Приключения Буратино

— Здрасте, — прошипела она, очутившись на заднем сиденье. — Кажется я удачно приземлилась?

— Эй, сеньора, вы часом адресочком не ошиблись? Это моя машина, а не благотворительный фонд святого Себастьяна.

— Вот именно ты и нужен мне сорванец, — сказала ведьма. Мне тогда хотелось выйти из кабриолета и вытащить сеньору из своей машины, но ее таинственный голос остановил меня на половине пути.

— Я знаю, кто ты такой, — прошипела мне старуха прямо на ухо, будто змея. — Твоего папашу звать дон Карло Дженовезе «шарманщик»?

— Это истинная, правда. Кто бы стал с этим спорить, — ответил я, окончательно убедившись, что ее падение было не случайным, а запланированным.

— А ты знаешь, где твоя мать и вообще, кто ты Пиноккио Дженовезе есть на этом свете? — сказала старуха, с каждой минутой интригуя меня все больше и больше.

— Меня звать Пиноккио и я сын папы Карло, — сказал я, гордясь своей фамилией.

— Эх, мой юный друг, только я знаю тайну твоего рождения, потому что вот этими руками я приняла тебя в тот момент, когда твоя мать Мария Полено родила тебя в доме дона Карло. Родила и тут же умерла, так и не дав тебе вкусить материнского молока. С тех самых пор тело ее покоится на дне средиземного моря, а не отпетая душа бродит по сету в поисках пристанища.

— Так что выходит я не родной сын дону Карло? — спросил я загадочную старуху. В ту секунду, когда я узнал тайну своего рождения меня, обуяло бешенство. Все эти годы, которые я прожил в доме папы Карло, в одно мгновение пролетели перед моими глазами и я понял, почему папа Карло, был ко мне так холоден.

— Тебя крестник, ждут в этой жизни необычайные приключения, — сказала старуха. — Ты будешь беден и богат! Ты будешь несчастен и счастлив. Ты познаешь любовь и предательство!

— Ты старуха, мне тень на плетень не наводи. Я никогда не поверю в твои сказки, и у меня нет лишних сольдо, чтобы дать тебе на чай и пасту.

— Эх, Пиноккио, не денег ради я раскрыла тебе эту тайну. Восемнадцать лет назад я поклялась дону Карло Дженовезе, что буду вечно хранить ее. Но я чувствую, что пришел мой час, когда я покину бренный мир и унесу эту тайну с собой в могилу. Ты должен знать, что мать твоя Мария Полено.

— Ах, вот почему меня папа Карло зовет деревянным? Это потому, что моя настоящая фамилия Полено?

— Выходит так, — вздохнув, сказала старуха и, открыв двери моего кабриолета, вышла из него. Подняв свой велосипед, она села на него и как ни в чем не бывало, покатила в неизвестном направлении. Еще несколько минут я сидел в машине, не понимая, что делать дальше. Эта новость, которая стала достоянием моего разума, словно червь поселилась в моей груди, и сердце мое заныло от нестерпимой боли. Вдавив педаль газа в пол, я развернулся и как-то инстинктивно полетел в порт, туда, где бирюзовые волны лизали серые прибрежные камни. Мне хотелось побыть одному. Купив у лотошницы несколько цветов, я не спеша прошел по пирсу до самого конца и, прошептав имя Мария Полено, бросил в море цветы:

— Здравствуй мама! Хоть ты и была портовая проститутка, но как мать Мария, заслуживаешь моего внимания и уважения к тебе. Ведь благодаря ей, я при таких странных обстоятельствах оказался на свете и теперь в полной мере наслаждаюсь всеми прелестями этой жизни. Солнце, ветер, пенная волна, набегающая на каменистый берег — теперь это все это было мое. Я мог ездить на «Корвете» дышать, пить вино и любить красивых женщин, которых у нас в Палермо было как сардин в море. Все эти годы я думал, что папа Карло мой настоящий отец, а мать, как говорил он, нас, бросила, и скрылась в неизвестном направлении. Многие годы я смотрел на портрет красивой женщины, который висел в доме Карло и всегда считал, что это она. Я все эти годы верил в это, а теперь эта вера в одно мгновение рухнула, похоронив ее раз и навсегда, как некогда папа Карло похоронил Марию Полено на дне Средиземного моря. Бросив окурок, я как это принято попрощался с матерью и с камнем на сердце побрел к стоянке, где стоял мой красный «Корвет».

— Где тебя черт носил, — спросил меня папа Карло, когда я вошел в дом.

Он сидел напротив камина, спиной ко мне. Там внутри его черного страшного жерла потрескивали дрова, а исходившее от них тепло наполняло дом. Карло по привычке курил сигару. Ее дым, в свете пробивающихся из-за штор лучей солнца, словно облака в миниатюре, расползались над полом.

— Присядь.

Я послушно присел рядом на стул и замер в ожидании расспросов.

— Твоя мать, не одобрила бы твои увлечения женщинами легкого поведения, — сказал он, и затянулся сигарой.

— Какая мать?

— Я тебя Пиноккио не понимаю….

— Папа, я спросил тебя какая мать? Та, что на портрете в твоем кабинете или та, что покоится на дне моря?

— Что ты мелешь — деревянный!

— Вот именно — деревянный. Мамашу же мою звали Мария Полено? Девица вольного поведения — портовая проститутка?

Тут видно до Карло дошло, что я знаю о тайне своего рождения. Он как-то странно крякнул, встал с кресла, бросила в камин окурок сигары. Выдержав паузу, он сказал:

— Почти двадцать лет я хранил эту тайну. Гробовщик Джузеппе пять лет как покинул этот мир — о пресвятая дева Мария. Пусть земля ему будет пухом! Еще знала одна акушерка по имени…

Карло задумался и, приставив ко лбу палец, закатил в потолок глаза, таким образом, стараясь вспомнить имя старухи.

— Это была сеньора Сюзанна. Только эта чертовка могла раскрыть тебе тайну твоего появления на свет.

— Да папа, это была сеньора Сюзанна. Теперь после того как мне стало известно я не пойму, как мне с этим жить. На портрете одна женщина, которую я считал своей матерью, в море другая. Кто из них настоящая и где правда, — спросил я стараясь донести до папы Карло свои терзания.

— Правда сынок то, что я люблю тебя, и ни кто, ни одна душа на свете не должна знать, что ты не мой сын. Через год на свободу выйдет мой бывший босс Сальваторе Белломо, глава клана Дженовезе, к которому принадлежишь и ты — мой мальчик. Двадцать лет назад, когда я был еще относительно молод, мне посчастливилось в штатах избежать ареста. Весь наш клан фамилии Дженовезе был тогда арестован. Кто тогда получил срок, кто оказался на электрическом стуле, а мне — мне и Луизе удалось бежать в Палермо. Но тут наши пути разошлись и Луиза, исчезла. Я уверен, что она не бросила меня, и здесь скрыты совсем другие причины. Тебе Бур, предстоит найти сеньору Луизу по фамилии Тортила, потому что у меня не было времени искать ее. Ты появился так внезапно, что мои планы рухнули….

— Так что ты папа, все эти годы любишь ее, — спросил я Карло.

— Луиза Бур, хранительница денег нашего клана. У нее ключ от банковской ячейки, где лежат бриллианты на огромную сумму. Часть денег принадлежит и тебе. Сальваторе Белломо болен и не протянет больше года. Я стар и не смогу возглавить семейный клан. Вся надежда только на тебя сынок!

Меня в тот миг, словно ударило током. Я впервые услышал такие откровения папы Карло, и понял, что единственным претендентом на престол по всем законам мафии могу стать я.

— Так что я….-не успел сказать я отцу, как он перебил меня.

— Ты Пиноккио, станешь боссом нашего клана и возродишь наше дело в Америке. Ты мой мальчик достоин, но, ни один человек не должен знать, что ты не крови Дженевезе.

Папа Карло подошел сзади и обнял меня, прижав к своей груди.

— Ты Бур, будешь крестным отцом клана Дженавезе. На тебя все мои виды и мои чаяния.

Я еще не знал, что именно с этого дня-дня моего рождения начнутся необыкновенные приключения, о которых будут слагать легенды и снимать фильмы. В этот радостный для меня вечер, когда мой возраст перевалил за восемнадцать лет, я впервые оказался в знаменитом на весь мир развлекательном центре «Виаджио». Ресторан этот принадлежал Карабасу Барабасу, знаменитому сицилийскому мафиози по кличке «кукловод». Внешне это было довольно приличное заведение вход, в которое после девяти вечера был разрешен лицам, достигшим своего совершеннолетия. Музыка, отменная кухня и элитная выпивка, словно липкая лента для ловли мух, привлекала все мужское население Палермо. Каждый вечер в кабачке было многолюдно. Табачный дым висел в зале, словно туманная дымка над морем, а знаменитые сицилийские вина Бакканте и Инзолия текли рекой в желудки веселых моряков, рыбаков и беспечных горожан пожелавших повеселиться.