Преступление в Радужном заливе

– Во время разговора с радистом не бросилось ли вам в глаза что-либо особенное?

– Насколько мне помнится, нет.

– Не вспомните ли, где и когда вы с ним говорили?

– Постойте, когда же это было? Во время завтрака... вспомнил - в шлюзовой камере.

– И после вы уже его не видели?

– Лишь издали. По дороге к обсерватории я заметил его внизу у базы, но он тут же погрузился в тень. Номера на скафандре, мне, разумеется, различить не удалось, да я и не пытался. Но это должен был быть он, никто, кроме него, в ту сторону не шел.

– А потом?

– Я работал наверху, в куполе большого рефлектора. Изучал Кастор С.

– Кастор С?

– Это одна из переменных звезд. Но вряд ли это вас может заинтересовать. Закончив наблюдение, я спустился вниз, в фотолаборатории проявил снимки...

– Когда это было, вы не помните?

– Не помню. Спросите нашего врача, она в тот момент была в лаборатории, может быть, она вспомнит. Я обработал негативы и направился в обсерваторию. По дороге меня застала тревога.

– Вы видели ракету?

– Видел, хотя и не смотрел в ту сторону. Но красный отблеск был таким интенсивным и длительным, что его просто нельзя было не заметить. К тому же в наушниках гермошлема раздался сигнал тревоги.

– Вниз бежать нетрудно. Вы пришли вовремя.

– Как сказать. Я оказался последним. Глац и другие уже собрались. Но быстрее добраться я не мог, обрыв довольно крут, дорога едва намечена, а последнее восхождение на Матерхорн я совершил четверть столетия назад.

Родин отыскал в записной книжке радиста страничку с загадочными числами и показал ее астроному.

– Вот это мы нашли в блокноте Шмидта. Не знаете, что бы это могло означать? Как астроному, вам математика должна быть близка.

Ланге внимательно разглядывал пометки Шмидта.

– Нечетные числа. Но не только. Это простые числа. Что это может значить? Не представляю. Возможно, это записи какого-то шифрованного сообщения. Другое объяснение мне в голову не приходит.

– ...Фанатик!
– возмущенно твердил доктор, когда они вернулись в комнату следователя.
– Таких в средние века на кострах сжигали. Или такие других сжигали. Пожалуй, так вернее... Надеюсь, вы ему не верите?

– Мы должны уточнить время у Реи Сантос.

– Рея Сантос! Вы мне напомнили...
– Гольберг наклонился и заботливо ощупал щиколотку.

– Болит?

– Не переставая. Как видите, и на Луне безрассудные прыжки дорого обходятся.

– Попробуйте походить.

– Вы думаете?
– Гольберг встал, сделал энергичный шаг, но тут же, скорчив гримасу, сел.
– Проклятая нога. Ладно, пойдемте к Рее Сантос, она чем-нибудь поможет.

– А сами вы не в состоянии что-либо сделать?

– Не забывайте, что я занимаюсь психиатрией, майор.

– Ну что ж, в таком случае попробуйте вылечить ногу средствами вашей специальности. Я имею в виду самовнушение, - невинно заметил Родин.

– Заведующий стоматологическим кабинетом не вырвет сам себе зуб.

– Ну, тогда пошли...

И они отправились к Рее Сантос.

– Я пришел к вам за помощью.

– Казалось, Гольберг, в чем-то оправдывается.
– У меня болит нога. Неудачно прыгнул. Кто бы мог подумать, что здесь...

– Хотела бы я знать, где это вы так прыгаете? Второй случай за эту неделю. Боюсь, что скоро на базе потребуется ортопед. Недавно мне пришлось просвечивать подвернутую стопу.

– В самом деле?
– Родин умышленно отвернулся, стараясь избежать многозначительного взгляда Гольберга.

– Ну, конечно. Это было... Да, в субботу. В тот самый день, когда Шмидта нашли мертвым возле радиотелескопа.

– А я не видел, чтобы кто-нибудь хромал.

– А почему Юрамото должен хромать? Через два дня доктор Гольберг тоже сможет прыгать, как козочка.

Родин огляделся.

– У вас здесь превосходное оборудование... Ну, раз уж мы заговорили об этой злосчастной субботе, не могли бы вы сказать, что здесь, собственно, произошло? Вы видели в тот день Шмидта? Разговаривали с ним?

– Нет. То есть да. За завтраком. Потом я видела его там. Но разговаривать с ним уже было нельзя.

– Что же могло случиться? Попробуйте вспомнить обо всем, что происходило в субботу. Быть может, какая-нибудь незначительная на первый взгляд деталь окажется важной.

– Боюсь, что толку от меня будет немного. Суббота ничем не отличается от всех остальных дней. Ничего особенного не случилось. Завтрак прошел, как обычно, - за столом велась ленивая беседа. Потом я пошла в ординаторскую, затем - в кабинет. Кстати, хотите посмотреть?
– Она позвала Родина в соседнюю комнату.
– Это химическая лаборатория и аптека. К счастью, мы ею не часто пользуемся. Здесь ни у кого еще ни разу не болела голова.

– Вернемся к субботе. Астроном Ланге утверждает, что он около получаса провел в фотолаборатории.

– Да, если не считать того момента, когда ему понадобился бромистый калий.

– И вы говорите, он ушел через полчаса?

– Да, около одиннадцати, незадолго до того, как прозвучала тревога.

– Незадолго? Минут за пять, десять, за минуту?

– Минут за восемь - десять. Кто бы мог подумать, что это последние минуты Шмидта? Невероятно! Сразу же после Ланге я тоже вышла. Когда он прощался со мной, я уже надевала скафандр. В коридоре мне встретились Глац и Мельхиад. Я прошла шлюзовую камеру и направилась в оранжерею.

– По дороге никого не встретили?

– Нет. Я только видела, как несколько раз зажглись рефлекторы ракетоплана. Вероятно, в нем был Нейман.

Казалось, Рея чего-то не договаривает, она все время настороже. Но почему? Боится сказать лишнее?

Родин поднялся и извинился за беспокойство.

В комнате следователя Гольберг со вздохом вынул листок со списком подозрительных лиц.

– Вы готовитесь вычеркивать?
– спросил Родин.

– Да, но кого?

– Видимо, обоих, не так ли, доктор?