Превосходство этажерок

И все же разведка в очередной раз ошиблась, предполагая, что в окружение отданных под командование Флуга сил попадет XX армейский корпус немцев. Но на сей раз ошиблась, можно сказать, в лучшую сторону, переоценив противника. Нет, ни в коем случае нельзя было сказать, что солдаты запасных полков уступали в отваге своим товарищам из полков кадровых. Но вот ландвер[2], отнесенный русским командованием к частям даже не второго, а третьего сорта, уже точно не обладал той же стойкостью и бесстрашием. Особенно в наступлении на утыканные пулеметами укрепленные позиции. А поскольку из семи оказавших в окружении бригад пять относились к ландверу, к тому же набранному из людей изначально направленных на службу в гарнизоны крепостей, то именно этим тридцати- и сорокалетним отцам семейств выпал жребий стать пищей для той мясорубки, что случилась утром 4 мая. На протяжении почти пяти часов, что западный, что восточный, берега Деймы близ Лабиау сотрясались от разрывов тысяч выпущенных артиллерией противостоящих сил бомб и гранат. Про то, что из-за обилия свинца в воздухе из укрытия невозможно было высунуть голову, можно было даже не говорить, столь сильным оказался ружейный и пулеметный огонь с обеих сторон. Даже большинство ветеранов не рисковали вести прицельную стрельбу, а лишь направляли винтовки в сторону противника и, не глядя, выпускали одну пулю за другой в надежде, если не поразить, то напугать противника и успокоить собственные нервы. Одни лишь расчеты станковых пулеметов, да экипажи БА-3, то и дело чертыхавшиеся от звонких ударов немецких пуль по броне, не растрачивали боеприпасы впустую, раз за разом сбивая атакующий темп пытающихся прорваться через мосты батальонов.

А ведь атака противника действительно оказалась какой-то сумасшедшей. По завершении сражения на подступах к одной из переправ насчитали только погибших 2834 человека. И никак не меньшее число оказались ранены, контужены или лишились рассудка, проведя едва ли не весь день без возможности пошевелиться, будучи придавленными телами своих павших товарищей. Где в пять, а где и в семь слоев лежали мертвые — столь самоотверженным и кровавым оказался натиск немцев. Но, кинжальный пулеметный огонь, активное применение артиллерии, неуязвимость бронетехники и не прекращающиеся авиационные налеты, в конечном итоге сломили дух солдат. Осознав всю тщетность своих действий, и обнаружив у себя в тылу передовые отряды также двинувшегося вперед III русского армейского корпуса, что с легкостью сбил оставленные на передовой заслоны, 5-го мая командование 5-ой, 6-ой, 20-ой, 33-ей и 34-ой ландверных пехотных бригад выкинули белый флаг. Спустя еще сутки капитулировали уцелевшие части 3-й резервной пехотной дивизии.

Свыше тридцати тысяч пленных, треть из которых оказались раненые, попали в руки русских войск. Почти две полнокровные пехотные дивизии! А ведь при планировании операции командующий ИВВФ рассчитывал, что в мешке окружения окажутся вдвое большие силы противника! Но 2-я ландверная и эрзац-резервная бригады за пару дней до начала наступления были в срочном порядке переброшены под Кенигсберг и пока их бывшие соседи гибли под русскими пулями, бомбами и снарядами, сторожили выход с Куршской косы, на которой продолжал торчать позабытый всеми набранный из пьяниц и дебоширов батальон моряков.

В результате, хоть впоследствии никто и не говорил ничего дурного о причастных к проведению данной операции, одержанная победа оказалась куда менее сладкой, нежели того хотелось. Да, пусть многочисленные кавалерийские части находящейся в процессе формирования 12-й русской армии, что вошли в прорыв вслед за механизированным корпусом, весьма успешно прошлись по тылам немецких войск и взяли богатые трофеи, а также свыше пяти тысяч пленных, не понеся при этом тяжелых потерь, грандиозного разгрома немецких войск не случилось. Командование I резервного и XVII армейских корпусов успели вовремя перебросить с фронта достаточное количество сил, чтобы парировать фланговый удар русской кавалерии. Однако к тому моменту 1-й механизированный корпус, большей частью, сдал свои позиции войскам 2-го эшелона — подтянувшимся частям XXVI корпуса, после чего почувствовавший вкус победы Василий Егорович отдал приказ прорываться на юго-запад, тем самым создавая угрозу окружения аж трем армейским корпусам немцев. Не то, чтобы две его пехотных дивизии, поддерживаемые двумя же ротами броневых автомобилей и авиацией, обладали достаточными силами, чтобы намертво перекрыть фронт протяженностью в 120 километров и сдержать натиск не менее чем 8 пехотных дивизий противника. Но, после того, как смешанные группы из бронемашин, посаженной на все доступные грузовики пехоты и кавалерии принялись резвиться в тылах 8-й армии Германской империи, командующий последней был вынуждены отвести свои войска на запад более чем на 60 километров, чтобы спрямить линию обороны и полностью нивелировать нависшую угрозу грандиозного окружения. И все это время, целых пять дней, по отступающим войскам активно работала русская авиация, казалось, задавшаяся целью сократить отходящие корпуса до размеров дивизий.

До полусотни своих аэропланов потеряли русские при штурмовке и бомбежке огрызающихся огнем полковых и батальонных колонн. Не менее пехотной роты и двух бронемашин, из состава попавшего в окружение в городе Гейльсберг авангардного отряда 1-го Петроградского механизированного полка, были уничтожены при прорыве. Но, по сравнению с теми потерями, что понесли немецкие войска, это все казалось каплей в море. Так прямо на позициях или в пути пришлось оставить свыше трех сотен только уцелевших орудий всех систем по причине отсутствия тягловой силы. Пилоты весьма стойких к ружейному огню русских штурмовиков, по всей видимости, задались целью извести все поголовье армейских лошадей германской армии, куда чаще расстреливая из пулеметов именно их, а не солдат. По той же причине оказались брошены, как на местах прежнего базировании, так и в пути, огромные запасы прочего имущества и тысячи раненных, поскольку эвакуировать их по железной дороге оказалось попросту невозможно в силу разрушения путей теми же аэропланами.

Почти семидесяти тысяч убитыми, пленными и пропавшими без вести стоил 8-й армии Германской империи прорыв фронта механизированным корпусом. Потеряв вдесятеро меньше, русские войска смогли добиться того, чего у них не выходило в прежние месяцы при привлечении несоизмеримо больших сил. Пусть территория Восточной Пруссии не была занята целиком. Пусть защищавшие эти земли войска не были полностью уничтожены или склонены к сдаче. Пусть оказавшийся отрезанным в результате молниеносного броска русских войск Кенигсбер не пал, сдержав первый, наскоро организованный, штурм. Но сократившаяся более чем вдвое линия соприкосновения и потеря четверти личного состава армии, а также половины полевой артиллерии, дали русским в руки изрядное количество козырей для разыгрывания в последующей партии. И в том, что она не преминет последовать, можно было не сомневаться, поскольку бросать столицу Восточной Пруссии на произвол судьбы не посмел бы никто. Германское общество, с трудом переварившее исход из Восточной Пруссии сотен тысяч беженцев и захват Мемеля, попросту не простило бы своему правительству и военным подобного позора. Порядок порядком, но неудачников не любили во все времена.

И в общих масштабах произошедшего практически затерялась та маленькая победа, что оказалась одержана русскими авиаторами на 5-й день боев. А ведь именно в этот день, 3-го мая 1915 года, состоялся первый в истории бой истребителей. Тот самый бой, о котором впоследствии буден написан стих — «Их восемь, нас двое», прогремевший на всю мировую авиационную общественность. Но лишь троим во всем мире было известно, что данное стихотворение с несколько иными словами, будучи положенным на музыку, некогда вызывало непередаваемые чувства у переживших куда более страшную войну потомков тех, кто ныне сражался за свою родину. Причем даже тот факт, что немецких истребителей наличествовало всего семь штук, нисколько не умалял заслуг братьев Нестеровых, вставших на защиту дюжины У-3 летевших бомбить дивизионные склады в Дейч-Эйлау.

Так два из четырех присланных для прохождения фронтовых испытаний И-1 пришлись весьма к месту, когда среди вернувшихся с очередного вылета тяжелых бомбардировщиков не оказалось машины Андрея Александровича Кованько — младшего сына генерал-лейтенанта Кованько. Как впоследствии поведали вернувшиеся пилоты, его бомбардировщик был атакован тройкой монопланов, с которых велся очень точный и губительный пулеметный огонь. Те сперва атаковали звено русских бомбардировщиков в лоб, а после насели на машину Кованько, поскольку у нее оказался поврежден один из двигателей, из-за чего старенький У-3 не смог развить скорость более 100 километров в час. Попытки же прикрыть товарища пулеметным огнем своих стрелков не увенчались особым успехом. На командирской машине ответным огнем немцев оказался убит единственный стрелок и получил ранение в голову второй пилот. Бомбардировщик лишь чудом не получил критических повреждений, вернувшись домой с более чем семью десятками пробоин. А у второго ведомого из-за разорвавшейся в патроннике гильзы намертво заклинило пулемет, отчего они оба сами были вынуждены спасаться бегством. Тем более что с борта поврежденного У-3 продолжали вести весьма активный ответный огонь. Правда, этот момент оказался последним, когда отставший У-3 видели в последний раз. Назад на аэродром Варшавы он так и не вернулся. Вот именно с того момента оставшиеся тяжелые бомбардировщики начали ходить исключительно всем составом и под прикрытием пары истребителей.

По всей видимости, определенная система оповещения о воздушном налете у немцев уже была создана, поскольку на подходе к цели столь крупный отряд оказался перехвачен всеми семью имевшимися у немцев Фоккерами E-1. Что, впрочем, не сильно помогло германским пилотам, так как им выпала тяжкая доля повстречаться в бою с новой русской крылатой машиной, на все последующее десятилетие ставшей более чем грозным противником для любого иного аэроплана.

Разглядев прямо по курсу темные точки, что могли быть только самолетами, Петр покачал крыльями, дабы привлечь внимание брата и, указав рукой в сторону потенциальной опасности, начал набирать высоту, чтобы впоследствии разменять ее на скорость. Прекрасно зная, что Михаил последует точно за ним, он более не стал отвлекаться на отслеживание действий ведомого и сосредоточился на управлении своей своенравной машины. Да-а-а, И-1 очень не любил пилотов, что теряли контроль над управлением хотя бы на секунду. Зато в дар тем, кто мог прочувствовать все тонкости управления и практически сродниться с машиной, этот воздушный хищник гарантировал полнейшее превосходство над любым противником. Вот и сейчас разглядевшие вырвавшуюся вперед пару небольших русских аэропланов, трое немецких пилотов начали тянуть свои машины вверх, в то время как оставшаяся четверка продолжила сближение с бомбардировщиками. Дозволить последнее в планы Нестерова, естественно, не входило.

Убедившись, что шедшая им на перехват тройка из-за большой потери скорости на подъеме не сможет представлять опасности, он перевернул машину вверх шасси и потянул рычаг на себя. Мгновенно отозвавшийся на действия пилота истребитель тут же устремился носом вниз и в установленном перед ветровым стеклом прицеле начал прорисовываться блекло-желтого оттенка крест немецкого моноплана.

Буквально свалившись на голову замыкающему четверку немцу, Петр открыл огонь с расстояния в сотню метров, успев выпустить почти пятую часть боекомплекта, прежде чем проскочить за хвостом атакованного Фоккера. Кинув быстрый взгляд в сторону отставшей тройки вражеских машин, он вновь потянул рычаг на себя, выводя И-1 в мертвую петлю, завершение которой позволяло ему выйти прямо в хвост еще одного немца. Заодно можно было проконтролировать ситуации с атакованным ранее, по которому успел отстреляться и Михаил.

К чести германских пилотов стоило отметить, что атаку пары вдвое более быстрых и куда более маневренных русских машин они отнюдь не прозевали. К тому моменту, как достигший верхней точки петли истребитель Петра вновь устремился вниз, Фоккеры успели разбить строй и начали разворот, чтобы хотя бы не попасть на прицел оказавшемуся неожиданно очень опасным противнику, несущему на хвосте и крыльях пятиконечные звезды. Вот только два моноплана — русский и немецкий, обладали слишком отличными друг от друга характеристиками и отнюдь не в пользу последнего. Мало того, что на И-1 стоял превосходный изрядно модернизированный Калепом 125-сильный З-5, выполненный с широким применением алюминия, в противовес посредственному немецкому 80-сильному Обердюссену у Фоккера Е-1, так еще и система управления германской машины строилась на гошировании — то есть управлении креном самолета путем перекашивания плоскости крыла, а не с помощью элеронов. Как можно было догадаться, это самым пагубным образом сказывалось на горизонтальной маневренности немецкого истребителя. Потому уйти из-под огня попавшему в прицел Фоккеру не удалось и задымивший аэроплан сначала резко пошел вверх, а когда скорости перестало хватать для удержания машины в воздухе, он сорвался на правое крыло и, вращаясь, словно кленовая крылатка, устремился к земной тверди. А вскоре за ним последовал еще один «крестоносец», сбитый Михаилом. Остальные же трое пилотов поспешили ретироваться, дабы не пополнить своими именами список потерь 1-го стаффеля[3] охотников.