Приключения во времена Людовика XIII продолжаются (II книга)
Шрифт:
Когда они вышли из кареты и казались под высокими сводчатыми потолками крепости, Джулия не удержалась и начала молиться. От ее быстрого речитатива у Изабеллы сдали нервы.
– О, пожалуйста, Жули! – поморщилась она.
Кругом было сыро, мрачно, странно тихо, будто уши заложило ватой. Факелы в ржавых кольцах тоже, казалось, горели и чадили бесшумно. Свет не доставал потолка, и он истаивал в мрачной гулкой вышине. Иногда всполохи пламени продирались чуть выше середины голых стен, и тогда казалось, что потолок затянут футами черной мертвой паутины, настолько явным было ощущение какой- то дьявольской жизни
Толстый стражник с алебардой наперевес поводил гостей наверх. Поднимаясь по лестнице, Изабелла высоко поднимала юбку платья, боясь запачкаться, но, к удивлению, лестница оказалась тщательно вымытой, покрытой коровой дорожкой, правда выцветшей и покрытой дырами, проделанными то ли шпорами, то ли алебардами.
– Тут не так страшно, как я думала!
– проронила Джулия.
– Конечно!- хмуро отозвалась Изабелла. Она не удержалась от иронии.
– Мы же поднимаемся наверх, а не спускаемся вниз.
От их молодых звонких голосов Бастилия сжалась и затаилась как мистическая химера. Сколько жизней было погублено в ней за триста лет, сколько надежд пропало, сколько мечтаний не сбылось, но тем сильнее был ужас перед ней, ибо здесь у пленников отбирали все, но оставляли самое страшное - Память.
Легко пережить нищету, если ты родился в ней, заточение, если не знал ничего, кроме норы, унижение, если был унижен с детства; легко лизать хлеб с плесенью, если ты никогда не ел ничего сытнее фрументы, спать на полном насекомых тюфяке, если приучен дрожать на ледяном полу, а не на красиво вышитых согретых простынях. Легко перенести оскорбительный тон надсмотрщиков, удары по лицу и тумаки, даже насилие, коли ты родился от падшей женщины и пьяного каторжника.
Но если ты помнишь иное - Бастилия невыносима! Знатные люди – вот какой была пища этой дьявольской Химеры, которую она с жадностью и злорадством заглатывала. Люди благородного происхождения, люди чести, совести, святости - вот ее радость! Люди оскорбленные, но помнящие уважение к себе со стороны других - вот ее кровавая жатва!
Оставленная Память творила с этими людьми ужасные вещи – они помнили себя свободными, молодыми, всесильными, богатыми, а здесь царил ужас, хаос, плач, нищета, насилие! Здесь уничтожалось само человеческое достоинство. Бастилия переваривала этих людей и превращала в некие ошметки человеческой плоти - в бесполых и безликих узников.
В комнате, куда вошли наши героини, все еще не было ничего страшного – просторная комната с тремя дверьми, с камином и креслами; на стенах – обширная коллекция оружия; высокое окно, забранное чистым стеклом с вышитыми портьерами с видом на бесконечные красные черепичные крыши Парижа. Это была приемная коменданта.
Стражник, с идиотской улыбкой, которая, наверно, изображала любезность, подкинул в очаг сырую ветку, при этом раскидав угли по паркетному полу. Он что – то пробормотал и начал елозить перед очагом, собирая грязь в горсть.
– Ах, оставьте ради бога! – воскликнула Джулия.
Стражник, вытер ладонь о помятые латы и, неумело кланяясь, вышел.
– Тут и проводит свои дни твой дядя? – прошептала Джулия.
– Отнюдь! Здесь он, похоже, разговаривает с пленниками, заподозренными
в государственной измене!– Но пока я ничего такого…
Их беседу прервал душераздирающий вопль:
– Я тут, о Богородица!
Вопль, от которого кровь застыла в жилах, доносился из-за неплотно приотворенных дверей напротив тех, через которые они вошли, дверей, выкрашенных в противный коричневый цвет, заляпанных подозрительными бурыми пятнами.
Изабелла подошла и выглянула в узкий коридор.
– Оставайся здесь! – велела она подруге. – Если застанут с узниками меня, то всего лишь вышлют из города, а если тебя - то четвертуют за государственную измену!
Она прикрыла за собой дверь и прислушалась. Узник смеялся и выкрикивал беспорядочные слова, слившиеся в один непрерывный вопль:
– Забери меня!
Изабелла подошла к его камере и прислушалась. Но узник теперь просто выл, как голодная собака, или душераздирающе смеялся! Разум, похоже, покинул его! Изабелла побоялась выпустить сумасшедшего и отошла.
Она шла по коридору, тускло освещенному чадящим факелом. У нее было ощущение, что она подползла к самому краю бездонной пропасти. Уже мелкие камни срываются и беззвучно падают с головокружительной высоты, а она не может сделать самого маленького шага назад.
Другая дверь, выходящая в коридор, была полуоткрыта.
– Я отказываюсь! – простонал кто–то. Голос из комнаты был такой замогильный, что Изабелла вскрикнула. Она вошла. Комната была совершенно пуста. Или нет?!
– Я отказываюсь это делать! – повторял кто- то с надрывом. Изабелла подскочила к одной из стен камеры и отдернула с нее гобелен с любовными сценами из сочинений Кретьена де Труа.
Зрелище, представившееся ей, повергло ее в ужас. За гобеленом располагалась маленькая ниша, в которой пряталась клетка не выше пояса и не шире разведенных рук.
В клетке скорчился человек. Он глядел на туфли Изабеллы с таким диким видом, что она удивилась, что он еще говорит. Впрочем, вид его легко объяснялся - у ног Изабеллы стояла миска с мутной водой и лежал кусочек хлеба. Отвратительная пища лежала с определенным умыслом- так, чтоб узник видел ее, но не мог, как бы не изощрялся, дотронуться до нее.
Изабелла пододвинула ему воду. Он схватил миску и, захлебываясь, стал пить. Она с содроганием смотрела, как жадно он пьет, проливая воду на замызганный камзол с остатками золотого галуна и щеки его, заросшие щетиной, трясутся.
– Я знаю, что тебя наняли специально, - простонал он, запихивая хлеб в рот обеими руками. – Уходи! У меня нет больше чести и достоинства, но последнее, что я могу, чтоб сохранить остатки разума, это не поддаваться на твои дьявольские искушения. Я не соглашусь на то, что вы предлагаете. Убирайся! И скажи им, что я не согласен!
– Я могу попробовать выпустить вас! – пролепетала она.
Он разразился каркающим смехом.
– Меня спасали уже три раза, но все это были ловушки, ловушки! Когда уже ощущаешь запах свободы, когда уже мнишь себя за рвом, мечтаешь о горячей ванне и бокале бургундского, когда уже нюхаешь цветы, твой спаситель открывает дьявольский колодец! И хуже ничего нет! Я сам больше шага не сделаю отсюда! Убирайся!
Изабелла попятилась, и портьера скрыла его. Она вернулась в комнату, стараясь не трястись.