Приключения Трупа
Шрифт:
Сиделка в спешке за ним — белка за орешком своим.
Но тут — не горе, а морозильный подвал — на запоре.
Двое, что стерегут покои, выдают устную справку:
— Ключи улетели на неделю в переплавку.
— А куда грустного? — кричит старуха. — Закавыка!
— А туда, копуха, и поди-ка…
А между собой — наперебой:
— Мальчики с юга привезли кули и ящики с товаром. Продукты — нежные: фрукты. Услуга — не задаром. Коньяка на распитие — крынка. Не утекли б до открытия рынка.
Учли расклад и поволокли мертвяка назад.
И еле успели: зарычал
Хитер! Но сумели вернуть во двор: догнали, обняли, сняли башмак с педали и — в навал, за разбор — показали кулак, обещали в пятак, сжали бедро, примяли ребро, сказали «забудь», взяли за грудь и на спор — об забор!
А наломали бока — отдали трупака с подругой и пожелали со злой натугой подлечиться, но — в другой больнице.
Утешили, как фельдшеры, без стыда:
— Плюха — не беда.
Старуха, когда отъехали от лекарей, провозгласила:
— Эка ли? Сила — не в охране ли? И морду всмятку раскровянили, и взятку гордо прикарманили!
В другой больнице — тоже оборона:
— И прихорашивай, не годится. Похоже, гнилой, да не из нашего района. Готово нарушение. И не ясно, где и с какого момента помер, и в езде без документа — преступление. Опасный номер! Рвы крутые! Где понятые?
Разжали губы и пересчитали детали:
— Откуда зазоры? Вы ковыряли золотые зубы? Воры?
Оттуда сам шофер выручал тело, как белка — орешки.
Сиделка там смело отбивала напор персонала, в спешке потеряла челюсть, а по машине расселись — проворчала:
— На мертвечине спелись!
Накал у гонки крепчал, как прелесть у чемпионки.
На переходе старуха открыла дверцу, вроде подышать, вроде у нее напасть: шило вступило в сердце — и шасть!
Но шофер за ухо ее на краю — хвать:
— А гнилье мне? Позор, мать, вдвойне! Набью пасть!
И — хрясть!
В клинике по месту жительства покойного заседали.
— Ждите, — приказали, — водитель, как невесту, достойного окончания собрания в зале. Циники разругали правительство в дым. Мало им дали на врачевание материала!
— Поглядим! — шофер сиганул в коридор, толкнул дверь и скакнул, как зверь, на стул: — 0 чем разговор? О своем? Хлыщи! Не спасли хрящи старика — тащи за мослы дохляка!
Суровое собрание забурлило:
— Новое задание? Мило!
А оратор сказал:
— В зал попал провокатор, но дело — ясное: тело — несчастное, а мы — умы в белых халатах, живем на зарплатах, и живьем бедных довели до мели. Баста! Прижаты к стенке. Голодные, как мыши. Каста врачей — выше мелочей: свободные расценки на прием мертвого тела! Облом — черствому беспределу!
Призывы повторили красивым хором, а затвердили — с ретивым напором схватили шофера за ворот и в стиле победителей, к хвалебному восторгу зрителей, с позором проводили в город.
Отпустили — научили:
— Пилите, водитель, к судебному моргу. Не дрожите впустую. Там не судят, не бастуют, там давно не протестуют, там не люди, там дерьмо, там ярмо — и не ярмо, там одно, и не одно, и равно, и не равно, а чему — никому
там оно не дано!Шины машины избороздили простор, а старуха и шофер тормозили разговор — глухо копили задор.
Комом пыли подкатили к судебному моргу и знакомым обиняком подрулили к торгу: лечебному усердию и врачебному милосердию посулили и ком с мертвецом, и с добром торбу.
Но не угодили — ни торгом, ни горлом, ни горбом.
— Перед концом били никак? — спросил здоровяк с кровавым тесаком. — Не вы ли? С перец синяк — у дохляка под пупком. Отравой поили, пока не остыл? Волочили на отсыл за штанину, замочили и — в машину? Двое? На чужое добро — по наклонной? Старо, как тракт конный!
Сиделка подлила беседе в горнило мелких слёз:
— Сами мученики! Едем-едем, а с везеньем — отсос!
— Составим акт, наденем наручники. Сиделки губят, как девки любят: обняв, голубят, а рукав — не к шубе.
— Нашли вдали, в лесу, на весу, на осине, уж синий, в отрубе!
— Хуже — вам. Чащу не обслуживаем. Пропащих не нужно нам. Узрели, мамаша, опушку? А сарай? Доставляй, водитель, без канители вашу игрушку к нему. Лесные — там приписные. Мчите, пока не сели в тюрьму на преступном трупном извозе. Там вам и мертвяка заморозят. А к ужину — и дюжину!
Но шофер — снова в бестолковый спор:
— А умер бы на дороге? А у вас сейчас на пороге?
Здоровяк на уступку не идет:
— Остряк! А флюгер в рот? А ступку? А шиш? В обход закона шалишь, плохиш? Вперед, кидала! Но сначала — так: о беде сообщишь в больницу района, где жил трупак. Они одни и возьмут его под крышу, и на рассыл отпишут. А случится, найдут, что почил не сам, привезут к нам: и бедолагу, и на него — бумагу!
Шофер попёр без учтивости в вопросе:
— И там его не берут, и тут! А подбросим?
— Милости просим. Смотри-ка: мал кусок, да улика!
Здоровяк встал на мысок, достал с полки аппарат и — рад щелкать так и сяк: заснял в кино и рот, и висок, и зад гнилого, а заодно и живого рулевого.
Шофер — за руль, как куль — в забор:
— Не играй, слон! В сарай так в сарай, в район так в район! — прикрыл тыл от тумаков, получил своих ездоков, затих — и был таков.
Но до опушки не стал стелиться — сказал старушке, что не шакал и боится примет, кукушки и сосен, и нет горючего до больницы:
— Сбросим чучело в хоромы власти, к большому дому, ей к позору, и живей, без дрёмы, от напасти — дёру!
Но сиделка запела умело, как свиристелка:
— Здрасьте! А я? Ничья соломенная вдова? Согревала без одеяла, как сова, взглядом и, как печь доменная, когда прилечь случалось рядом. А награда за жалость? Ерунда? Лоб на грудь? Милый, чтоб твоя изменила? Ни буя! Будь спок — или шило в бок!
— Я себе не вредитель, — изрек водитель. — И тебе — не труповозитель. И не смотритель при нем. Соблюдем закон. Отвезем в известный дом, где он как житель знаком. Из местной больницы к беде примчится костолом с экипажем. Голуба, скажем, дядя, чай, дал дуба, забирай в подвал что туда положено, а не то засадим куда не хожено!