Приключения стиральной машинки

Карета мерно покачивалась и громыхала железными ободами по неровной дороге. Из щелей в дверце нещадно дуло. Луис даже немного охрип, и теперь кутал горло в короткий полотняный платок. Видимо, сквозняки и отсутствие привычки к длинным разговорам сказывались на его самочувствии. Но он мужественно переносил все неудобства дороги. Анна Матвеевна, порывшись в дорожной сумке, достала оттуда флакон с крепким настоем из лекарственных трав и протянула его трактирщику. Тот взглядом поблагодарил ее и, сделав добрый глоток душистого питья, вытер губы тыльной стороной ладони. Анна Матвеевна вернула флакон в недра своей объемистой дорожной сумки и приготовилась слушать дальше. Луис прокашлялся и продолжил свой рассказ.

— Так вот. Когда тот бой после первого абордажа начался, Карлос думал, что это его последний день в жизни. Он даже толком и не понимал, что вокруг него происходит. Все перед его глазами плыло, словно бы он уже на том свете был и со стороны на все это смотрел. А когда остался жив тогда, то крепко задумался и понял, что не сможет он ни на кого больше руку поднять. С тех пор он всегда команду с захваченного судна отпускал. Посадит их на шлюпки, да еще запас провианта и воды в дорогу даст. И лицо у него при этом всегда такое было, что страшно смотреть. Вроде как его на каторгу ведут. Я это своими глазами видел. Я только потом понял, что он из-за нас, из-за команды своей продолжал по морям носиться. Вроде как ответственным себя за нас считал. Он же многих из наших другими людьми сделал. Он с нами на такие темы разговаривал, на какие пираты со своей командой никогда болтать не будут. О боге, о жизни, о праведности, о том, что человек может ошибиться, а потом всю жизнь эту ошибку исправлять. Да много о чем. Люди из его команды часто на берег уходили и больше в море ни ногой — вот как его разговоры на них действовали. А на их место другие приходили. И добычу он обычно всю нам отдавал, себе ничего не оставлял. Мы всегда удивлялись, а некоторые даже у виска пальцем крутили. Единственное, что он делал, это заставлял нас малую толику монет складывать в особый сундук, что у него в каюте стоял. Он говорил, что это на часовню. И точно, нам под большим секретом слуга его рассказывал — как хозяин домой к себе приезжал, так обязательно на все эти деньги украшения для часовни в своем замке заказывал. Просто как помешанный на этом был. А больше ничего и никогда себе не взял. Даже однажды собрал нас всех и сказал: «Я знаю, что вы никак не можете понять, почему я доли себе в нашей добыче не беру. Я хочу вам ответить. Вы счастливы от того, что у вас богатство прибывает. Но наступит день, когда вы поймете, что счастье не в этом богатстве, а в самой жизни. И до этого дня я должен быть с вами, иначе получится, что я вас предал. Вы обязательно всё должны понять сами, я вам здесь не помощник. Но до того дня не могу вас оставить». Так сказал и ушел к себе в каюту.

А вот когда у него на корабле жена появилась, то он совсем в другого человека превратился. И однажды сказал, что скоро его время выйдет, и сможет он с легким сердцем от нас уйти. И даже если мы так ничего и не поняли, то это не страшно. Семена истины в наших сердцах уже посеяны, а ростки взойдут и без садовника. Я потом долго над этими его словами думал. И только недавно понял, что они значат. Считай, целая жизнь на это ушла.

Луиса все слушали очень внимательно, и когда он закончил свой рассказ, в карете еще долго слышен был только скрип колес да перестук копыт по каменистой дороге. Молчание нарушила Анна Матвеевна. Она говорила по-русски, обращаясь только к Артему и Белле.

— Да, Карлос в этих краях был весьма уважаемым человеком. И не многие знали, чем он на самом деле несколько лет промышлял. И трактирщик бы не знал, если бы его сын к нам на корабль не прибился. А так Карлос был вынужден ему кое-что рассказать, но взял с него клятву, что ни одна живая душа об этом от него не узнает. Мне тогда об этом Марьюшка рассказывала. Отец Луиса поклялся Карлосу именем Девы Марии — это для них страшная клятва, и, видимо, клятву эту сдержал. Не хотел Карлос, чтобы род его позором покрылся только потому, что когда-то поддался он слабости, но все же пришлось ему за эту свою слабость такую цену заплатить. Он тогда еще Марьюшке кое-что об этом рассказывал, говорил, что сначала, вроде бы, нравилось ему силу свою на морях утверждать. Только это быстро прошло, когда кровь первая полилась, понял он, что натворил. Но на тот момент уже вокруг него много разных людей было. Просто так их в море не вытряхнешь, а если бы он им свою слабину показал, так они бы сами его в два счета порешили. Люди на таких корабликах все особого сорта подбирались. Карлос непосильную миссию на себя тогда взвалил. Хотелось ему, чтобы эти люди что-то о своей жизни сами поняли. А нельзя человеку вместо господа бога на земле быть, нехорошо это. Бог этого не прощает. Но Карлос этого не знал. Вот и пришлось ему между двух огней метаться. Между страхом и совестью своей. Непростой выбор. И можно сказать, что Марьюшка его тогда просто спасла. Если бы он нас не встретил, то, скорее всего, так и сложил бы голову от отчаяния и безысходности. Не было у него на тот момент смысла в жизни. Потерял он его. Уж очень он любил свою первую жену. Кстати, ее тоже Изабеллой звали. А как Марьюшка в его жизни появилась, так у него словно пелена с глаз упала. До этого он мало о чем думал — о чести рода, о жизни своей, о других мирских делах. Только смерти искал. Так отчаялся человек в своем неверии. И, наверное, все правильно в конце случилось. Слишком много Карлос в своей жизни натворил такого, чтобы господь мог ему вот так запросто тихое семейное счастье даровать. Не смог он свои невольные грехи у господа отмолить. Вот и заплатил жизнью.

Карета подъехала к высоким деревянным воротам, и Луис первым спрыгнул на землю. Он трижды стукнул массивным железным кольцом о кованую перекладину, шедшую поперек ворот, и через несколько минут ворота распахнулись, и карета въехала в обширный, мощеный большими каменными плитами, двор. Лошади остановились перед крыльцом, на котором стояла высокая женщина в черной накидке. Луис неожиданно взял Анну Матвеевну за руку и торопливо заговорил. Она его внимательно выслушала и кивнула.

— Говорит, что послал вперед нас гонца, предупредить, чтобы нас ожидали. Я думаю, правильно сделал, — коротко сказала она Артему и Белочке. Тяжело опираясь на руку Артема, она сошла на землю и, поднявшись по широким ступеням крыльца, подошла к женщине. Амалия — это была она, — подняла с лица густые темные кружева накидки, и на Анну Матвеевну глянули черные, полные слез глаза.

— Здравствуйте, донья Амалия, я вернулась. Со мной нет ни Карлоса, ни Марьюшки. Они умерли. Но я привезла сюда их дочь, — сказала Анна Матвеевна по-испански.

— Я ждала. Я знала, что когда-нибудь вы вернетесь. — Амалия бросилась к Анне Матвеевне и крепко обняла ее, уже не сдерживая рыданий. Так две женщины стояли на крыльце, и их прошлое объединилось сейчас в этих горьких безутешных слезах, вымывающих из самых глубоких уголков памяти мельчайшие подробности, казалось, давно уже забытых воспоминаний.

Через час Артем, Белочка и Анна Матвеевна сидели в окружении многочисленного семейства донны Амалии — ее дочь, Регина, с маленьким внуком доньи Амалии, Паоло, как раз гостили в старом поместье Альмадеваров, и Анна Матвеевна рассказывала Амалии и ее родным печальную историю дона Карлоса Альмадевара. Его портрет, аккуратно расправленный и растянутый на специальном деревянном щите, стоял посреди большого зала. Дон Карлос Альмадевар, вернее, его живописный образ, когда-то с любовью нарисованный Марьюшкой на тщательно выделанной шкуре африканского хищника, занял свое почетное место в ряду самых почитаемых реликвий рода Альмадеваров.

Через месяц, когда они вернулись в родной Архангельск, Анну Матвеевну было не узнать. Она теперь, как и прежде, с самого раннего утра хлопотала по хозяйству, руководила всеми домашними делами в доме: и капусты на зиму надо было насолить, и грибов, ягоды заготовить, чтобы было чем в морозные зимние дни Кузеньку потчевать. Да мало ли дел у хорошей хозяйки!

Так прошло еще пять лет. Артем и Белочка были очень довольны, что можно теперь о доме и не беспокоиться, не переживать о хозяйстве — все было в надежных руках. Кузьма уже начал в возраст входить, и отец всерьез определил сына к делам. Он несколько месяцев объяснял и втолковывал Кузьме все тонкости и премудрости торгового ремесла, пока не уяснил для себя, что мальчишка с легкостью теперь мог ответить на любой вопрос, касаемый морского дела ли, торговли или еще каких-нибудь необходимых для важного семейного дела мелочей.

Теперь торговля целиком легла на плечи юного хозяина. А он и рад! Кузьма с детства был приучен к работе, и лености и безделья на дух не выносил. Юноша ретиво взялся за дело и с помощью разумных советов бабушки его торговые дела, как и прежде у его деда и отца, шли бойко и успешно. Да и доверенный управляющий Григорий, который еще Алексею Митрофановичу верой и правдой служил, тоже всегда рядом был, мудреным наукам молодого хозяина денно и нощно обучал. Так они сообща со всеми делами и справлялись.

Артем с Белочкой теперь целиком посвятили себя науке. Пять лет они вдвоем путешествовали по всему свету и привозили из этих путешествий чучела диковинных животных и птиц, бесконечное количество рисунков — Белочка рисовала все подряд — и пейзажи, и местных аборигенов, и понравившиеся старинные храмы и другие строения, которые заслуживали ее внимания. Много было образцов минералов, добытых ими в разных землях, и карты с нанесенными на них схемами предполагаемых месторождений — Желобов оказался просто бесценным советчиком в таких путешествиях. Он был неутомимым геологом и полиглотом. Он мог часами расспрашивать местных жителей о каком-нибудь встреченном им случайно камешке необыкновенного цвета или формы, и, как правило, ему всегда удавалось выяснить, где такие камешки водятся и есть ли у них хозяин.

Удивительно, но в самом конце девятнадцатого века, когда, казалось бы, уже многое на этой планете было давно распределено, встречались, однако, такие глухие места, где нога цивилизованного человека остерегалась ступать еще очень и очень долгое время. И такие вот удивительные места в изобилии попадались нашим героям и заносились ими тщательнейшим образом на бумагу и другую годную для сохранения поверхность. Дом Астафьевых в Архангельске напоминал небольшой краеведческий музей — столько там было экспонатов! Только музей этот был не одного какого-то края, а всей нашей, такой небольшой, оказывается, планеты. И экспонаты с Филиппинских островов могли запросто соседствовать там с экспонатами из Южной Америки. Была у Артема тайная мысль, что пригодится весь этот гигантский труд не только его потомкам, а и Отечеству однажды что-нибудь из всего этого вороха знаний понадобится. И тогда оправдаются все их с Белочкой усилия. Но мысль эту он никому не высказывал.