Приключения в приличном обществе

– Чем мы и занимаемся, - сказал Маргулис, - сочетая подпольную работу с работой на поверхности.

– Как вам это удается, - спросил я, - не покидая территории клиники?

– Учимся работать подпольно у большевиков. Они тоже не очень-то в Россию совались, предпочитая осуществлять свою деятельность в Лондоне или Цурихе. Извиняюсь, Цюрихе, - поправился он.
– Мы хоть и живем изолированно, но слухами пользуемся. А то и сами распускаем их. Вы, верно, о падишахе слышали?

Вот, значит, откуда слухи брались. Змейками распускались и расползались по городу. Я кивнул:

– Интересный слушок.

– У нас на воле свои информаторы и распространители слухов и наших идей. Кроме того, есть и другие способы сношения с внешним миром.

– Откуда у вас деньги на деятельность?
– поинтересовался я.

– Видите ли, - начал издалека Маргулис.
– Люди существуют на разных уровнях. Бывают люди - и их большинство - приземленные, населяющие поверхность планеты. Бывают, но реже, те, что умеют летать. Но эти сгорают быстро. И бывают подземные жители, обитающие в жирной почве, которая служит им и средой, и пищей. Таких вообще единицы. Они питают корни травы, тянут деревья в рост. Они заправляют водой ваши источники, мертвой или живой. Их трудно увидеть, имена их известны немногим, и лишь посвященным внятен их язык. Словом, это мы. Наша диаспора, - продолжал он, - пользуется некоторым влиянием. Мы ведь чем интересны? Оригинальностью мышления. Сумасброды и офигении, среди нас неоригинальных нет. Нормальные люди пороха не придумают. Чтобы что-то изобрести в любой области, надо быть слегка шизофреником. Надо привить себе шизофрению, сосредоточиться на проблеме, как на идее фикс, и жить с этой идеей, может быть, годы. Нам же не надо ничего прививать. Любые вопросы мы решаем мгновенно.

Я вновь вспомнил о проблеме метемпсихоза, но едва затронул этот вопрос, как Маргулис ответил резко, что это чушь и всякая попытка толкования этого абсурда обречена на неудачу. Но именно по резкости его тона, непривычной в отношениях со мной, по тому, как живо отреагировал он на мой вопрос, как прятал глаза, я еще более утвердился в том, что тема для него не нова и более того - актуальна, но по каким-то причинам он вынужден обходить ее молчанием. Попыток, разумеется, я решил в дальнейшем не оставлять, только действовать более осмотрительно и осторожно.

– Считается, что мы циники и отщепенцы, - продолжал он, твердо следуя избранной теме, - каковые природе не нужны. Некий противоестественный отбор. Поэтому гении и философы так плохо размножаются. Природа благосклонней всего к посредственности. Вот еще один повод к сексуальной революции, - в скобках заметил он.
– Иначе природа, перемудрив, может остаться в дурах. Женщины любят других героев. Им плечистых всё подавай, каковых среди нас практически не бывает. Но можно ли в этом деле полагаться на женщин? Один раз они нас уже подвели. Ева должна была от змия раждать, игнорируя этого придурка Адама.

Змий! Сравнение, а то и родство каждого из нас со змием мне неожиданно приглянулось.

– Поэтому спецгенофонд, который мы собой представляем, так надежно охраняется от вторжения извне, - продолжал Маргулис.
– Стены видели? Да и нам на руку переждать здесь смутные времена, пока снова мода на мозги не откроется. Подальше от всех козлов, коих презираю, потому что с гениальностью несовместны. Государство - это коллективный козел. Здесь разные, - говорил он далее.
– Есть люди, естественно отобранные антиэволюцией и помещенные в эту среду. Есть те, что по разным причинам отвержены обществом в силу их несовместимости с посредственностью. Мы, гении - раковая опухоль в организме человечества, предмет изучения онко - и онтологии.
– Он вновь нахмурился, вспомнив, видимо, о врачах, что нас изучали.
– Мы ведь плачевны чем? Неспособны мы на злодейство. Мы - маргиналы, среди нас и убийцы есть. Но злодеев вы не найдете в этих стенах. В нас - воля к великому.

Чем больше он говорил, а я слушал, тем большим уважением проникался я к нам обоим, да и ко всем остальным обитателям нашего заповедника. Слова покойного моего садовника, брошенные им мимоходом - о том, что здешние умы имеют влияние на городскую администрацию, уже не казались мне небылицей. Да вот сейчас и проверим, решил я и спросил:

– Наверное, с мэром сотрудничаете?

– Не скрою, он с нами советуется по наиболее важным административным вопросам. Кроме того, мы занимаемся и техническими разработками, и через его научно-производственные и коммерческие фирмы внедряем и продаем. Так что, первое: денежки к нам так и сыплются. Если врачи рассчитывают на попечителей, то мы - только на себя. И второе: мэр и его компания перед нами, как на ладони. И всегда и где только возможно мы действуем в интересах нашего дела. Подцарство простейших и одноклеточных, чье летаргическое существование всецело зависит от нас, и не подозревает, в чьих руках его участь. Инженеры человеческих душ - не терапевты.
– Так он иногда обобщенно называл врачей.
– Инженеры людских душ - мы. Это то, что касается нашей полулегальной деятельности.

– Как же так, что о вас не знает никто?

– Гений редко бывает признан при жизни, - с горечью заметил он.
– Тем более в своем отечестве. У общества инстинкт самосохранения срабатывает, что ли. Боится влияния? Или зависть причиной тому? Скорее, все вместе, а так же нежелание признать в человеке, определенное мнение о котором уже сложилось, крупицы этой самой гениальности. Гениев так мало осталось. Но Россия, где мы еще есть, будет гордиться нами.

Я спросил о мотыгинских и городских: кто, по его мнению, победит на ноябрьских выборах? И как далеко зашел конфликт властей с этой мятежной окраиной?

– Мотыгинские и городские? Что за чушь! Битва оловянных солдатиков с тряпичными человечками. Война летучих мышей с ветряными мельницами. Это ж мы сами и инспирировали и раздуваем. Придав вражде исторические корни. Исторические источники сфальсифицировав, события подтасовав. Они ж - ни те, ни другие - в библиотеки не заглядывают. На самом деле, сей Мотыгин у поручика Ржевского в денщиках проживал. И жили они душа в душу, и вместе по бабам хаживали. И оргии устраивали в этих самых помещениях, где теперь мы с вами живем. И даже Мотыгин, бывало, барина опережал, нарушая помещичье право первой ночи. Сейчас-то и не поймешь, кто от кого. Которых барин беременнел, которых денщик. Современные мотыгинские, правда, отличаются некоторой косолапостью, возможно, дело и впрямь в денщике. Природу этой их косолапости нужно прилежнее изучить, не будем догадки строить.

Я вернул его к мысли о подпольной деятельности, вспомнив о нетрадиционных методах, на которые намекал мэр.

– Ну, про слухи я уже упоминал, - сказал Маргулис.
– Мы их, бывает, через газеты запускаем. Или вверяем ветру. Чиж - знаете ее? С нами сотрудничает под другим псевдонимом - Уж. Чрезвычайно талантлива и резва. Вся медиа, магия и медицина держится на том, что человек внушаем.

– А еще?

– Идолы. Вы, вероятно, видели следы нашего творчества в общественных местах.

– Идолы?

– Ну да. Бюсты, статуи, куклы, памятники. Чучела...

Памятники! Я вдруг вспомнил, что как-то в поздний период проживания моего на воле, объезжая город, был поражен обилием истуканов, попадавшихся в самых неожиданных местах. Почти все они, появившись утром, к обеду, как правило, исчезали усилиями расторопной городской администрации, но успев, тем не менее, внести смятение, а то и панику в умы обывателей.

– Идол гнездится в душе. Идола можно сокрушить только идолом. Моя мысль, - похвалился Маргулис.

Ползали слухи, словно мухи по газетным столбцам, что нашествие идолов предшествует еще большей беде, чуме или концу света. В сплетении сплетен и слухов не одному автору современных романов удалось бы начерпать тем для своих триллеров и боевиков.

Памятники поражали неожиданностью воплощенных в них тем. Была, например, Русалочка (копия копенгагенской), Местный Всадник (вариант Медного), Медный Дворник (слепок с Местного), рабочий со своей колхозницей - в обнимку и без орудий труда. Разумеется, Ржевский - множество их.