Приключения Буратино

— Где я? — спросила Мария.

— Где, где ясно, что не в приюте милосердия имени святой девы Марии, — раздраженно ответил Карло.

В эту секунду, схватки заставили мою мамашу немного покричать. Карло, словно испуганный кролик, заметался по комнате, совсем не понимая, что с ней делать. Он, то закрывал уши ладонями рук, то наоборот включал музыкальный центр, чтобы ревом группы «Скорпио», заглушить крики рожающей проститутки. То, выхватив револьвер системы «Кольта», приставлял его ко лбу моей мамаши, имея только одно желание, заставить ее замолчать.

Я появился на свет именно в тот момент, когда пришедшая старая акушерка сеньора Сюзанна, в последнюю секунду все же успела стянуть с моей мамаши окровавленные трусы и моя голова, показалась меж ее ног. Задрав платье, она просунула свою руку в родовые пути и ловко подхватив, вытащила меня на своей ладони на свет из материнской утробы.

В тот миг, когда я издал свой первый в этой жизни крик, моя матушка последний раз улыбнулась мне, и тут же с улыбкой на многострадальном лице предстала перед господом, так и не успев приласкать меня своей грудью.

— Карло, Карло она что умерла, — заорал в истерике Сизый Нос и стал трясти мою мать, стараясь вернуть ее к жизни. Но Мария молчала. Ее рука упала с кровати, а улыбка счастья и облегчения навеки застыла на ее лице.

Карло хмурый, словно туча стоял в голове моей мертвой матери и, приложив руки к груди, шептал какую-то молитву. Его состояние можно было понять. Смерть проститутки в его доме даже от родов, не могло принести ему ничего хорошего. Вызывать карабинеров в такой ситуации просто не представляло возможным.

— Что будем делать Карло? — причитал Джузеппе, глядя на моего будущего папашу, словно побитая собака. — Она умерла!

— Так, ребенок пусть останется у меня, а от тела сеньоры Марии, надо избавляться. Я не могу допустить, чтобы в моем доме копались карабинеры, которые только и мечтают, как взять меня за задницу и засадить за решетку по решению суда города Лос-Анджелес. Ты сеньора Сюзанна, ничего не видела и ничего не знаешь, — сказал Карло, и так убедительно вручил акушерке пачку стодолларовых купюр, что та встала перед ним на колени.

От такой щедрости Сюзанна, стояла, словно перед иконой святого Януария, и страстно целовала его в бриллиантовый перстень, давая клятву молчать до самой смерти. Баба есть баба, и даже эта клятва, данная моему папе, не удержала ее от соблазна через восемнадцать лет поведать мне о дне моего рождения.

Ближе к полуночи за бездыханным телом моей мамочки на дорогом «Мерседесе» приехали верные друзья папы Карло. Завернув ее в персидский ковер ручной работы, в ту же ночь ее тело они предали воде средиземного моря в семи милях от города, чтобы ни кто и никогда не узнал где ее могила. Чтобы мама часом не всплыла, к ней привязали здоровенный электрический мотор, который звучно булькнув, утянул на дно мою мать и бывшую портовую проститутку Мария Полено, память о которой утонула тогда вместе с ней.

Именно так я и появился на свет в доме Карло «Шарманщика», который дал мне жизнь и который на всю эту оставшуюся жизнь стал для меня настоящим отцом. За смерть своей матери я на него зла не держу по причине его непричастности к ней. Он сделал все, чтобы спасти меня любой ценой.

Мое детство в Палермо было безоблачным. Отец назвал меня Пинокио и видел во мне продолжателя не только своего рода, но и того дела, которому он посвятил всю свою жизнь. Еще с самого младенчества я рос, прикрывшись авторитетом моего папы Карло, и ни кто даже пальцем меня не смел, тронуть меня, опасаясь страшных разборок, о которых по городу ходили легенды. По своей любознательности, я с детства торкал свой нос не в свои дела, за что получил в семье прозвище Буратино, а среди друзей я был Бур. Веселый добрый Бур, который любил настоящие приключения.

Папа Карло жил под чужой фамилией в достойном особняке элитного района Палермо. Ему удалось вовремя и незаметно сбежать от репрессий американского ФБР, когда в одну ночь по всей Америке были арестованы сотни членов клана Дженовезе, к которой относился папа Карло. «Шарманщик», как прозвали его друзья, был в семье главным хранителем всех денег и в отличии от многих не пользовался калькулятором при их пересчете наличности, а довольно умело управлялся со счетной машинкой под названием «Феликс», которая была похожа на старинную шарманку. Как удалось «Шарманщику» избежать ареста было никому неизвестно, но исчез он с огромной по тем временам суммой в несколько десятков миллионов долларов. Куда исчезли эти деньги, ни кто не знал. Вся жизнь папы Карло и моя, скрыта покровом тайны, о которой я и хочу поведать в этой книге.

— Слушай Пинокио, — сказал мне папа Карло довольно строго, — ты, еще не успел опериться, а уже доставляешь мне столько проблем. Кто тебе разрешал брать мой револьвер?

— Разве папа, мы не одна семья? Разве после твоей смерти ты лишишь меня наследства?

Карло улыбнулся, сверкнув японским фарфором своих белоснежных зубов и по-отцовски приветливо, сказал:

— Урод деревянный, ты еще не окончил школу, а уже мечтаешь, когда я сдохну, чтобы растранжирить все семейные ценности. Этого не будет никогда!

— Извини старик, а я думал что твоё, то моё! Что мое-то моё! Что ваше — то наше, а что наше — то наше!

— Твое пока засранец, дерьмо, что по утрам вылезает из твоей грязной задницы. Я не для того двадцать лет в Америке отпахал под прицелом копов, чтобы ты, присвоил то, что тебе не принадлежит, — сказал мне Карло, прокручивая одним пальцем барабан никелированного «Питона» сорок пятого калибра. — Ты бы хоть своей деревянной головой подумал, что стрелять крыс из «Магнума» сорок пятого калибра это пошло и жестоко. На тебе пятьсот баксов и купи себе автоматический «Руджер» двадцать второго калибра.

Я никогда от денег не отказывался. Лишь только кто-то показывал мне деньги, я никогда не упускал возможности выхватить их и переложить в свой карман для лучшей сохранности. Так случилось и на этот раз. Карло даже подумать не успел, как пятьсот баксов оказались у меня. Нет, я не был жаден до денег. Деньги были всего лишь тем средством, которое удовлетворяло мои тринадцатилетние запросы.

— Да Пинокио, ты своего не упустишь, — сказал Карло глубоко вздыхая. — Далеко пойдешь, пока карабинеры тебя не остановят.

Я тогда не понимал, почему отец всегда называл меня деревянным.

Умом меня вроде Бог не обидел, да и друзья уважали меня за мой утонченный интеллект. Но вот однажды пришел тот день, когда я все — таки узнал тайну своего прозвища. Было это накануне моего дня рождения. Кто бы мог подумать, что богу вдруг стало угодно свести меня с той старухой, которая была свидетелем моего появления на свет. Черт меня тогда угораздил на пересечении улицы Виа Виторио Эммануэль и Виа Рома зацепить бампером своего кабриолета ее ржавое двухколесное чудовище со стертыми шинами. Старуха, не удержавшись на велосипеде, прямо ввалилась ко мне в салон, по пути потеряв свои старомодные башмаки с латунными пряжками.