Приключения Трупа
Шрифт:
— Ничтожества! Он нас спас, а от вас — грусть и спесь. Пусть весь размножится здесь. Притом спасем для населения закон сохранения.
— Негоже! Кости к калачу — не своя сыть. Запустим без грусти. Но поверьте, я тоже хочу жить после смерти и, может быть, в дым, а полечу с ним!
— Без очереди?
— Не на площади!
Спор стал остер. Известно повсеместно: от дам — гам, от дум — шум, от фраз — газ, а то и ни за что — в глаз, но зал объял и лязг, и шквал дрязг!
При этом и не заметили, как один подлец умело отжал вентили, всадил запал,
— Опытный образец без экипажа — на форсаже!
— Просмотрели! — пропели математики. — Романтики! При засыле упустили! Без цели — в щели и долы!
Скопом прильнули к телескопам, как к улью пчёлы.
Еще бы! Пробы — не рядовые: впервые на орбите — трупоноситель! Трепещите, живые!
Еле углядели светило за помарками в окуляре — яркая точка мельтешила в кошмаре: отрастила манерную ленту, очертила верную эвольвенту, изобразила самолетную бочку, болотную кочку, одёжную щетку, надежную клетку, подводную лодку, модную кушетку, быстроходную колодку, негодную табуретку, голодную селедку, свободную сетку, расплескалась, протекая, в море масла и вскоре — какая жалость! — сжалась и погасла.
— Не вернется запросто, — сдержал вал эмоций старший технолог запуска. — Но — ничего: материал у него веселее пляшет, а идеи про запас — наши.
— Накось-ка! — встрял биолог. — Конец другой у истории: нагой мертвец — у нас в лаборатории!
Пулей рванули в зал к соседу.
В самом деле: от форсажа уцелел и даже помолодел! Прямо из щели и в графике — дал победу космонавтике!
Парадокс? Или он подменен? Или пылью времен занесен в кокс пространства и пережжен для постоянства?
Фон — замутнён, но астрофизики не верили в призраки, да и на бокс конкурентов не позвали — сказали, что налетали на медали и ордена сполна, от неумеренных экспериментов не пострадали, а на свете — не без уродов.
С тем и дали взять совсем утерянного — без документов, но за печать на смете расходов.
Биологи — не графологи: служит им химия — не линия, но сдружены с оружием не хуже, чем космологи, хоть и не ракеты запускали к другим планетам, а получали стилеты из стали и с рассвета до рассвета плоть кромсали.
А бороздить ножом мясо — не гужом бродить по трассам, даже космическим, это — гаже физически: нить к звездам — безнавозна, а наточат клинки и всадят — щенки закровоточат и очень нагадят.
Не всяк может ради идей исполосовать собак рать и по тарелкам расфасовать. А что же сказать о разделке людей? Кожа — не шкура лемура — гладь! А рожа — вот-вот начнет мигать. А если тело с безлесья высот слетело? Как так освежевать — не понятно: а ну как оно — не бревно? Ну как ему — неприятно? Ну как загадочный анахорет — припадочный и врежет в промежность пыром?
И — привет: разлука с миром.
Вопрос — стар, как мат: от роз — аромат, от угроз — страх, а удар в пах — и кошмар, и грёз крах.
А славный воин — не щепка — щит: неладно скроен, да крепко сшит! Тут и умельцы с
топорами сами убегут от остова пленного пришельца и нетленного святого!Однако наука — не безрука, а слизь для шпака — работа, и нашлись всё же доброхоты: робко, но со сноровкой взяли на анализ у подопытной особы крохотные пробы кожи и утробы!
Вначале изучали ткани в чане для дряни.
Капали из пипетки на клетки и писали заметки.
Но в глазах замельтешило непонятными пятнами, в глотках запершило, а в мозгах, заорали, ощущали шило.
Признали, что в ошмётках — сила, что она рождена — к худу, и — обменяли посуду.
Упаковали детали рвани в стакане без щели.
Смотрели — с содроганием, дыханием — грели.
Но грани стекла от тепла запотели, и не узрели наблюдатели ни следа от неприятеля — ни итога проб.
И тогда положили кусок утиля под микроскоп.
И — испустили трели, как под ногтём — клоп:
— Не одинок старикашка, на нем букашки, много ног!
И запели убого эхом:
— Хранится — кусок, а разделиться — смог!
Сразу углядели разницу между неделимой частицей и бывшим, но остывшим человеком:
— Зримо разлагается на заразу под светом!
Удар кастетом по невеждам и авторитетам!
Стар дохляк, но притворяется нежным, чтобы плодить прыть и особу свою в семью вживить!
Овин для мужчин — показателен, но как быть испытателям? Как внедрить почин первооткрывателя?
Мертвого лечить — не черствого мягчить: букашки, видать, с секретом — промашки б не дать при этом!
Да и тяжкая у судьбы чересполосица — не хочется опростоволоситься. А коли власть над смрадом гнилых взять, надо не в гробы их класть, а на волю вынимать! И понимать, что воскресение покойного населения — достойный фронт работ для академии и оплот для державы!
Не избежать и премии! И славы!
— Программа — замечательна! — взвыли испытатели и прямо в лаборатории, у бадьи с утилем из зайчаток, не сняв перчаток, среди щеняток под блюдцами стремглав обсудили теорию эволюции.
Гениальные идеи заносили в протокол, лелея ореол отваги и не жалея копировальной бумаги:
— Пик живого — поголовные любовные сношения для размножения снова и снова. А дохляк — не мастак: сник, обмяк и не стояк ни так, ни сяк — лежак, а не рефлекс.
— На нем, как на почве, прочие растут. Днем и ночью тут — секс.
— Скотство заразного. Соитие паразитов. А развитие — воспроизводство разума, а не термитов.
— Сам потух и стих, но — не термит, а горит его дух в них, как металл в переплавке. А нам тотчас не говорит всего. Не умнее ли нас его козявки? Завещал идею рациональную — не анальную. Кто разгадал? Никто.
— Букашки с программой — рубашки без лица. Малявки-невесты без мамы и отца — тесто на дрожжах мертвеца. Зачах, а от него — спасительная нить эволюции. Надо не иронизировать, а стремительно расчленить сирого и проанализировать его взгляды и конституцию.