При свете Жуковского. Очерки истории русской литературы

Пушкинское примечание приурочено к описанию Кавказа (формально – к стиху «Белел на небе голубом») [486] . Вступая в поэтическое соревнование с Державиным и Жуковским, Пушкин приводит их тексты как высокие образцы, цитирует две строфы державинской оды и 54 строки послания Жуковского, стремясь дать полную информацию о достижениях предшественников. Иначе обстоит дело в романе Тынянова, где цитирование выборочно и концептуально и сопровождается ироническим комментарием героя.

486

Пушкин А. С. Указ. соч. Т. 4. С. 103–105.

«Тотчас же Державин дал в описании Кавказа довольно верное изображение альпийской страны:

Как серны, вниз склонив рога,Зрят в мгле спокойно под собоюРожденье молний и громов.

И особенно удалась ледяному старцу [487] картина альпийских льдов:

Там солнечны лучи средь льдов,Средь вод играя, отражаясь,Великолепный кажут вид (317).

У читателя, знакомого с державинским текстом лишь по роману Тынянова, должно сложиться представление, будто ода написана белым стихом. На самом же деле здесь обыгрывается державинский прием – в оде не совпадают строфическое и рифменное членение (схема: АбАбВгВгДе // ДеЖзЖзИкИк). Цитируются три последних стиха пятой строфы и 2-3-4 стихи строфы шестой; место же 1 стиха шестой строфы, рифмующегося у Державина со стихом 9 строфы пятой («Ты зрел, как ясною порою» [488] ), занимает ремарка о «ледяном старце». Стих деформирован и тем самым иронически снижен. Если учесть, что ломоносовская ода подвергнута исторической критике (картина, в ней воссозданная, не соответствует политической реальности 1730–1740 годов), а строки Ободовского – критике «географической» [489] , то суть грибоедовского монолога ясна: русская поэзия не увидела истинного Кавказа, подобно тому, как не поняла Кавказа российская государственная мысль. Герой стоит в оппозиции как к поэтической традиции, в рамках которой для него существуют Ломоносов, Державин, Жуковский (а следовательно, и автор «Кавказского пленника») и Ободовский [490] , так и к восточной политике российской монархии. Цитата из Жуковского скрепляет темы поэтической и политической оппозиционности. Цитируются лишь несколько строк: «Жуковский попробовал было набросать краткий список и утверждал, что там

487

Образ «ледяного старца» корреспондирует не только с цитируемыми ниже строками, но и с общеизвестной гравюрой С. Тончи, где Державин изображен на фоне ледяных громад.

488

Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 257.

489

«…Что на высоте семнадцати тысяч футов сох дуб, это было сомнительно. Не мог туда попасть дуб. Впрочем, ханство Эриванское еще не было завоевано» (318).

490

В «Смерти Вазир-Мухтара», где голос рассказчика постоянно взаимодействует с голосом героя, отчетливо виден прием остранения. Разрушаются поэтические, исторические, политические стереотипы, и «экзотический» материал (Кавказ, Персия) предстает как бы увиденным впервые. Не случайно в романе развернуты некоторые толстовские мотивы, исследование которых – тема отдельной работы. Для Тынянова важно не только «следование» Толстому, но и художественная фиксация связи: архаисты (Грибоедов) – Толстой – Хлебников (?). Ср. концепцию толстовского архаизма в работах Б. М. Эйхенбаума.

Гнездится и балкар, и бах,И абазех, и камукинец,И карбулак, и абазинец,И чечереец, и шапсуг,

что они, как серны, скачут по скалам, а дома курят трубки» (318) [491] . Ремарка контаминирует разные строки (ср.: «Как серны скачут по горам» и «И козы легкими ногами / Перебегают по скалам»); вторая часть ремарки отсылает к подробному описанию жизни в аулах (десять строк). Тынянов выделяет в тексте Жуковского ту же реалию, что была у Державина («серна»), скрепляя разные произведения в единый, с точки зрения героя – ложный поэтический текст о Кавказе [492] . Иронически сокращенная перефразировка строк о жизни в аулах противопоставлена «подлинному» описанию быта горцев в грибоедовских «Хищниках на Чегеме», где противопоставление: горы (деятельность) – аул (покой) – значимо отсутствует [493] .

491

Ср.: Жуковский В. А. Указ. соч. Т. 1. С. 191; Пушкин А. С. Указ. соч. Т. 4. С. 104.

492

Державин и Жуковский вводят кавказские пейзажи с помощью одного и того же оборота: «Ты зрел…» В пушкинском примечании, с которым и спорит тыняновский герой, соседство текстов подчеркивает общность приема.

493

«Хищники на Чегеме» резко полемичны по отношению к «Кавказскому пленнику». Идея возможной свободы «русского европейца» здесь отвергается: «Узы – жребий им приличный, В их земле и свет темничный! И ужасен ли обмен? Дома – цепи! вчуже – плен!» – Грибоедов А. С. Соч. М., 1988. С. 344.

Перечень народностей подвергается «этнографической» критике: «Иноземная, барабанная музыка имен была превосходная и слишком щедра, потому что камукинцев и чечерейцев – таких племен на Кавказе не было. Были еще кумикинцы (выделено Тыняновым. – А. Н.), а чечерейцев и вовсе не бывало. Гнездиться они, стало быть, не могли» (318). Несуществующие народности упоминаются еще трижды: «Война же на Кавказе шла все время, не то с камукинцами, не то с чечерейцами. И если не Котляревский, так кто-нибудь другой “губил, ничтожил племена”», по восторженному выражению Пушкина [494] .

494

Отсылка не только к эпилогу «Кавказского пленника» (Пушкин А. С. Указ. соч. Т. 4. С. 102), но и к негативной оценке его П. А. Вяземским в письме к А. И. Тургеневу от 27 сентября 1822: «Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. Что за герой Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он, как черная зараза,

Губил, ничтожил племена?

От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся». Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 2. С. 274.

Никто, собственно, и не задавался вопросом, как это так и чего ради идет она, эта постоянная война? Каждый раз по донесениям явствовало: имеем успех и приводим к покорности такие-то племена, не то камукинцев, не то чечерейцев.

А война тянулась, и опять воевали – может быть, даже те же чечерейцы. Нессельрод же все вообще племена на Кавказе называл: les cachetiens, так как помнил кисловатый вкус кахетинского». Для Нессельрода Кавказ является не реальностью, но звуком. Замена «чечерейцев» на «les cachetiens» актуализирует связанные с вице-канцлером гастрономические мотивы [495] .

495

Ср.: «…Дипломаты поднимали в своих бокалах не портвейн или мадеру, а Пруссию или Испанию» или вопрос Нессельрода о персидских фруктах в ходе обсуждения грибоедовского проекта (251, 254).

В приведенной цитате важны слова «барабанная музыка имен», отсылающие к двум текстам – политическому и литературному. Первый – письмо Грибоедова к С. Н. Бегичеву от 7 декабря 1825 с известной формулировкой о борьбе «горной и лесной свободы с барабанным просвещением» [496] . Второй же – дневниковая запись Кюхельбекера от 21 февраля 1832: «Из лучших строф (восьмой главы “Евгения Онегина”. – А. Н.) 35-я, свидетельствующая, что Ал. Пушкин племянник В. Пушкина, великого любителя имен собственных: особенно мил Фонтенель с своими “твореньями” в этой шутовской (выделено Кюхельбекером. – А. Н.) шутке» [497] .

496

Грибоедов А. С. Указ соч. С. 525.

497

Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. С. 10—102; ср.: Пушкин А. С. Указ. соч. Т. 5. С. 157.

Ироническое рассуждение Кюхельбекера оказалось важным для теоретических построений Тынянова. В «Проблеме стихотворного языка» он писал: «Сила лексической окраски имен очень велика; ими дается как бы лексическая тональность произведения»; далее, за примерами «античной тональности» у Ронсара и «варварской тональности» у Буало следовало замечание: «Ср. частое применение пересчета имен (выделено Тыняновым. – А. Н.) у карамзинистов» и примеры из «Путешествия NN в Париж и Лондон» И. И. Дмитриева и обсуждаемой Кюхельбекером XXXV строфы восьмой главы «Евгения Онегина» [498] . Героем «Путешествия NN…» был В. Л. Пушкин. Кюхельбекер же, поминая Пушкина-старшего, имел в виду его полемические послания «К В. А. Жуковскому» и «К Д. В. Дашкову», содержащие примечательные перечни имен: «Вергилий и Гомер, Софокл и Эврипид, / Гораций, Ювенал, Саллюстий, Фукидид» (в первом); «Сен-Пьер, Делиль, Фонтан мне были там знакомы» и «Что с восхищением читал я Фукидида, / Тацита, Плиния – и, признаюсь, “Кандида”» (во втором) [499] .

498

Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. С. 96–97; ср. там же – с. 83.

499

Поэты 1790—1810-х годов. Л., 1971. С. 665, 667.

Имена эти задают, пользуясь выражением Тынянова, «карамзинистскую лексическую тональность» посланий, они – свидетельство истинного просвещения, неотрывного от европейской цивилизации и противного «староверству», озабоченному славянскими словами. Слог В. Л. Пушкина, бравирующего чужеземными именами, полемичен по отношению к слогу шишковистов с их совсем иной «лексической тональностью». Афористичная концовка послания к Жуковскому «Нам нужны не слова – нам нужно просвещенье» была высмеяна А. А. Шаховским в «Расхищенных шубах» и сурово осуждена А. С. Шишковым в «Присовокуплении к Рассуждению о красноречии Священного Писания». Последний утверждал, что под просвещением В. Л. Пушкин как раз понимает слова (прежде всего имена). Тынянов усмотрел глубинное родство сентенции Грибоедова о «барабанном просвещенье» с критикой старшими архаистами, а затем и Кюхельбекером, поэтики именного перечня. При этом само слово «просвещенье» ушло в подтекст. Совмещение источников указывало на политический аспект грибоедовского антикарамзинизма [500] .

500

Об этом см.: Лотман Ю. М. А. С. Пушкин: Биография писателя. Л., 1982. С. 216; Лотман Ю. М. Архаисты – просветители // Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 205–206.

Заметим, однако, что рассуждение о собственных именах в «Проблеме стихотворного языка» Тынянов начинает с примеров из стихов Мандельштама, где «лексическая окраска слов “ласточка, подружка” и слова “Антигона” связаны по противоположности лексических стихий» [501] . Соображения о лексической окраске стихов Мандельштама и о роли в них иностранных слов будут вскоре развиты Тыняновым в статье «Промежуток»: «…у Мандельштама вещь становится стиховой абстракцией» (ср. судьбу «чечерейцев», стиховая абстрактность которых и вызывает протест тыняновского Грибоедова), а также: «…он любит собственные имена, потому что это не слова, а оттенки слов».

501

Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. С. 96.

Далее Тынянов отсылает к признанию Мандельштама в стихотворении «Чуть мерцает призрачная сцена…» и приводит примеры из стихотворений «Tristia» и «Феодосия», дабы заключить выводом: «Достаточно маленькой чужеземной прививки для этой восприимчивой стиховой культуры, чтобы “расставанье”, “простоволосых”, “ожиданье” стали латынью вроде “вигилий”, а “науки” и “брюки” стали “чебуреками”» [502] . Обращает на себя внимание не только то, что в «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов обошелся со словом Жуковского «чечерейцы» по принципам поэтики Мандельштама, т. е. «окрасил» им монолог Грибоедова, но и созвучность экзотизмов (чечерейцы – чебуреки).

502

Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 189, 190.

Неожиданная встреча Жуковского и Мандельштама вновь заставляет отметить внутренний конфликт Тынянова-историка и Тынянова-теоретика. Если в «Архаистах и Пушкине» Тынянов с плохо скрытым раздражением писал: «В неисторическом плане легко, конечно, говорить о том, что “переводы Жуковского – самостоятельные его произведения» и что ценность их не уменьшается от того, что они переводы… – » [503] , то в «Промежутке» он сочувственно замечал о Мандельштаме: «Его работа – это работа почти чужеземца над литературным языком» [504] . Показательно, что выявленные Тыняновым особенности поэтики Мандельштама (экзотизм, задающий лексическую тональность стихотворения и превращающий обыденные слова в «чужеземные»), были сравнительно недавно обнаружены при анализе баллады Жуковского «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» [505] .

503

Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. С. 39–40.

504

Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 190. Ср. сочувственное цитирование дневниковой записи Кюхельбекера (8 февраля 1833) о правильности слога в первой главе «Евгения Онегина», выдающей в авторе иностранца, – Тынянов Ю. Пушкин и его современники. С. 94; ср.: Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. С. 228. Двойственность подхода к работе поэта, прививающего к русской словесности иноземную традицию, вероятно, связана с острым интересом Тынянова к общим проблемам «иностранец в России» и «русский в Европе». Об этом см.: Тоддес Е. А. Неосуществленные замыслы Тынянова // Тыняновский сборник. Первые Тыняновские чтения. С. 29–36.

505

См.: Эткинд Е. Г. Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина. Л., 1973. С. 103 (об эпитете «анкрамморския»); Аверинцев С. С. Размышления над переводами Жуковского // Жуковский и литература конца XVIII–XIX века. М., 1988. С. 262–264.