Превосходство этажерок

— Понимаю, Михаил Леонидович, — слегка улыбнулся в ответ лейтенант. — Не вы один в наступившее время задаетесь подобным вопросом. Вот, честное слово, не знал бы вас ранее, предположил бы, что начальство решило прислать надсмотрщика над моим польско-немецким отрядом. Вы ведь сейчас единственный летчик среди нас, кто имеет именно русскую фамилию.

— Хм, — хмыкнул Михаил. — А ведь со стороны и правда может так показаться. Но да будем надеяться, что дальше умозаключений подобные мысли не уйдут. Уж чего-чего, а брожения умов никому сейчас совершенно точно не нужно. И так проблем хватает.

— Это вы верно подметили, — облокотившись спиной на ограждение, Эссен, подобно его собеседнику, окинул взглядом закрепленные на палубе аэропланы, — брожение умов нам ни к чему. Воевать надо.

— И чем лучше мы с вами будем воевать, тем скорее весь этот кошмар закончится. Во всяком случае, я очень хочу в это верить. Скажу откровенно, мне прошедших месяцев войны во как хватило, чтобы всякого навидаться, — провел он ладонь над головой.

— Там, на сухопутных фронтах, и правда было так жутко? — лейтенант все же поинтересовался той темой, от обсуждения которой его собеседник прежде всячески старался уйти, стоило кому-либо ее поднять.

— Вы знаете, Раймонд Федорович, вроде бы есть такая легенда, что при военном походе Чингизхан приказал своим воинам бросить в общую кучу по одному камню, чтобы позже, по возвращении, забрать его. Таким образом, исходя из размеров получившегося кургана, он мог оценить, сколько его воинов ушло в набег и сколько в конечном итоге не вернулось. — Сделав небольшую паузу секунд в десять, Михаил продолжил. — И мне тоже в самом начале прошлогодней осени довелось лицезреть курган. Наш добровольческий отряд тогда, знаете ли, помимо уничтожения противника, занимался еще и сбором трофейного и брошенного армейского имущества, поскольку в то время практически никому до этого не было никакого дела. И за какую-то неделю трофейные команды собрали столько всего, что у нас оказалось под завязку забито все летное поле. Чего там только не было! И орудия, и повозки, и автомобили, и целые штабеля ящиков со снарядами. Про стрелковое вооружение и патроны — вообще молчу. Там этого добра для снаряжения пары пехотных дивизий хватило бы и еще осталось. Но более всего мне тогда заполнился именно курган. Курган высотой метров в пять наваленный из сапог снятых с покойников.

— Простите? — Эссен аж подавился слюной, не ожидая подобного откровения. — Вы снимали с павших солдат сапоги?

— И сапоги, и шинели, и все прочее имущество, за исключением разве что исподнего, — посмотрев прямо в расширившиеся от негодования глаза военно-морского офицера, совершенно спокойным голосом произнес Михаил. — Полагаете, что это было грязно — обирать павших?

— А вы полагаете, что нет? — с трудом сдерживая тон своего голоса в пределах нормы, поинтересовался лейтенант.

— Раймонд Федорович, вы имеете полное право судить о произошедшем так, как сейчас думаете. Но только по той простой причине, что находитесь здесь в полном неведении о ситуации в стране. Извините, но вы и все ваши сослуживцы живете здесь, как у Бога за пазухой, по сравнению с тем, что сейчас твориться в армии и тылу. Просто примите это как данность, чтобы более полно оценивать действия, подобные описанным мною.

— Простите, а что сейчас творится в стране? — не смог не задать вертящийся на языке вопрос Эссен.

— Ну, начнем с того, что все довоенные армейские запасы подошли к концу еще в прошлом году. Ни обмундирования, ни обуви, ни вооружения, ни боеприпасов, за редким исключением, на складах не осталось вовсе. Мы ведь, армейские авиаторы, относительно недавно не просто так совершали набеги на склады и арсеналы Черноморского флота. Просто, ни в армии, ни у балтийцев, в закромах уже ничего не оставалось. Мощностей же имеющихся промышленных предприятий и мастерских оказалось совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей воюющей армии. Когда мы покидали Восточную Пруссию, если не половина, то треть всей 2-й армии воевала с трофейными винтовками в руках по причине полного отсутствия патронов к отечественным трехлинейкам. Ныне же ситуация дошла до того, что на фронт не могут отправить вновь сформированные дивизии по причине полного отсутствия сапог и шинелей. Не в лаптях же и домотканых косоворотках им прикажете выдвигаться! Вот и получается, что, либо будь добр собирать на полях сражений все уцелевшее имущество, либо даже думать забудь о получении потребных подкреплений и обеспечении находящихся на передовой войск хотя бы минимумом необходимого снаряжения. Флот этого еще не почувствовал, но вот армию уже начинают сажать на голодный паек. Все довоенные нормы питания пересматриваются. И отнюдь не в сторону увеличения. Да и качество продуктов отныне оставляет желать лучшего. При этом многие миллионы пахарей были оторваны от земли и забриты в солдаты. Стало быть, грядущий урожай станет заметно ниже. Как бы при таком раскладе к осени в стране голод не начался. Вы поймите, дорогой мой человек, что эта война из-за своих немыслимых масштабов всего за несколько месяцев перекинулась с противостояния войск и флотов на противостояние экономик воюющих держав. И, судя по тому, что я, совладелец нескольких крупных заводов, вижу, нам жизненно необходимо закончить эту войну в этом году. В противном случае страна попросту не выдержит столь колоссального напряжения всех сил. Да и люди не выдержат тоже. Вот такая вот правда жизни от простого человека, — безрадостно заключил Михаил. — А вы говорите — сапоги с мертвых снимать постыдно. Так ведь если их не снимать, то скоро живым, ни одеть, ни поесть, станет нечего.

— Все… действительно столь тяжко? — нарушил воцарившееся на пару минут молчание командир 1-го корабельного отряда.

— Это вы еще не видели, как за считанные часы боя полнокровный полк стачивается до размеров роты. И мертвых по полям лежит столько, что живых не хватает для их сбора и погребения. А как выглядит какой-нибудь небольшой городок, когда в него со всей округи свозят тысячи раненых, что из-за банальной нехватки мест могут днями напролет лежать прямо под открытым небом в ожидании эвакуации в тыл. И двадцать четыре часа в сутки ты вынужден слушать их нескончаемый стон. Про сопровождающую все это вонь обгаженных портков и мертвечины я вообще молчу. Тут моральное давление в разы тяжелее физических ощущений все же будет.

— Прости нас, Господи, грешных, — сняв фуражку, перекрестился лейтенант, услышав из уст непосредственного участника отгремевших боев о том, чего в газетах никогда не напишут.

— Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему я настоял на скорейшем начале нашей операции, не смотря на тот факт, что еще не все летчики в полной мере освоили новые приемы боя? — Как бы парадоксально это ни звучало, но все опыты прежних лет по привлечению гидропланов к нанесению ударов по морским целям, так и не привели к появлению на вооружении авиации Черноморского флота полноценных бомбардировщиков. Все, без исключения, крылатые машины черноморцев создавались для ведения разведки. Да, при этом находившийся в задней кабине У-1М наблюдатель имел возможность взять с собой в вылет и сбросить на головы противника пару 10-тифунтовых самодельных бомбочек. Но столь легкие боеприпасы не могли представлять опасность даже для старых турецких миноносцев. И данное упущение приходилось в срочном порядке исправлять прямо на месте. Так из 16 наличествовавших здесь гидропланов типа У-1М, к моменту получения отмашки от великого князя, лишь 12 удалось переделать в полноценные бомбардировщики, благо умных голов среди технических специалистов флота оказалось вдосталь, и чертежи системы сброса бомб были готовы уже на следующий день после выдачи Михаилом технического задания. А в мастерских нашлось немало достойных мастеров, чтобы менее чем за неделю довести ее до ума и поставить изготовление на поток. Плохо было другое — многие машины уже успели налетать немалое количество часов и находящиеся на последней стадии своей жизни двигатели попросту не вытягивали полную боевую нагрузку. По-хорошему, уже сейчас не менее шести стальных сердец требовалось отправить в капитальный ремонт. Вот только заменить их было нечем. В стране в полный рост вставала проблема нехватки авиационных двигателей, что не преминуло сказаться на авиации флота. Повезло еще, что с расположенного в Одессе завода в начале марта пришли аж три новеньких гидроплана, в результате чего все 15 имевшихся морских летчиков смогли пересесть на У-1М с более старых машин зарубежной выделки. Вот только, имея всего один аэроплан в качестве резерва, и совершенно не имея запасных пилотов — новый выпуск морских летчиков в количестве всего 5 мичманов ожидался только через месяц, строить грандиозные планы боевого применения авиации на Черном море виделось сильно преждевременным. По этой же причине возникало немало сомнений в способности машин благополучно преодолеть расстояние в 50–70 миль, что требовалось для того же налета на рейд Стамбула и последующего возвращения к кораблю приписки. При этом ждать пополнения авиационного парка тоже не имелось никакой возможности, из-за чего в бой приходилось идти с тем, что находилось под рукой. — Мы ведь с вами здесь обкатываем ту тактику противодействия авиации вражескому флоту, которая, в случае нашего успеха, в значительно большем масштабе найдет свое применение на Балтике. А коли там мы закрепим свое превосходство на море, то промышленность Германии, уже сейчас в немалой степени зависящая от сырья, поставляемого через Швецию с Данией, задохнется за считанные месяцы. Да и поддержка крупнокалиберной корабельной артиллерии при действиях нашей армии в прибрежных районах будет совсем не лишней. Ведь один единственный крейсер способен заменить три батареи осадных орудий. Про возможности артиллерии линейных кораблей, я вообще молчу. При грамотной корректировке их огня, они будут способны попросту вычистить землю от немецких сухопутных частей. С другой стороны — совершенно верно и обратное. Выйди наши войска к прибрежным районам, они тут же превратятся в великолепные мишени для германского флота.

— В таком случае, почему вы не желаете сразу нанести удар по турецкому флоту? К чему эта предварительная атака на Зонгулдак? — совершенно логично поинтересовался Эссен, до которого не довели все аспекты начавшейся операции.

— Считайте, что атака этого порта станет нашей генеральной репетицией. — Не раскрывая большей части правды, нисколько не соврал Михаил. — Все же одно дело — тренироваться с применением учебных бомб и мин. И совсем другое — бомбить в условиях противодействия противника. Я, как и вы, верю в летчиков черноморцев. Верю в их стремления добиться победы. Верю в их отвагу. Но поверьте и вы мне на слово. Ни того, ни другого, не оказывается достаточно, когда ты начинаешь заходить на цель под свист пролетающих у головы или дырявящих твой аэроплан вражеских пуль. В такой миг необходимо проявлять железобетонную выдержку, чтобы не отвернуть с курса и довести намеченное дело до конца. Однако подобный опыт нарабатывается исключительно в боевой обстановке. Потому, прежде чем атаковать наши основные цели, жизненно необходимо провести всех летчиков через настоящее дело, чтобы впоследствии ни у кого в последний момент непроизвольно не дрогнула рука. Все же человек — живое существо и защитные реакции организма имеют право быть. Это заложено в нашей природе. И мне, как вашему временному инструктору, необходимо, среди прочего, научить вас всех преодолевать это чувство самосохранения ради выполнения поставленной задачи. Вы летчики морской авиации. Под крыльями своих аэропланов вы несете верную смерть стальным гигантам и многим сотням вражеских моряков. Каждая ваша удачная атака может принести победу целому флоту. У вас, в отличие от армейских летчиков, нет права отвернуть до того, как удар будет нанесен. Я знаю, что, и вы, и остальные господа морские летчики, осознаете это. Теперь же теорию потребно сопрячь с практикой. Так что атака угольного порта станет вашим выпускным экзаменом. А вот охота на вражеские корабли — уже той самой привычной боевой работой, к которой вас всех готовили на протяжении последних лет. Вы уж впоследствии постарайтесь показать себя с самой лучшей стороны, ведь, чем быстрее мы выбьем из войны турок, тем скорее находящиеся на этом фронте дивизии смогут обрушиться на австрийцев, что ныне с величайшим трудом держатся исключительно благодаря многочисленным подкреплениям из Германии. Да и на Болгарию с Румынией необходимо произвести должное впечатление, чтобы их правители как можно раньше приняли правильное решение о том, на чьей стороне следует вступать в войну. Сейчас именно вы должны будете стать той песчинкой в отлаженном военном механизме противника, что заставит его сбиться и пойти в разнос. Так сделаем же нашу работу настолько хорошо, насколько это вообще видится возможным.

— Мне было как-то легче, когда я полагал нашей главной задачей только уничтожение вражеских кораблей, — задумчиво произнес лейтенант, совершенно иным взглядом рассматривая закрепленные на верхней палубе У-1М. Пусть наличие поплавков весьма негативно сказалось на летных характеристиках и боевой нагрузке этого аэроплана, свою сотню килограмм бомб он вполне мог поднять в небо, чтобы впоследствии всадить в борт или палубу вражеского корабля. С одной стороны, это было не так уж и много. Во всяком случае, даже устаревший броненосец вполне мог выдержать поражение не одним десятком шести- и восьмидюймовых снарядов, из которых и были изготовлены имеющиеся в наличии боеприпасы. С другой стороны, этого хватало, чтобы доставить прямиком к борту намеченной цели старой метательной мины. Да, пусть по мощности заряда последние не шли ни в какое сравнение с современными торпедами, но любая подводная пробоина была страшна не столько самим фактом разрушения корпуса, сколько началом неконтролируемого поступления во внутренние отсеки корабля забортной воды. Учитывая же, что каждый гидрокрейсер нес по 6 аэропланов, и таких кораблей в составе флота имелось уже две штуки, конечный результат совместного налета 1-го и 2-го корабельных отрядов начинал играть совершенно иными красками. А ведь помимо «Императора Александра I» и «Императора Николая I», еще 3 аэроплана совместно несли на своих палубах крейсера «Алмаз»[3] и «Кагул»[4]. А с десяток или хотя бы с полдюжины относительно небольших подводных пробоин уж точно не могли добавить здоровья даже такому гиганту, каким являлся «Гебен» именуемый ныне «Явуз Султан Селим».

— Все мы с каждым днем узнаем что-то новое, Раймонд Федорович. И далеко не всегда новые знания способствуют сохранению былого спокойствия. Такова жизнь, — развел руками Михаил. — Нам же с вами остается лишь прожить ее достойно, преодолевая все печали и невзгоды с высоко поднятой головой. Глядишь, потомки оценят наш ратный труд по заслугам, и лет через сто воды мировых океанов будет рассекать своим форштевнем гигантский авианосец «Адмирал фон Эссен»! Как вам, господин лейтенант, такая идея? Готовы стать для всех морских летчиков мира тем человеком, что первым наглядно продемонстрирует их удаль, отвагу и истинное боевое могущество?