ее встревоженных синих-синих глаз. И понял в этот момент, что с Касенькиного крючка он сорвался раз и навсегда. Ушла не только дергающая болезненная любовь, ушла и ненависть, не менее любви привязывающая душу к своему объекту. Он был восхитительно, совершенно свободен. И чем бы ни кончилось его общение с Любавой, он был ей обязан своей внутренней свободой. Только тревога в глазах его невесты помешала ему счастливо ей улыбнуться. Действительно, речь же идет о ее пропавшем отце.

 Король обвел взглядом своих приближенных и остановил взгляд на пане Всеславе из Вроцлава.

 - Вот пан Всеслав и возьмет тебя под стражу, раз ты, панна Катарина, не хочешь по-хорошему.

 - Я не хочу? Я просто не понимаю, о чем разговор, - Касенька посмотрела многообещающе ласково на своего бывшего поклонника и внезапно на мгновение вздрогнула, интуитивно почувствовав, что он как-то с ее крючка сорвался. Она перевела взгляд на Любаву, не окончательно теряющуюся в тени ее красоты исключительно из-за яркого цвета волос и очень светлой кожи, сморщила свой изящный носик и уже с откровенной ненавистью посмотрела на Всеслава.

 - Пойдем, панна Катарина, - вздохнув, ответил тот, неторопливо подходя к красавице.
– Будешь сидеть в надежной темнице, пока не скажешь, что знаешь о новгородском после. Мы же не просто так штурмовали твой замок. Соглядатаи слышали, как ты общалась с Рагнаром. Там, в темнице грязно, дурной запах. Может, лучше сразу расскажешь, куда ты переправила посла. Раз уж он тебе не поддался до сих пор, так уже и не поддастся, верно?

 - Прокляну, - тихо с угрозой сказала панночка.

 - Начинай, - усмехнувшись, он подхватил ее под ручку, выводя из зала и размышляя, кого поставить охранять Касеньку, способного продержаться хотя бы несколько дней под ее чарующим обаянием.

 А за его спиной раздался дружный ропот придворных, возмущенных такой суровостью по отношению к милой несчастной Касеньке, ропот, усмиренный только грозным окриком Болеслава.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 Спустя несколько дней трое всадников скакали по дороге из Гнезно во Вроцлав. Всеслав решил лично вернуть Любаву под крыло ее охранников новгородцев, как раз пока Касенька, сидя в темнице под охраной боеспособных, но глуховатых из-за ударов по голове охранников, немного присмиреет. Сейчас с упрямой панночкой все равно было бесполезно разговаривать. Король наблюдал за происходящим, более не вмешиваясь. Он как бы снял с себя ответственность за пропажу новгородского посла, полностью переложив ее на Всеслава. Удобно, конечно.

 - Вот здесь мы свернем, - сказал Всеслав своим спутникам, останавливая коня и указывая на малозаметную тропинку. Срежем путь. Эту дорогу мало кто знает.

 Любава и молчаливый и раздражительный в последнее время Сольмир без лишних слов свернули на указанную тропку, углубляясь в весеннюю дубраву. Солнечный свет искрился среди молодых листьев, пятнами и полосами расчерчивая тропинку. По берегам ручья, вдоль которого они ехали, небесной синью голубели незабудки, в кронах дубов оглушительно щебетали птицы. Под вечер путники выехали к небольшому озерцу.

 - Здесь и заночуем, - решил Всеслав, выехав на поляну и оглядев залитый вечерними лучами солнца пригорок.
– Пойдем, Сольмир, соберем хворост.

 Любава крепко вцепилась в поводья их коней, чтобы те не сразу бросились к воде. Всеслав не позволял ей собирать и таскать хворост, считая, что этим делом должны заниматься мужчины. Он видел в ней свою невесту, слабую девушку, нуждающуюся в защите. Харальд бы непременно отправил ее за хворостом наравне с прочими дружинниками отряда. И нельзя сказать, чтобы Всеславова мужская забота была ей неприятна.