Превосходство этажерок

В защиту выучки немецких моряков следовало бы сказать, что до того как первая метательная мина подорвалась в носовой части «Гебена», расчеты 88-мм орудий противоминного калибра успели не только развернуть пушки по направлению к противнику, но и закинуть снаряды в казенник. Первый же прицельный выстрел они успели сделать как раз между четвертым и пятым подрывами, ведя огонь по замыкающей паре русских аэропланов. Вот только весь их труд оказался тщетным. Шедшие замыкающими и лицезревшие во всей красе достижения своих сослуживцев, лейтенант Дорожинский с лейтенантом Качинским даже не подумали о том, чтобы уйти из-под обстрела. Окруженные вспухающими тут и там многометровыми фонтанами воды их машины упрямо шли вперед и освободились от смертоносного груза, лишь находясь на расстоянии каких-то жалких полутора десятков метров от борта намеченной жертвы. Что первый, что второй, подойдя столь близко, едва не расстались со своими жизнями, лишь чудом не зацепив крыльями или поплавками никаких надстроек, когда пролетали над самой палубой практически незаметно вздрогнувшего от очередного подрыва метательной мины линейного крейсера.

Сказался ли возраст примененного авиаторами вооружения или же какие-то присущие им технические дефекты, но из восьми выпущенных в правый борт «Гебена» метательных мин лишь шесть достигли его борта и штатно подорвались, организовав затопление пяти отсеков противоминной защиты, включая недавно отремонтированный. Точнее говоря, полученные линейным крейсером повреждения оказались и того меньше.

К великому сожалению русских авиаторов 29 килограмм пироксилина, что составляли боевой заряд каждой мины, было совершенно недостаточно, для нанесения линейному крейсеру тяжелых повреждений. Из всех примененных к данному времени конструкторских решений именно немецкий вариант противоминной защиты крупных кораблей впоследствии показал наилучшие результаты, обеспечив непотопляемость германских дредноутов при получении пробоин в подводной части корпуса. Рассчитанная на поражение корабля полноценными современными торпедами, она полностью отработала свое предназначение. А в силу скромного боевого заряда метательных мин взрывы нарушили лишь целостность отсеков поглощения ударной волны, так что даже уголь, находившийся в прилежащих к ним бункерах и дополнительно прикрывавший бортовую противоторпедную продольную переборку, остался совершенно сухим. По сути, полученные «Гебеном» повреждения соответствовали поражению подводной части полудюжиной фугасных снарядов крупного калибра. Это было неприятно. Но совершенно не критично. Разве что поступившая через образовавшиеся пробоины вода, в добавление к уже плескавшейся по левому борту полутысячи тонн, довела общее значение этой величины до полутора тысяч, обеспечив линейному крейсеру практически незаметный крен и потерю всего половины узла скорости. Все же на «Гебене» за время следования к Севастополю успели израсходовать свыше трехсот пятидесяти тонн угля, да и бункеры его при выходе с рейда Стамбула были забиты не до отказа, так что значительного перегруза из-за поступившей забортной воды не было вовсе. А вот на «Бреслау» последствия атаки русских аэропланов оказались куда более тяжелыми.

Будучи торпедированным считанными минутами позже флагмана, легкий крейсер, благодаря меньшим габаритным размерам и, чего уж греха таить, чуть более низким боевым навыкам пилотов 2-го корабельного авиационного отряда, получил в борт всего четыре мины. Но какие это были попадания! Одна мина, по всей видимости, ударила, либо во внешний винт правого борта, либо в его вал, погнув последний, отчего по крейсеру пошла жуткая вибрация, продолжавшаяся вплоть до остановки крутящей его турбины. Остальные же поразили два соседних отсека в носовой оконечности, где не имелось, ни двойного дна, ни угольных бункеров. И это экипажу еще крупно повезло, что взрыв, произошедший в полуметре от расположения подводного минного аппарата, не спровоцировал подрыва находившихся в торпедном отсеке боеприпасов. Часть торпед лишь сместились с мест хранения, да и только. В результате уже спустя пару минут после завершения налета затопленными оказались два соседних отсека, отчего корабль тут же заметно сел носом в воду. И с каждой минутой положение лишь усугублялось из-за последующего распространения воды через систему вентиляции и переговорные трубы. Конечно, тут же были пущены в дело все доступные водоотливные средства, а на пробоины постарались завести пластыри. Но, спасая от ринувшихся в атаку русских эсминцев свой корабль, фрегаттен-капитан[6] Кеттнер приказал дать слишком большой ход, отчего все попытки удержать пластыри на местах пробоин провалились. Набегающим потоком воды их тут же срывало и утаскивало к корме. Да еще почувствовавшие свою силу вражеские миноносники не разрывали огневого контакта с легким крейсером, пока перед их носом не поднялись огромные фонтаны воды от падения 283-мм[7] снарядов с «Гебена». Это команде «Бреслау» еще повезло, что среди атаковавших не оказалось ни одного турбинного эсминца русских, что на голову превосходили своих предшественников по всем параметрам, включая артиллерийское вооружение. И пусть первый налет не привел к нанесению немецким крейсерам действительно критических повреждений, он на все 100% достиг намеченных целей. Из-за опасного прогиба переборок соседних с уже затопленными отсеков скорость «Бреслау» отныне приходилось сдерживать на уровне 18 узлов. А «Гебен», вместо того чтобы тут же начать забег на юг, сперва был вынужден идти навстречу главным силам русских, дабы прикрыть легкий крейсер огнем орудий главного калибра. Все вместе это позволило, как сократить расстояние между флагманами противоборствующих сторон до каких-то 17 миль, так и значительно увеличить время отрыва немецких крейсеров от русских броненосцев, впереди которых уже весело разрезали своими форштевнями невысокие волны три турбинных эсминца 1-го дивизиона, способных одержать верх над легким крейсером даже в артиллерийском бою. Потому отныне команде легкого крейсера, в раз лишившегося всей своей прыти, оставалось полагаться лишь на крупнокалиберные орудия «большого брата». Способные бить на 100 кабельтовых, они надежно сдерживали на безопасной дистанции, что новейшие русские нефтяные эсминцы, что устаревшие, но весьма скоростные для своего класса и куда лучше вооруженные бронепалубные крейсера типа «Богатырь», оба представителя которого также висели на хвосте. Однако прежде чем на немецкие корабли смогли бы обрушиться русские снаряды, им вновь предстояло пережить очередные атаки оказавшихся невероятно опасными аэропланов, что на полной скорости неслись обратно к Круглой бухте, где их ожидали сотни матросов со станции и двух гидрокрейсеров[8].

Не смотря на десяток проведенных за последнее время тренировочных налетов, когда в качестве мишеней авиаторы использовали выходившие с рейда Севастополя эсминцы, возвращались пилоты отнюдь не единым ровным строем. Вынужденные после сброса мин разлетаться в разные стороны, они не тратили время на кружение в какой-либо точке сбора, а тут же брали курс на базу, чтобы как можно скорее оказаться в руках механиков и оружейников. Все же даже солидные размеры, как самой авиационной станции Севастополя, так и слипа, по которому машины спускали с берега в воду, не позволяли развернуться там разом всем имеющимся аэропланам. Тем более в условиях подобного цейтнота!

Наверное, если бы данная операция проходила под надзором исключительно кадровых военных, процесс подготовки самолетов к новому вылету мог бы занять раза в три больше времени. И это в лучшем случае! Ну не было принято, ни в армии, ни во флоте этого времени, жить, постоянно крутясь, как белка в колесе. Сам неторопливый образ жизни современного общества слишком сильно сказывался на воспитании будущих офицеров, чтобы они самостоятельно могли прийти к такому стилю действия и скорости реакции, что являлся нормой для трех нижегородских авиаторов. Нет, ни в коем случае нельзя было сказать, что моряки и морские летчики Российского Императорского Флота являлись тугодумами, по сравнению с потомками. Их проблема состояла в том, что вся та атмосфера, в которой они воспитывались и служили, не предполагала обучению должной расторопности и принятию самостоятельных решений, что могли противоречить имеющимся инструкциям. Причем не надо было ходить далеко за примером. Тот же попивший столь много крови Черноморскому флоту «Гебен» мог быть уничтожен в свой первый же боевой выход к берегам Крымского полуострова, если бы дежурный офицер, отвечавший за крепостное минное поле Севастополя, замкнул цепь, пока немецкий линейный крейсер лавировал прямо по нему. Но ведь нет! Полностью игнорируя ведшийся с борта «Гебена» огонь по крепостным укреплениям, находящимся на рейде кораблям и самому городу, он, как и полагалось невероятно исполнительному офицеру Российского Императорского Флота, сидел и дожидался официального приказа начальника минной обороны, который попросту не успел явиться на пункт лично. И примеров подобного повсеместного головотяпства имелось столь великое множество, что, не пользуйся господин Дубов выданной великим князем индульгенцией на полную катушку, расшевелить это болото оказалось бы попросту невозможно. Лишь невероятно едкие комментарии инструктора Дубова в сторону «ковыряющихся в носу» господ офицеров, лившиеся из его уст в течение всего времени подготовки летчиков к будущим свершениям, его постоянный отеческий ор на мало что соображающих в новом деле нижних чинов, да непременный личный пример того, как надо правильно делать, позволили хоть в какой-то мере организовать «питстоп» в Круглой бухте.

Потому-то никто и не ждал своих соратников, чтобы впоследствии не создавать затор при дозаправке и подвеске вооружения. Это уже после можно было слегка задержаться, чтобы подождать, пока к вылету подготовят сослуживцев по отряду, при этом нервно поглядывая на часы, поскольку с каждой минутой вражеские крейсера отдалялись все больше и больше, грозя выйти из зоны досягаемости авиации до того, как получат достаточно тяжелые повреждения. Допустить же последнее было никак нельзя. Слишком уж многое оказалось поставлено на успех данной операции, чтобы провалить ее из-за простой человеческой нерасторопности.

— Господин адмирал, — капитан цур зее[9] Аккерман прервал уединение командующего, что с каменным лицом наблюдал за охватывающими его корабли русскими эсминцами, положение которых выдавали поднимавшиеся в небо дымы. Все же большую часть русских миноносных кораблей составляли старички с паровыми машинами и угольными котлами, отчего, идя на полной скорости, они коптили не хуже эскадренных броненосцев. — С «Бреслау» передают, что тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый отсеки полностью затоплены вплоть до броневой палубы. — В немецком флоте отсчет переборок и отсеков велся от кормы к носу. — И вода продолжает просачиваться в соседние отсеки. Дифферент на нос возрос уже до 13 градусов, не смотря на перенос в корму всего возможного, включая снаряды из носового бомбового погреба. Если ситуация не изменится в ближайшие четверть часа, им, для спрямления, придется принять воду в кормовые отсеки и снизить скорость хотя бы до 14 узлов. В противном случае скоро вода начнет захлестывать верхнюю палубу.

— Боюсь, что противник имеет иное мнение на возможность спасения «Бреслау», — оторвавшись от изучения горизонта посредством бинокля, Сушон кивнул головой в сторону висевших на хвосте главных сил русских. Поскольку легкий крейсер получил слишком тяжелые повреждения и потерял возможность выполнять свою основную роль — отгонять русские эсминцы, приказом адмирала он был выдвинут вперед, чтобы самому не стать их жертвой. Соответственно флагман двигался замыкающим, и с правого крыла его мостика великолепно просматривалось все море и небо по корме, так как валивший из труб дым не стелился назад, а сдувался к левому борту. — Их аэропланы возвращаются, чтобы довершить начатое. Распорядитесь приготовиться к отражению воздушной атаки. — Вот уже полтора часа как оба германских корабля шли на 18 узлах, постепенно отрываясь от броненосцев Черноморского флота. За это время офицеры штаба и корабля смогли не только обсудить иезуитское коварство русских, но и постарались выработать идеи по отражению вполне возможной повторной атаки вражеских аэропланов. И вот, то, чего столь опасались, случилось вновь! Небольшие, хрупкие и дешевые, по сравнению с линейным крейсером, эти перкалевые этажерки грозили гибелью вверенным империей в его руки кораблям и морякам по той простой причине, что установку на палубу зенитных орудий собирались осуществить лишь в следующем месяце. Потому единственным, что оказалось возможным противопоставить воздушному противнику в сложившейся ситуации стали пулеметы и винтовки из арсенала корабля, которыми постарались вооружить как можно большее количество матросов.

— Слушаюсь, господин адмирал, — приложив руку к форменной феске, в которых, как и в мундирах турецкого образца, щеголяли все без исключения офицеры обоих немецких крейсеров, командир «Гебена», кинув взгляд в сторону едва заметных в небе и постепенно увеличивающихся в размере черных точек, поспешил оставить своего командующего. Противник наглядно продемонстрировал, что они отнюдь не зря готовились к отражению нового налета. Теперь же предстояло проверить, насколько действенными окажутся подготовленные на скорую руку меры противодействия и насколько крепкими были спроектированы и впоследствии построены их корабли. Пусть даже первый налет русских не причинил его кораблю действительно тяжелых повреждений, проверять, сколько еще подобных пробоин сможет выдержать линейный крейсер, не имелось ни малейшего желания. Но в данном случае далеко не все зависело от него и его желаний.

Тем временем, пока на борту германских крейсеров готовились встречать врага во всеоружии, смешанная группа из четырнадцати аэропланов, обогнав шедшие впереди броненосцев крейсера, начала забирать несколько вправо от прежнего курса с тем, чтобы выйти прямиком в борт намеченным жертвам. К сожалению, аэроплан лейтенанта Лучанинова из-за воцарившейся среди оружейников спешки оказался поврежден — подвешиваемая под него мина сорвалась с креплений и, ударив по одному из поплавков, проделала в том огромную пробоину, заделать которую на скорую руку оказалось невозможно. Это еще всем крупно повезло, что сама мина не взорвалась, разнеся в клочья, как гидроплан, так и находившихся поблизости моряков. Но все равно столь глупо потерять один из аэропланов было весьма обидно. Впрочем, пострадавший У-1М тут же утянули поближе к мастерским с обещанием установить добротную заплатку за час — полтора. Так что у молодого морского летчика еще оставалась возможность принять участие в очередном, третьем, налете, если таковой вообще будет назначен командирами отрядов, что сейчас вновь вели его сослуживцев в бой. Вообще последним весьма крупно повезло, как взять правильный догонный курс, так и обнаружить дымы своей эскадры, что, в конечном итоге, позволило обнаружить и нагнать находящихся уже в 58-ми милях от Севастополя немцев. Однако столь же легко атаковать, как в первый раз, нынче не вышло.

Все еще имевшие солидное превосходство в скорости над основными силами русских, оба немецких крейсера тут же принялись маневрировать, чтобы избежать новых поражений минами. При этом они, конечно, позволяли вражеским кораблям несколько сократить отставание. Но получение новых подводных пробоин могло привести к куда более плачевному результату, нежели сближение с противником на полмили или даже милю. Все равно имевшееся преимущество многократно превышало минимально допустимую дистанцию отрыва от вражеских броненосцев.