Причина смерти

— Джанет все им рассказала. Родителям. Они отчитали ее, как будто лучше, чем она сама, понимают ее чувства. Как будто она сделала себе что-то плохое.

Злые нотки зазвучали громче. Люси подтянулась и села, подсунув под спину подушку.

— Они хотят, чтобы она проконсультировалась у врача.

— Мне очень жаль, — вздохнула я. — Не знаю, что сказать, но проблема у них, а не у вас двоих.

— А я не знаю, что она будет делать. Все и без того плохо. Нам ведь и от Бюро приходится это скрывать.

— Ты должна быть сильной и верить в себя настоящую.

— А какая я настоящая? Бывают дни, когда я и сама этого не знаю. Все ужасно. Все так трудно. Так несправедливо. — Она наклонилась, опустила голову мне на плечо. — Почему я не могу быть такой, как ты? Почему все так тяжело?

— Не уверена, что тебе так уж хочется быть на моем месте. Жизнь моя совсем не такая легкая, какой тебе кажется. И вообще, почти ничего не дается легко. Вам с Джанет вполне по силам самим во всем разобраться, если, конечно, это важно для вас обеих. Если вы по-настоящему любите друг друга.

Она медленно вдохнула и выдохнула.

— И хватит чудить. — Я поднялась с кровати. — Где Книга?

— На столе.

— В кабинете?

— Да.

Мы посмотрели друг на друга, и глаза ее заблестели. Она громко шмыгнула носом и высморкалась.

— Ты ведь понимаешь, что зацикливаться на чем-то таком нельзя?

— Так получается, что я все время на чем-то зацикливаюсь. Это происходит само собой.

— Нет. Каждый должен понимать, куда нужно идти и где не должно останавливаться. Ты должна не только презирать и ненавидеть силу зла, но и относиться к ней с уважением. Иначе — проиграешь. Понять это лучше уже сейчас.

— Я понимаю, — тихо сказала она, протягивая руку к катехизису, который я оставила на кровати. — Это что? Мне прочитать его за ночь?

— Это я взяла для тебя в церкви. Решила, что ты, может быть, захочешь взглянуть.

— Про церковь забудь.

— Почему?

— Потому что церковь забыла меня. Церковь считает таких, как я, ненормальными. Считает, я должна гореть в аду или сидеть в тюрьме из-за того, что такая, а не другая. Вот о чем речь. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты ведь не знаешь, каково быть… в меньшинстве.

— Люси, я большую часть жизни была в меньшинстве. Ты представить себе не можешь, что значит быть одной из трех женщин в медицинской школе. Или в юридической. Если ты заболела или пропустила занятие, ни один мужчина не поделится с тобой конспектом. Вот почему я никогда не болею. Вот почему не пью и не прячусь под одеялом. — Я говорила жестко, понимая, что сейчас надо говорить именно так.

— Это другое.

— Тебе просто хочется думать, что это другое, чтобы оправдать и пожалеть себя. Это ты все забываешь и все отвергаешь. А не церковь. И не общество. И даже не родители Джанет, которые просто не хотят ничего понимать. Я думала, ты сильнее.

— Я сильная.

— Все, хватит. Больше ты не будешь приезжать ко мне и напиваться, а потом прятать голову под подушку, заставляя меня целый день беспокоиться о тебе. Я не хочу, чтобы ты отталкивала меня, когда я пытаюсь помочь.

Какое-то время она молча смотрела на меня, потом произнесла:

— Ты и правда ходила в церковь из-за меня?

— Я ходила из-за себя. Но говорили мы по большей части о тебе.

Люси отбросила одеяло.

— «Высшее предназначение человека в том, чтобы прославлять Бога и пребывать с ним в вечном блаженстве», — процитировала она катехизис, поднимаясь с кровати.

Я остановилась у порога.

— Катехизис. Я ведь проходила курс религии в Вирджинском университете. Будем обедать?

— А чего бы ты хотела?

— Чего-нибудь полегче. — Она подошла и обняла меня. — Прости, тетя Кей.

Содержимое морозильника не воодушевляло. Я заглянула в холодильник, но аппетит исчез вместе с душевным покоем. В результате мне хватило банана и чашки кофе. В половине девятого на стойке зазвенела базовая станция.

— Сто шестидесятый первой базе, — раздался голос Марино.

Я взяла микрофон.

— Первая база.

— Можешь перезвонить на номер? — спросил он.

— Диктуй. — Меня уже охватило какое-то мрачное предчувствие.

Поскольку радиочастоты, которыми пользовалась служба судмедэкспертизы, могли прослушиваться, полицейские в особо деликатных случаях предпочитали проводную связь. Марино назвал мне номер платного телефона.

— Извини, — первым делом сказал он, — мелочи не нашлось.

— Что случилось?

— Звоню сразу тебе, чтобы ты узнала первой…

— Что такое?

— Дело дрянь, док. Сочувствую. У нас тут Дэнни.

— Дэнни? — растерянно повторила я.

— Дэнни Уэбстер. Из Норфолка.

— И что значит, что он у вас? — Страх уже сжимал грудь. — Что он такого наделал? — Может, его арестовали за то, что ехал в моей машине? Или попал в аварию?

— Док, Дэнни мертв.

Повисло молчание.

— Господи. — Я прислонилась к стойке и закрыла глаза. — Господи. Что случилось?

— Послушай, будет лучше, если ты сама приедешь.

— Ты где?

— Шугар-Боттом, там, где старый туннель. Твоя машина примерно в квартале оттуда, у Либби-Хилл-парк.

Я не стала задавать лишних вопросов и только предупредила Люси, что уезжаю и буду, возможно, не скоро. Кроме медицинской сумки, я захватила с собой пистолет, потому что хорошо знала этот район городского «дна». Что там делал Дэнни? Они с другом должны были приехать на наших машинах, моем «мерседесе» и «субурбане» Люси, к офису, где их ждал администратор, которому я наказала подбросить ребят до автостанции. От ОГСЭ до Черч-Хилла в общем-то недалеко, но с какой стати Дэнни поехал на моей машине совсем в другую сторону? Он всегда казался мне надежным парнем.

Я проскочила по Уэст-Кэри-стрит, миновав большие кирпичные дома с медными и черепичными кровлями и высокими сварными воротами. Катафалк, мчащийся через богатую часть города, — в этом было что-то сюрреалистичное. Меня мучил страх. Мой подчиненный лежал где-то мертвый, а дома, один на один со своими проблемами, осталась племянница. Я не помнила, включила ли сигнализацию и отключила ли сенсоры движения, когда выходила. Дрожали руки, хотелось курить.

Либби-Хилл-парк — это один из семи холмов, на которых расположился Ричмонд, район, особо ценимый риэлторами. Здесь старые, вековой давности здания, преимущественно в стиле греческого Возрождения, были блестяще отреставрированы людьми, не побоявшимися вырвать эту историческую часть города из лап упадка и криминала. Большинству местных жителей эта попытка удалась, но я лично никогда бы не стала жить вблизи кварталов массовой застройки, где главным бизнесом оставалась торговля наркотиками. У меня не было ни малейшего желания заниматься делами своих соседей.