Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб

 - С завтрашнего дня ты, Любава, опять начнешь тренироваться с нами, - твердо сказал Творимир.
– Ты расслабилась.

 - А мне можно тренироваться в паре с тобой, Творимир?
– спросил Всеслав.
– Ты хорош в поединке.

 Творимир не возражал и они все мирно поскакали в замок, не ожидая уже в этот день ничего плохого.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 Когда Любавины спасатели подъехали к конюшне замка воеводы, то там обнаружили Добровита, с интересом изучающего белого оседланного коня, стоящего в стойле.

 - Та-ак, - протянул Всеслав, переглянувшись с лучшим новгородским следопытом.
– Похоже, что это конь пана Герхарда, королевского мечника. И, если я прав, - добавил он еле слышно, - то кого-то нужно срочно предупредить о его приезде. Потому что старший сын пана Герхарда недавно постригся в монахи. И с тех пор пан королевский мечник считает своим долгом мстить тем, кто отнял у него сыночка. И вряд ли он случайно в эти места наведался.

 Он еще договаривал, а Добровит уже бросился седлать своего коня. Сольмир внимательно оглядывал своего скакуна, оценивая степень усталости коня. До деревни Вершичи скакать было всего ничего. Не только им, но и пану мечнику.

 - Вот ведь, что стоило вашему батюшке сидеть тихо, - продолжил Всеслав, заводя своего коня в стойло. Любава расседлывала Гулену в соседнем стойле.
– Что за истории с исцелением окрестных поселянок?

 - А он должен был им отказывать?
– возмутилась Любава.
– Пусть, мол, и дальше болеют, лишь бы меня никто не трогал? Такие люди так не поступают.

 - И все же...
– с сомнением пробормотал Всеслав.

 Люди уверяли, что приходящие бабы просто раскрывали перед старцем тело с какой-либо болячкой, тот макал палец в лампаду с маслом, горящую в клети, где он жил, и пальцем мазал заболевшее место крест-накрест. После чего любая хворь полностью проходила. Так, во всяком случае, рассказывали люди. И, судя по толпам паломников в деревню Вершичи, какая-то доля истины в этих историях была. К пустому колодцу, как известно, за водой не ходят.

 Много было говорено о том, стоит ли насаждать христианство силой, но никто не говорил о силе чуда, несокрушимой силе подлинного чуда, которой пользовался старый афонский монах. А сила эта превосходила все, что могли предоставить немецкие вооруженные миссионеры.

 - Нужно попытаться задержать пана Герхарда, Любава, - тихо снова заговорил польский рыцарь.
– Вон, он идет. И конь оседлан. А твои только-только ускакали.

 - Добрый день, пан Герхард, - улыбнулась Любава королевскому мечнику.
– Это ваш конь такой чудесный? Как вы его достали?

 - В бою, - коротко ответил пан Герхард и направился к упомянутому боевому трофею.

 - Я не ошибаюсь, мы могли видеть следы вашего коня далеко отсюда в начале весны? Мы наткнулись тогда на убитых неповинных и беззащитных монахов, - продолжила Любава дрогнувшим голосом.

 - Ты этого не одобряешь, девчонка самарянской веры?
– холодно спросил пан Герхард, остановившись.

 - А ваша истинная вера одобряет убийство? Убийство беззащитных?

 - Для высшей цели - да.

 - Ну и для какой же высшей цели убили тех монахов?

 Пан Герхард произнес прочувствованную речь на тему о превосходстве польского народа над другими славянами и о том, что не стоит портить веру этого народа дурной закваской.

 - Ну и чем же дурна закваска афонских монахов? Ну ладно я, плохо пощусь, плохо молюсь и читаю Евангелие по-славянски. Пусть. Но эти монахи так постятся, что вообще ничего не едят, молятся днем и ночью, читают Евангелие на законном греческом языке. Чем же они плохи?

 Пан Герхард задумался, потом неожиданно честно ответил.

 - Тем они плохи, что увлекают наших сыновей не туда, куда нужно.

 - Ваши миссионеры пытаются заставить чуть ли не силой оружия ваших сыновей соблюдать верность одной женщине. У них ничего не получается. Ваши проповедники говорят, что этот народ безнадежно распущен, вся надежда только на следующее поколение. И вдруг появляются люди, при взгляде на которых ваши молодые парни вообще отказываются от связи с женщиной, хотя бы с одной, хотя бы в законном браке. Лишь бы быть похожими на тех чудесных людей. Какая же реакция проповедников этой земли, у которых ничего похожего и близко не получилось? Убить соперников, не так ли?

 - Пан Всеслав, а ты не боишься собственной невесты?

– внезапно спросил пан королевский мечник.

 - Мне-то чего бояться? Я же не миссионер из Магдебурга, - ехидно ответил Всеслав.
– А моя невеста только их и недолюбливает.

 - То, что ты - не миссионер - это очевидно, - признал пан Герхард.
– Иначе ты бы озаботился воспитанием будущей жены.

 И он таки направился к своему коню.

 - Какой все-же конь прекрасный, - опять заговорила Любава.
– У кого вы храбро отбили этот удивительный трофей.

 Пан Герхард не выдержал и принялся рассказывать о недавнем нападении лютичей-поморян. Любава слушала, не перебивая. Время шло. Но тут снаружи раздались голоса спутников пана мечника. Тот спохватился и повел коня к выходу из конюшни.

 - Ну ладно, - тихо проговорила Любава, когда паны охотники на людей ускакали, - хоть немного мы их задержали.

 Они со Всеславом вышли из конюшни, к ним подошел Творимир, расседлывавший коня в соседней конюшне неподалеку.

 - Вы слышали новость? Во Вроцлав приехала княгиня Предслава со свитой.

 Пан Герхард быстро доехал до деревни, но когда он, чуть впереди на белом жеребце, и два его спутника очутились в узком проулке между дворами с низкими скругленными загородами, как конь пана мечника перепугано встал на дыбы. К ним навстречу по проулку нагло пер здоровенный черный бык. Его, видать, пытались приспособить к сельским работам, но как только эту величественную животину принялись кусать слепни и оводы, так огромный бык легким движением мощных плеч сбросил ярмо, развернулся и потрусил к речке за деревней. Терпеть общество кровососущих тварей он был не намерен. А намерен он был улечься в воде и ждать, пока наступит вечер. И с такими намерениями, склонив рогатую голову к земле, абсолютно непослушный, он быстро бежал навстречу пану Герхарду. Неизвестно, кто сообразил, что делать, пан мечник или его конь, но белый жеребец в мгновение ока перескочил невысокую загороду и оказался в чужом дворе. Предназначенная для защиты от вупыряк скругленная загорода для коня препятствием не была. Черный бык, заинтересовавшись, забыл даже на время о кровососущих насекомых, остановился и всунул рогатую морду между прутьями загороды. Пан Герхард, невольно опустив глаза к загороде, увидел прицепленных к ней дождевых червей и парочку ужиков, висевших по обе стороны от черной рогатой морды быка. Испуганный белый жеребец храпел и норовил пуститься вскачь, подальше от рогатого ужаса. Но тут кровососущие твари налетели на быка очередным облачкам, тот сердито замычал, вынул морду из прутьев загороды и продолжил неспешный бег к реке. Конь пана Герхарда успокоился далеко не сразу, потом пришлось ждать, пока подъедут два его спутника, кони которых ускакали от быка куда подальше. И нескоро пан мечник поехал разыскивать дом деревенского старосты, который должен был ему все рассказать о жителях своей деревни. В результате, когда паны охотники с прихваченным старостой добрались до самого крайнего в деревне домика, тот был совершенно пуст.

 - А ну, говори, скотина, где постоялец этого дома!
– обозлено закричал пан мечник и ударил хлыстом здоровенного мужика, старосту деревни.
– Развели язычество. Почему всюду черви развешаны?!

 Староста валялся в ногах, суетливо обещал немедленно отовсюду убрать червей с заборов и ужей с веток деревьев, но выдавать беглого отца Афанасия такому всему христианскому и ревностному пану королевскому мечнику не собирался. Пан так сверкал глазами, так злобно смотрел вокруг, что несчастному старосте казалось, что для него вот-вот наступит конец, неминуемый и бесславный. Но пан Герхард сдержался. Вслед ему, такому ревностному, летело архиепископское отлучение от церкви тех, кто осквернил душу убийством беззащитных Божиих людей. Архиепископ польский Гаудентий рассорился из-за пришлых монахов с польским же королем Болеславом. И не стоило обострять отношения больше, чем они были обострены еще и избиением деревенских жителей.