Приключения во времена Людовика XIII продолжаются (II книга)
Шрифт:
– А верно - Тревиль прав,– согласился король и пододвинул к себе бумагу с помилованием.
– Нет, ваше величество!
– кардинал коварно усмехнулся. – Если вас укусила пчела, вы должны ее убить, а не давать почувствовать ее жало другим. Государь должен быть жесток для некоторых, чтоб стать хорошим для всех.
– О, это правда!
– Сын мой!- воскликнула Мария Медичи, привставая с широкого кресла.- Еще ваш отец, а мой супруг, великий Генрих, обнимая вас, когда вы были еще ребенком, говорил: «Государь должен беспокоиться о своих верных слугах, должен быть милостив и открыт им». Вспомните вашего
– Он так действительно говорил, - вспомнил король. Лицо его затуманилось от воспоминаний.- Ну что ж… я милую герцога.
– Франция будет восхвалять вас, сир!
– подхватила г-жа де Сент-Дье.
Кошачьи глаза кардинала сузились. Он, казалось, поражал ими всех, кто осмелился выступать против него.
– Ваше величество, от вас требуется мужество и непоколебимая твердость в делах государства, - опять встрял кардинал, не сдаваясь.- Король не может испытывать обыкновенные чувства.
– Да, надо герцога наказать!
– Ваше величество!- взмолилась герцогиня Бульонская.- Герцог Монморанси - ваш верный слуга. Он так много сделал для вашего величества!
– О, да! – сентиментально вздохнул король.
– Он скакал рядом с вашим величеством при осаде Ла-Рошели, закрывая вас, государь, своим телом, дабы сохранить вашу драгоценную жизнь, сир! – напомнила г-жа де Силлек.
– Ибо, - поддержал ее г-н де Бриенн, государственный секретарь по иностранным делам. – Нет ничего важнее для государства, чем жизнь государя, данная ему господом нашим.
У секретаря вспотел лоб. Более того, многие были очень бледны во время этой ужасной дуэли с кардиналом. Их сердца то замирали от ледяного ужаса, когда король брал голубую бумагу, то наполнялись надеждой, когда он подвигал розовую. Что могло сравниться с этой мукой! И все же свет сражался за жизнь своего любимца.
– Дамы обожают своего короля! – с испуганным видом вмешалась г-жа Ангулемская.
– И они очарованы вашим милосердием, сир!
– Это смелый дворянин!- вставил маршал д’ Эстре. – Он готов отдать жизнь за ваше величество.
– Если дело касается преступлений против законов, – загремел опять кардинал.- Нужно захлопнуть дверь перед жалостью и не обращать внимание на жалобы заинтересованных лиц!
Король неуверенно повертел длинное перо.
– В священном писании, – медленно продолжил кардинал Бериль, – говориться: «Прощай врагов своих»! Выше священного писания ничего нет!
– Господи, все мы слуги твои! – отчаянно выкрикнула Джулия.
Король перекрестился.
– Это начало страшной войны, ваше величество, - заметил кардинал, обводя дворян ледяным взглядом, – зовущийся неповиновением.
Король взял голубой листочек.
– Сир, - вступил в схватку Берге, уважаемый дипломат из Италии,- узнав о вашем милосердном решении, даже английский министр проникнется уважением к такому милосердному монарху.
– Дипломатия - это все!- заметил король и приблизил к себе розовый лист.
– Жалось из страха – худший порок!- тихо сказал кардинал.
– Довольно!
– воскликнул замороченный король.
– Я устал от споров.
– Сир, - вдруг выступила вперед герцогиня Монморанси. – Пощадите моего супруга!
Бедная женщина тряслась
как в лихорадке, обезумев от страха за мужа.– Я тоже ходатайствую за герцога!- стала рядом с несчастной старая герцогиня Суассонская.
– Мы просим помилования, сир,- произнес один из братьев Вадомов.
Гастон молча присоединился к ним. Маршал де ла Форс, граф Марсиньяк, Гито - капитан гвардии - весь цвет дворянства просил за герцога. Придворные вспоминали его ратные подвиги, преданность, беззаветную службу королю, наперебой призывали к милосердию, доброте государя, вспоминали, просили, умоляли, требовали.
Г-жа де Гиз и де ла Форс поддерживали обессилевшую жену герцога. Король сдался. Он взял розовую бумагу.
И тогда кардинал со скрытой насмешкой, тем ужасной, что она была не прикрыта, положил королю на стол перед королем новую бумагу.
– Сир, вот ваш собственный указ о запрещении дуэлей!
Предчувствуя катастрофу, придворные содрогнулись. Их взволнованные лица, белое как мел лицо молодой жены Монморанси могли смягчить кого - угодно, но не кардинала Ришелье.
Стало тихо, только слышалось тяжелое дыхание короля.
– Сир!
– торжествующе заметил Великий кардинал, словно нанося тому последний смертельный удар. – Теперь вам предстоит отрубить голову Монморанси или своему указу.
– О, нет!
– дико закричала герцогиня Монморанси. Она бросилась в ноги королю. – Пощадите моего мужа!
Но король уже подписал голубой листок.
Двор ахнул. Г-жа Бульонская зарыдала в голос.
Кардинал Ришелье мягко спросил французского короля Людовика:
– Сир, вы не устали?
Король поспешно ушел в сопровождении кардинала. Жестокое ненавидящее молчание провожало его, молчание отчаянья и ярости. Король втянул голову в плечи, скрывая глаза под шляпой. Упрек в глазах людей, которых он любил, заставили его опустить голову. Молчание в зале мучило его сильнее, чем, если бы его придворные умоляли его о пощаде или плакали. Он чувствовал себя виноватым. Кардинал тяжело дышал ему в затылок.
Ненависть, исходящая от придворных, достигла предела. Женщины едва приседали перед королем Людовиком. У мужчин был такой вид, словно еще чуть – чуть и они бросятся на кардинала Ришелье со шпагами. Кардинал буквально рисковал головой, проходя мимо придворных. Но присутствие короля который раз спасло ему жизнь.
В распахнутых дверях король Людовик обернулся.
– Я только хочу, чтоб меня называли Справедливым!
– сказал он тихо.
– Справедливый!
– крикнул кто- то в ярости.
– С пояснением: метко стреляющий из ружья!
Зал злорадно расхохотался смехом, похожим на плач. И только спустя минуту, когда король ушел, зал ожил. Кто- то бросился на выручку герцогине, кто-то начал рыдать. У герцогини Бульонской начался нервный припадок. Несколько минут в зале слышались стоны, плач и проклятья.
========== Глава 18 Трагедия у трона ==========
Чудовищное событие должно был свершиться 7 мая. В красочно яркий день должна была кончиться жизнь любимца столицы, рыцаря без страха и упрека, пленительного кавалера, беззаветно преданного королю и престолу, герцога Ана Монморанси. Скорбь с утра наводнила Париж - словно герой его золотых грез уже покоился на своем родовом кладбище в Периге.