Приговор

Дверь закрылась. Улыбка мгновенно стёрлась с его лица, будто задуло свечу. Он вдруг почувствовал, что не может стоять, от внезапной слабости подкосились ноги. Опустившись на постель, прикрыл глаза; сердце, до этого открытое внешнему миру, разом закрылось и холодным твёрдым комком полетело куда-то вниз, в кромешную тьму.

— Всё бессмысленно, — сказал он сам себе.

Падаю, лечу вниз. Вместе с мириадами других бледных покойников падаю в глубокий чёрный колодец. Дно где-то далеко впереди, теряется во тьме, его не достичь никогда. Опять это. Однако это — вовсе не страх смерти.

У меня есть по крайней мере ещё два дня — завтра и послезавтра. Завтра казнят Сунаду, не меня, послезавтра воскресенье, а в воскресенье казней не бывает.

А может, меня казнят в понедельник. Стало быть, у меня остаётся ещё два дня с небольшим.

Я знаю, что это — вполне возможно. Многие думали точно так же, и действительно, в один прекрасный день их жизнь оборвалась. Скоро это произойдёт и со мной. Об этом можно сказать с уверенностью.

У каждого человека в будущем есть одно-единственное событие, о котором можно говорить с уверенностью, — смерть. И в моей жизни это событие скоро произойдёт, оно неумолимо приближается; к тому же моя смерть будет позорной — это известно заранее.

Тем не менее смерти я не боюсь. Это имеет совершенно иную природу, нежели страх, я уверен в этом и знаю, что перед лицом смерти буду совершенно спокоен.

Внезапно это ушло. Я наконец достиг дна. И оказался в том же аду, что и всегда. Тьму пронзает тонкий луч света. Зло. Я — воплощение зла. К сожалению, я заполз в самую его сердцевину.

— Святой отец, а что такое зло?

— Зло — это отсутствие добра.

— Значит, зло вторично по отношению к добру? Если нет добра, то нет и зла?

— Да, это так, дитя моё.

— Но ведь силы зла имеют такую большую власть над нами. Почему?

— Чем размышлять о таких вещах, лучше молись.

— Но, отец, святой Августин говорил, что Бог допускает зло потому, что всемогущ и может из зла извлекать добро. Это правда?

— ……….

Если нет зла, то нет и добра.

Разве отправной точкой для Иисуса не был диалог с дьяволом?

Если нет тьмы, нет и света.

Этот мир всего лишь слабый луч света. А вокруг — беспредельная тьма. Погаснет свет, и придёт тьма.

Размышляю о «Месте человека в природе». То ли миллион лет тому назад, то ли два миллиона лет тому назад, точно не знаю, но в глубокой древности на земле возникло человечество. Оно пришло оттуда, из тьмы, и наполнило светом этот мир. Каждое человеческое существо — лучик света, озаряющий мир. Умирает человек, и его лучик угасает, но световой пояс мира, имя которому человечество, остаётся. Но раз было начало, будет и конец. Когда-нибудь человечество прекратит своё существование и свет угаснет. Мир погрузится во тьму.

То, что имеет начало, должно иметь и конец.

У человечества было начало.

Следовательно, у человечества будет конец.

Существование человечества поддерживается тьмой, небытием, злом. И сила, способная хоть чуть-чуть сдвинуть рождённое из тьмы человечество в сторону света, эта сила… (тут слова иссякают, дальнейшее не может быть выражено ими)

Открываю глаза. Смотрю на голую лампочку, обтянутую металлической сеткой, на трещины на потолке, смотрю на них как на нечто совершенно случайное, как путник смотрит на внезапно возникшие перед ним развалины. Всё это суета сует, всё это обречено на полное исчезновение и когда-нибудь обратится в ничто. Бегущая по потолку v-образная трещина — свидетельство того, что стена пытается противостоять давящей её тяжести. Когда-нибудь она перестанет сопротивляться и рухнет. Извне сквозь трещину просачивается тьма. Именно она, сгустившись, и давит на неё. Под её тяжестью прогибается потолок, проседает пол, деформируются стены и окна… Эта каморка представляет собой соединение разных материалов — камня, железа, бетона, пыли, стекла, но то, что соединено, может и разъединиться», имеющее начало имеет конец. Всё развалится на части, я тоже умру, и какая разница, что произойдёт раньше, что позже?

Интересно, как теперь там, за стеной? Из моих последних впечатлений: когда меня везли из здания суда, шёл дождь, машина, попав в пробку, долго стояла перед императорским дворцом. У всех машин — и забрызганных грязью грузовиков, и шикарных автомобилей — работали эти дурацкие примитивные устройства, очищающие стёкла от дождевых капель. Это мне почему-то показалось смешным, и я расхохотался. Ну надо же, у всех одно и то же, никакой индивидуальности! Но тут же взял себя в руки. Во-первых, не очень-то прилично смеяться, когда тебе только что вынесли приговор, отклонив апелляцию, во-вторых — мне хотелось получше рассмотреть город, который я наверняка больше не увижу. К тому же я был потрясён до глубины души, заметив, как сильно обветшали дома. Я хорошо помнил пепелища, дымившиеся когда-то на этих местах. Потом здесь возникли небоскрёбы, скоростные магистрали, улицы, забитые машинами, но вот и это всё начинает разрушаться.

Мало сказать — всё меняется. Правильнее сказать — всё обречено на исчезновение. Я не имею в виду, что в тот день у меня открылся дар ясновидения и я вдруг увидел тьму, пустоту, на которых зиждется мир, но что-то со мной всё-таки произошло.

После заседания суда я столкнулся в коридоре с незнакомой мне женщиной. Я шёл между двумя конвойными, держа впереди скованные наручниками руки, а она вдруг остановилась передо мной, преграждая мне путь, потом, словно испугавшись чего-то, отпрянула. Красивая, невысокого роста женщина лет тридцати с небольшим, в очень идущем ей чёрном кимоно. Встретившись с ней взглядом, я не отвёл глаза. Когда же конвоир стал торопить меня, вдруг опомнился, узнав её. Это была жена того человека, которого я убил. Пойми я это раньше, я, наверное, заплакал бы и стал молить её о прощении, во всяком случае, прошёл бы мимо, не поднимая головы. Но, к сожалению, этого не случилось, и она, скорее всего, подумала, что мне неведомо чувство стыда, потому я так и уставился на неё.

Я знаю, она меня ненавидит. Она вернула все мои покаянные письма, отказалась встречаться с моей матерью и, по словам последней, даже написала в еженедельник статью, полную ненависти ко мне. Увы, она никогда не простит меня. А я ведь не какой-то там Мерсо, [3] даже не подумавший о семье убитого им араба. Я злодей, и мне уготована адская бездна, а это во много раз страшнее, чем быть приговорённым к смертной казни.

Мне вдруг вспомнилась госпожа Касуми: её пухлые щёчки, сощурившиеся в усмешке глаза. «Да, возраст… о чём это я? — мы ведь с вами примерно одного возраста…» Раз я с ней одного возраста, то значит, принадлежу к людям так называемых средних лет. В тюрьме я уже семнадцатый год, но эти годы никак нельзя считать полноценными, и я часто ощущаю себя тем двадцатичетырехлетним юношей, каким был арестован, поэтому для меня было неожиданностью услышать, что меня причисляют к среднему возрасту.

3

Мерсо — герой романа А.Камю «Посторонний».

Интересно, почему сестра Кунимицу ушла из конгрегации? И почему редакция журнала «Мечтания» не известила меня об этом? И какая скрытная эта Кунимицу — ведь о том, что меня навестит госпожа Касуми, она известила меня специальным письмом, а о своём уходе не обмолвилась ни словечком. Скрытная? Но они все скрытные — и отец Пишон, и мои братья Икуо и Макио, и мать, и начальник тюрьмы, и старший надзиратель Таянаги, и надзиратель Нихэй. После того как скончался патер Шом, нет ни одного человека, с которым можно было бы поговорить по душам, ни одного, кроме Эцуко Тамаоки. Она написала: «Я приеду сразу после экзамена за зимний семестр». Может быть, её задержала метель? Может, она заболела? Хорошо бы она приехала.

Первое письмо от неё пришло примерно год тому назад. Она писала, что прочла мои записки в журнале «Мечтания» и ей захотелось написать мне. Что она учится в университете, занимается психологией, особенно её интересует психология лиц, находящихся в заключении, и она надеется узнать от меня много интересного. Далее по пунктам шли вопросы — около десяти, — на которые она хотела получить ответы. Я ответил, как ответил бы на вопросы анкеты. Она прислала ещё одно письмо, в котором благодарила меня. Оно было написано на почтовой бумаге, которой обычно пользуются школьницы, — в левом нижнем углу были изображены медвежонок, заяц и белка, играющие на духовых инструментах, и от него пахло духами.